Третий меморандум

— Ты, конечно, на человека руку ни в жисть не поднимешь. — Казаков своеобычно вздернул бровь. — Сама мысль о насилии вызывает в тебе отвращение. О насилии, о продовольствии, об угле, о металле, о всём, где нужны головы. Вот об орденах и аксельбантах, то это — пожалуйста. Так?

Баграт равнодушно пожал плечами.

— Зря стараешься. Я, собственно, не спорить пришел — попрощаться. Думал, обидишься, если сразу в Совет.

— "Мы пришли в этот Храм не прощаться, — заунывно продекламировал Казаков. — мы пришли в этот храм не взрывать..." ладно. Я, коненчо, рассматриваю этот пассаж как элементарное дезертирство, но — твоё дело. — Он разложил на столе карту. — Куда изволите?

— Всё равно. Только без соседей.

Хорошо. Есть один островок. Триста метров в диаметре, два холма, пляж. — Казаков прищурился. — Женщину с собой берешь?

— Нет, пожалуй.. — Баграт посмотрел в окно и улыбнулся. — Квартирный маклер в тебе гибнет.

— Значит, остров на одного. — Казаков обвел что-то на карте карандашом. — "мы пришли в этот храмне верчаться, мы пришли в этот храм возрыдать..." Собирай вещички. Вечером на Совете обсудим детали. Как остров назовёшь? Предлагаю — "Аввакумец".

— Близко, но не то. Пиши — остров Боконона. Помнишь? "Тиран во дворце, святой в джунглях". Устойчивая система.

— Святой! Казаков фыркнул. — "Все, написанное в этой книге — ложь!"

— "А, главное, дай мне силы отличить одно от другого". Привет, самодержец.

— Погоди, отшельник! Учти, так просто тебе от меня не отвертеться. Официально ты будешь направлен в творческую командировку. Вместо чем пуп рассматривать, напишешь нам историю Земли. Материалами снабдим. С паршивой овцы хоть шерсти клок...

ПЕРВЫЙ МЕМОРАНДУМ МАЛЯНА (отрывки. Хрестоматия по истории. Изд. Первоградского Университета. 170.г.т.э.)

"... Таким образом, мы имеем дело не с единичной акцией, уникальным экспериментом — кем бы ни оказались экспериментаторы — но с длительной планомерной деятельностью, своего рода "цивилизационной селекцией". Ничего не зная о целях и методах Воздействия, мы можем строить самые разнообразные предположения: например, если допустить, что эта деятельность находится на "мичуринском" этапе — то есть на стадии проб и ошибок — то возникают дальнейшие аналогии с подрезанием корней, прививанием разных фруктовых культур и т.д. Причем на первых этапах подобные эксперименты могут оказаться гибельными для подопытных образцов. Но в любом случае мы должны отдавать себе отчет в том, что речь идет не о выживании единичной земной колонии, а о чём-то значительно большем, и жизнь или смерть этой единичной колонии может оказаться незначительным эпизодом большой исследовательской программы..."

"...Впрочем, все наши пост-шпенглеровские домыслы о конечности антиэнтропийного ( в наиболее широком смысле слова) потенциала каждой конкретной цивилизации и высшей целесообразности деятельности Хозяев не должны заслонить банальной истины: оказавшись на Теллуре, мы, бывшие люди Земли, продолжаем защищать если не земные, то, во всяком случае, человеческие ценности независимо от соотношения сил. И новая теллурийская цивилизация, как бы она мне отличалась от земной, неизбежно будет сопротивляться любым попыткам вмешательства в естественный ход ее развития.

Хотя не исключено, что именно такая реакция и отвечает ожиданиям Хозяев.

... Солнце лениво поднималось над морем; в утренней полутьме всё было лиловатым, белёсым, сонным, в небе дотаивал полусерп Селены. Провожающих было мало, они оставались на камнях; Малян, сгорбившись под рюкзаком, по скользким брёвнам пристани пошёл к катеру. Курсант-моторист сидел на корме съёжившись — было зябко. Казаков вдруг оторвался от провожающих, неловко балансируя, побежал к Маляну, остановил его на середине пристани, что-то начал говорить. Со стороны это казалось, наверное, многозначительно-живописным: в утреннем нерезком свете двое беседуют на шатком мостике, одним концом обрывающимся к воде... на берегу не было слышно ни слова.

Поёживаясь, казаков вернулся на берег.

— Что ты ему сказал? — ревниво поинтересовался Голубев.

— Проинструктировал на предмет пожарной безопасности. — подумав, тветил Казаков.

Консулы пошли обратно, разворачивая сапогами слежавшийся песок. У пристани остался только вахтенный их морской группы. Пляж опустел.

Весь день у доски объявлений вертелись любопытные: на доске висел официальный бюллютень Совета, извещавший что Б. Малян попросил уединения и спокойствия ради написания всеобъемлющей Истории Земли. К вечеру на доске появились еще два документа: карикатура и красиво выписанный тушью афоризм. На карикатуре мрачный Казаков с тонзурой, могучим подбородком и в белом плаще с кровавым подбоем умывал руки, а два растерянных легионера придаерживали небритого Маляна. Малян рвал хитон и кричал: "распни меня!" афоризм гласил: "ВЛИП В ИСТОРИЮ".

VIII ГЛАВА

В храме мер и весов

Не учесть предпоследнюю ночь.

Нужно все — на засов,

Чтоб однажды себя превозмочь.

... следовательно, их присутствие здесь угрожает самому существованию нашей колонии, будущее всей теллурийской цивилизации! — с хриплым пафосом возвопил Самодержец. Мощный заключительный аккорд политического доклада вызвал оживленное недоумение в рядах консулов.

-Что ты предлагаешь, Саня?— Вика смотрела в упор, безмерно отчужденными зрачками. Казаков поежился и искоса глянул на Валерьяна. Тот сидел молча, сгорбившись, уронив голову на тяжко сцепленные побелевшие запястья.

— Архипелаг. Минимум продовольствия. Необходимый минимум, разумеется. Орудия труда и тэ дэ. Короче — трудотерапия. Захотят кушать — быстренько...

— Это убийство,-нарушаяс субординацию, прервал Валерьян. После возвращения он не успел даже помыться и теперь стоял перед Советом всклокоченный, в изодранной штормрвке, заскорузлой от грязии, пота, машинного масла и еще какой-то странной ржаво-бурой жидкости. Тяжелые, багровые от недельной бессонницы глаза медленно карабкались по лицам консулов. Казаков задумчиво поскре свежевыбритый подбородок.

— Вы их видели? Они же больны. Смертельно больные люди, понимаете? Они приготовленную жратву в рот засунуть не в состоянии. Вика, скажи им!

Вика молча отвернулась, стряхнув с плеча предостерегающую длань Казакова. Валерьян поморщился и, после небольшой паузы, продолжал. Уже спокойнее, гораздо спокойнее — абсолютно безнадежным голосом.

— Экспедиция захватила остатки матобеспечения хиппистской колонии. В качестве трофеев. Два грузовика, ветряк, четыре минитрактора, сельхозинвентарь и прочее — по мелочи. В конечном счете, это позволяет нам заняться их лечением. Мы просто обязаны это сделать. Из элементарной человеческой логики. Я привез 137 человек, из них 58 -женщины; всем не более 19 лет. Я не верю, что после лечения из них нельзя сделать полноправных членов колонии. Мы не в том положении, чтобы бросаться людьми. Сто рабочих рук — через год, через два года, но они должны себя оправдать. Это же люди.

Валерьян умолк. Он стоял в центре комнаты, близоруко озираясь на сидящих вдоль стенок членов Совета.

— Валера, а почему ты о них так печешься?— подался вперед Крайновский. — Я понимаю, что негуманно уточнять, но может быть... — он недоговорил, сделав значительную паузу.

Игнорировать провокацию было глупо. Валерьян сел, размял негнущимися пальцами папиросу, криво усмехнулся.

— Ты как всегда прав, Стасик. Я не могу быть объективным. Продолжайте без меня.

— Слово начмеду, — деловито вклинился Казаков.

Вика вздохнула, перебрала в пальцах какие-то бумажки и, не вставая с места, заученным бодрым тоном теледикторши начала:

— У нас было мало времени, поэтому пока все очень приблизительно. На настоящий момен" увсех без исключения пациентов наблюдаются серьезные расстройства вегетатики, атрофия мышц, предположительно — гормональная перестройка всего организама. Как далеко она зашла — пока говорить трудно. Психика у всех абсолютно разрушена, можно сказать — начисто стерта. Они не люди, Валерик! Они уже не люди! — ее голос прервался и тут же приобрел прежнюю монотонность. — На настоящий момент 17 человек находятся в коматозном состоянии. Уже имеющихся сейчас данных хватит, чтобы сделать однозначный вывод: вернуться к полноценно трудоспособному состоянию они не смогут. Разумеется, я буду продолжать наблюдение. Пока все.

Она облегченно вздохнула и откинулась на спинку стула, стараясь не смотреть на серо-желтое, похожее на кусок картона лицо Валерьяна. Пауза, Валерьян медленно, тяжело поднялся со скрипнувшего стула, его губы страннно кривитесь. Побледневмий Казаков и сидевший рядом Леня Крапивко приподнялись навстречу. Валерян сделал шаг, потом еще один и вдруг, неестественно скорчившись, раздирая воздух судорожными пальцами, грохнулся на покрытый толстым слоем пепла пол, прямо к блестящим свеженадраеным сапогам координатора. Вика закричала.

АЛЬБОМ АНЕЧКИ

" — ...ни все такие грязные, слюнявые — противно смотреть! А бабы, бабы! Когда пригнали первую партию, все наши молокососы собрались поглазеть, как те идут в чем мама родила, а им хоть бы хны. Конечно, я голосовала за выселение! В конце концов ж у меня есть свои моральные идеалы и эстетические принципы" Сегодня их, наконец-то, увозят. Не понимаю только — какие идиоты могли добровольно податься в этот сопровождающий отряд милосердия? Делать им больше нечего. Ну, мужики — скоты, с ними все ясно, а девки-то что, с ума посходили?

И еще я скучаю без Баграта. Как он там — один-одинешенек? У всех только и разговоров — об их ссоре с Казаковым. И Валерик куда-то пропал — говорят, заболел. А еще ходят слухи, что он тоже жевал эти листики и теперь его боятся показывать людям. Жутко интересно — что это за балдёжник такой?"

ИЗ АРХИВОВ:

Координатору Совета А, Казакову от консула В. Валери

Прощу предоставить мне отцуск сроком на 1 /одну/ неделю для поправки здоровья" Руководство подведомственными мне службами на этот период советую возложить на прораба С. Жукова.

В. Валери, 13 IV,87 г.

Приписка на обороте заявления, сделанная рукой Валери.

"Саня, я смертельно устал. Оставь меня в покое на эту неделю. Потом все будет "о'кей". Я не хочу никого видеть. Думай хоть изредка — ты и так наломал много дров. И, какого черта..." (зачеркнуто).

Неофициальная записка консула В.Романовой

...это микроинфаркт. В 25 — медицинский нонсенс. Не надо его трогать сейчас, даже навещать. Я сама обо всем позабочусь. Пусть отлежится. Сегодня придти не смогу — куча дел в изоляторе. Не сердись. Скучаю, целую, люблю — Вика.

Из анонимного письма координатору Совета

от 16.04.87 г.

...вызвали серьезное недовольство у рабочих Котлована, руководимых прорабом Жуковым. В народе распространяются слухи о том, что консул Валери находится под домашним арестом, а Б.Малян в насильственном изгнании. Ряд лиц, голосовавших против выселения, вербуют себе сторонников среди молодежи лживыми разглагольствованиями о гуманизме. На мой взгляд, все это нити единого заговора, созревшего при благожелательном попустительстве консула Валери, корни которого уходят далеко — на остров Боконона.

МЕМУАРЫ ВАЛЕРЬЯНА.

16 апреля. Сегодня — отправка на Архипелаг. Может быть, он и прав, может быть — все они правы, но я не МОГ, не мог иначе. Сейчас малость поотлежался, башка, кажется, в норме. Осталась только ноющая тупая боль, временами копошащаяся где-то под сердцем, да еще — дикая слабость во всем теле. Лежу совсем приплюснутый к кровати. Наверное, так должны себя чувствовать космонавты при взлете. Зато есть время подумать.

Итак, восстановим события по порядку. 6-го Баграт вернулся, а 7-го, после разговора о Самодержцем, уже уехал на свой остров. Я так и не успел выяснить — что же у них там произошло? И не скоро выясню — сам же просил, чтобы маки оставили в покое. А Самодержец, очевидно уважая мою просьбуу, еще приставил к дверям почетный караул на двух котят. Чтобы уж точно никто не побеспокоил. Занятно и изрядно похоже на домавний арест. Как говорит Вика — продлится он гораздо больше недели, так как я "серьезна болен и нуждаюсь в постельном режиме, абсолютном покое", никаких переживаний и т.д. и т.п. Хорошо, хоть бумагу и книги оставили. М-да. А из Вики — единственной, кого я вижу — много не вытянешь. Заботится, лечит, хлопочет, но — молча. Ласково этак. Со сдержанной лаской. Иногда часами сидит рядом, думая, что я сплю, и смотрит, или просто кладет руку на лоб. Рука немного пухлая, но прохладная.

Приятно. Ладно, отвлекся. И надо же мне было так по-идиотски грохнуться на этом Совете. Впрочем, вряд-ли что-нибудь можно било изменить. На следующий день, 13-го, состоялось всенародное голосование — у Сани хватило все-таки ума не решать этот вопрос за закрытыми дверями. Я не присутствовал — "по болезни". Соломоново решение: волосатиков разбить на несколько партий (для удобства) и расселить по островам Архипелага, приставив посты милосердия из добровольцев, кои должны по мере сил облегчать страдания и хоронить медленно вымирающих. Конфискованная техника вливается в фонда колонии. Суд над панками назначен где-нибудь на 25-е. Сейчас они заперты в одном из коттеджей, срочно переоборудованном под тюрьму. Охраняют "стажеры". Это Саня хорошо придумал...

То же число, вечер. Читав Плутарха — Вика по моей просьбе откопала в интернатской библиотеке. Запрещаю себе думать об Ирке...

В дверь постучали, что само по себе было удивительно. Обалдевший Валерьян отложил тетрадку и рявкнул: "войдите!" На секунду в проеме мелькнул перепуганнмй чем-то караульный котенок, и в комнату, плотно затворив за собой дверь, вошел Казаков. Приветствий не было. Сани развернул стул, уселся около кровати, облапив спинку, в изрек:

— Говорить будем. На, почитай,— он сунул под нос мятый тетрадный листок. — Подучнд сегодня. Дожили.

-Ну и что ты о этим собираешься делать? — Валерьян смотрел на Самодержца с симпатией, к которой примешивалась изрядная доля недоверия.

— Употреблю по назначению. У нас в стране грядет дефицит туалетной бумаги. Ежели мы грызться начнем, то что же будет?

— A мы давно грыземся, Санечка. Ты и не заметил? Почему уехал Баграт? Какого черта под дверью эти котяры? Продолжить?..

— Не надо — Казаков брезгливо поморщился. — Я более-менее знаю все., что ты скажешь. Во-первых, Баграт уехал сам, на все и вся обидившись, никто его не заставлял и не выгонял. Просто амбиции взыграли. Я расцениваю это как акт дезертирства. Не веришь — ну и черт о тобою; выкарабкаешься из постели, можешь сам съездить, побеседовав со своим ненаглядным. Во-вторых, котят я сегодня же сниму — сам ведь просил, чтобы не беспокоили. В-третьих, Ирина... остается здесь, в колонии, у Вики. Мы посовещались и решили оставить двоих для контрольного наблюдения, мужчину и женщину. Держим раздельно. Ты можешь ее увидеть, как только захочешь. И надо раз и навсегда разобраться с этим "балдежником*. Я, конечно, отправлю группу на уничтожение плантаций, но черт его знает — а вдруг он растет где-нибудь в километре от лагеря?