Но, больше всего тревогу у князя Мухранского вызывала конечно Абхазия.. В Сухуме были англичане, французы и конечно турки. Сами абхазы пусть и не все, но, многие были готовы вновь признать власть султана. И князь Шервашидзе своими действиями это показал. На севере у абхазов были непокорённые черкесы. И один из их главарей находился в Сухуме и был активен в делах цель которых заключалась в том, чтобы поднять Абхазию против России. Именно оттуда могло начаться вторжение в Сванетию, Мегрелию, Гурию и дальше в Имеретию. Если это случиться может полыхнуть вся Грузия. Ума или наоборот безумия у грузинских князей на это хватит, уж он то, князь Багратион-Мухранский, знал своих соплеменников как никто другой. А за Грузией и вспыхнет весь Кавказ. И это будет значить для России потерю Закавказья может до самого Каспия и гибель армии Муравьёва осаждающего Карс.
На фоне тревожных новостей из Сванетии и Абхазии были и те которые радовали генерала. Победы России хорошо сказалась на настроениях в Грузии в целом. Стало меньше разговоров, что русский царь проиграет эту войну. Дворяне и простой люд стали активней вступать в ополчение. Дворян прельщали долей в добычи, званиями и чинами, крестьян жалованием и слухами о воле. Мол, кто вступит в ополчение тому после войны дадут волю, а кто отличится в боях даже землю. Так оно или нет будет никто не знал. Но, крестьяне пошли в ополчение. Наиболее подходящих отбирали, обучали азам военной службы и придавали регулярным войскам. Остальных отправляли на работы по устройству укреплений, магазинов, дорог, мостов превратив в сапёров. Особенно были активны гурийцы. Пострелять в давнего врага, турков, и получить за это свою долю добычи, жалование и волю оказалось среди них немало. Из 70 грузинских сотен 35-ть были укомплектованы дворянами и крестьянами из Гурии. Кроме ополчения Мухранский получил вместо отправленных к Муравьеву двух полков, два из Кавказкой армии. Они были только наполовину укомплектованы 'кавказцами', но, вторая половина были не новобранцами.
Войск способных идти в бой в распоряжении князя Мухранского к июлю 1855 года было 23 тысячи штыков и сабель, из них два регулярных полка в полноценных четыре батальона. Восемь тысяч штыков!!! Для Кавказа это сила! И это ему грело душу. Казаков 15 сотен из числа которых четыре линейных, остальные донские. Донские казаки по самому роду вооружения своего, наименее способные к пешему и рассыпному строю приносили мало пользы посреди лесов, гор и болот, князь Мухранский просил заменить их, хотя бы даже в уменьшенном числе, линейными казаками, но просьба его не была исполнена. Линейные ушли на Карс. На без рыбье и рак рыба. Такая кажется у русских есть поговорка. Артиллерию усилили серьёзно, 16-ть батарейных, 16-ть легких, 8-мьчетверть пудовых единорогов и 18-ть горных орудия. А против турков и горцев пушки очень хорошее подспорье. Остальные войска были ополчением. Полк гурийцев, имеретинцев, две тысячи мегрел и тысяча смешанной конницы.
На передовой мингрельской линии на реке Ингури, в Зугдиди, Хетах и у хонийского монастыря, находился армейский полк с казаками, три батальона имеретинцев, оба мегрельских, их же конница. Русские войска стояли за рекой Ингури, полностью отставив Абхазию.
Полк ополчения и батальон солдат находился на акетской позиции в Гурии, один батальон на кодорской переправе. Два регулярных и один имеретинцев стояли в Кутаиси из-за удобствам квартирования, для гарнизонной службы и разных работ, но части эти были в постоянной готовности к движению в Гурию или Абхазию при первых тревожных известиях. Артиллерия распределена была между всеми частями по соразмерности, кавалерия почти вся находилась в Мингрелии, так как в Гурии мало встречается мест удобных для ее действия.
Для обороны Риона, главной реки западной Грузии, которая могла бы принести огромную пользу неприятелю, при помощи речных пароходов как линия снабжения. Опытный генерал ещё в 1854 году на острове против села Чалодид расположил рионскую флотилию, состоявшая из семи баркасов с командою азовских казаков и охотников. Как выяснилось позже баркасы эти слишком глубокосидящие в воде, неповоротливые и вооруженные одними фальконетами, вовсе не удовлетворяли требованиям обороны поэтому в 1855-м году обращено было внимание на оборону Риона с берегов устройством на них руками сапёров-ополченцев укреплений для стрелков в удобных местах и батареи при устье Циве.
План действий на 1855 год, составленный князем Мухранским основан был на том, чтобы, избегая решительной встречи с превосходным в силах неприятелем не позволять и ему действовать решительно. Но, по мере накопления сил и роста их готовности генерал уже сам хотел решительных действий. Ему очень хотелось прихлопнуть Сухуми, это осиное гнездо и восстановить в Абхазии власть России, навести порядок в Сванетии. Да и до Кобулети от позиций его войск было можно сказать рукой подать. В высокую стойкость войск Мустафы-паши он не особо верил, а, от Кобулети до Батума, дневной переход. Поэтому генерал писал Муравьёву, что он может уже перейти к активным действиям. Но, командующий Кавказкой армией на его обращения отвечал, что ещё не время. Приказ их начать князь Мухранский всё-таки получил, но, из Крыма, от самого императора, вместе с новостью о победе в Евпатории и под Севастополем. 'Верните под власть России Абхазию, всех изменников призовите к ответу. Атакуйте Батум',— так было написано в послании императора. 'Значит после Евпатории перестали бояться десанта в Абхазию',— прочитав приказ подумал генерал. И в приподнятом настроении вызвал к себе дежурного офицера и отдал распоряжение о созыве завтра на восемь часов утра совещания, чтобы окончательно проработать план действий, уже наступательных и решительных.
Магомет-Амин вытесненный из района Новороссийска и Геленджика, и ушедший в Сухум прилагал огромные усилия, чтоб к своему отряду черкесов добрать абхазов и начать активные действия против русских. Ему даже обещали отдать 4 тысячи ружей, 12 орудий, порох и снаряжение. Всё это завезли для Сефер-паши поверя его уверениям, что он сможет собрать столько людей под свои знамёна. Но, он теперь отсиживался в Батуме, а, оружие лежало мертвым грузом. Теперь такое же условие европейцы и турки поставили и ему. Будут люди, будет оружие, деньги. Но, абхазы не хотели идти под его руку. Они были не менее своенравны чем черкесы, привыкли жить как им виделось, не нравились им призывы Магомет-Амина и его людей дальше принимать ислам и начинать жить как истинные правоверные, то есть в строгости веры. Были у них и свои князья, которые видели в Магомет-Амине угрозу своей власти и влиянию. Им и турок хватало, теперь ещё этот чужак. Который, к тому же бежал от русских к ним в Абхазию. И пришедшие вести о русских победах останавливало абхазов переходить на сторону врагов России. Магомет-Амин за месяц сумел набрать всего немногим более трёхсот человек и у него были немалые сомнения в их преданности в случае серьёзных испытаний. Пока их удерживали те деньги, которые он смог им дать и обещания большой добычи в случае похода за Ингури. Который им тоже был обещан в скором времени.
Владетель Абхазии, князь Михаил Шервашидзе уже серьёзно начал волноваться и из-за этого пил вина больше обычного находясь в своём имении в Очамчире. Прошло уже двенадцать дней со времени ночного появления флота с десантом у Сухума и ухода его в Батум, Поти, а о высадке войск союзников в Сухуме никто ни сном, ни духом. Только слухи, что он вышел из Батума, попал в шторм, вынужден был вернуться. И, что со дня на день будет здесь. Проверить сведения стоит ли в Батуме флот с десантом или нет он не мог. Путь не близкий и на нём были русские войска и преданные им гурийцы. Говорили, что проверяют всех, кто пытается выехать за Ингури из Абхазии. А он уже собрал под свои знамёна уже почти полторы тысячи человек. И готов был с этой силой, во всей красе прийти в Сухум и заявить свои права на Абхазию. Которую он считал по праву своей ... всю и даже больше. Князь ждал новостей и дождался. Рано утром после очередного долгого и шумного застолья, после которого князь выглядел далеко не как князь, его разбудил самый верный кунак. И на его вопрос спросонья: 'Что в Сухум наконец пришёл десант?! Слава Богу !!! Собирай людей!'
— Нет, князь. Казаки. Русские вошли в Очамчиру !!!,— услышал он ответ кунака.
— Что-о!!!??? Какие русские!?
— Это они. И похоже мы уже окружены. Они все конные. Если только попробовать уйти морем, — своим ответом протрезвил князя его кунак. Князь Шервашидзе обхватил голову руками, начал качаться из стороны в сторону и издавать звуки похожие на рычание. Хмель окончательно уходил из его головы и вместо него туда вошла мысль, что после таких действий, а проще сказать прямую измену его новый царь, который как ходили слухи суров к ворам и изменникам, может и не простить. Вскоре он услышал шум боя. Он приближался.
Сдержать внезапное нападение его люди при всех их отваге не могли. Вот уже раздались выстрелы, крики, звуки сабельного боя во дворе его дома. Его охрана укрылась в нём и начала отстреливаться. Вскоре князь и его люди услышали: 'Князь Шервашидзе прикажите своим людям сложить оружие. Ваш отряд разбит и рассеян, дом окружён. Сдавайтесь. В противном случае я имею прямой приказ командующего вам и вашим людям как явным изменникам не являть пощады'. И подтверждая свои слова делом бросили пока в пристройки к дому ручные бомбы и помахали зажжёнными факелами.
Кунаки, его охрана смотрели на князя. Он стоял, держал в руке дорого украшенный пистолет и был спокоен, смотря на них о произнес: "Надо, сдаться. Иначе эти русские черти и в самом деле могут нас закидать бомбами или сжечь. Обещаю, что я вас и ваши семьи не брошу". Они приняли решение своего князя. Через несколько минут князь Шервашидзе и с ним шестнадцать человек вышли из дома и под прицелами ружей казаков и побросали на землю своё оружие. После этого им и князю тоже, немилосердно крепко связали руки. В ответ они могли только ругаться. Но, после нескольких ударов прикладами самых языкастых, пленный и опозоренный князь приказал остальным замолчать. Далее их под охраной казачьей полусотни отправили сначала в ставку генерала князя Мухранского, далее уже сразу в Тифлис.
После не очень комфортного по меркам века 21-го преодоления по железной дороге расстояния между столицами, зато наверно в самых комфортных вагонах в мире. Я рано утром 25-го июля без помпы прибыл в столицу. Петербург встречал меня строгостью жизни прифронтового города и белыми ночами. Город жил, работал, служил. И даже воевал, только не Питер, а Кронштадт. Патрули на улицах, никаких увеселений, вечеринок, праздно шатающейся публики, продажи бухла, рестораны стали столовыми, театры ограничено по времени работали. Город был помыт, побрит, вылизан, причёсан и надушен. Павел Николаевич Игнатьев, столичный генерал-губернатор и Смирнов Николай Михайлович, столичный гражданский губернатор навели можно сказать образцовый порядок. Военные служили в армии и флоте, все штатские служили по департаментам, ведомствам и на предприятиях. По моему распоряжению никому не давали возможности сидеть дома. И не только в Петербурге, по всей России. Немудреная, но, действенная агитация тоже работала, плакаты 'Отечество — зовёт', 'Всё для войны, всё для победы', 'Ты чем помог Отечеству?' и другие были во всех присутственных местах, проспектах, улицах столицы.
Еще весной были проведены облавы питерского дна и криминала. Уголовную мелочь и босяков отправили на исправительные работы. В Питере и вне его. После этого тысячи рабочих рук получил Комитет для развития торфодобывающей промышленности. Он был создан в 1851 году. В задачи Комитета входило: "Всемерно заботиться о развитии торфяной промышленности, наблюдать за правильной разработкой торфяников, вводить торфяное топливо в городских и казенных зданиях и наблюдать за продажей выработанного торфа'. Добыча торфа в столичной и Новгородской губернии стала резко расти. Растущим столичным заводам требовалось всё больше и больше топлива.
Если кто-то из 'дна', что-то умел делать руками отправляли на заводы, фабрики и мастерские. В Москве и других густонаселённых городах сделали с социальным 'дном' тоже самое. Тем более, что главой Комитета по торфу был никто иной как генерал-губернатор Москвы генерал Закре́вский.
Старшеклассников училищ и гимназий, студентов младших курсов НЕ технарей и не естественников тоже лишили каникул, привлекли работать в полиции, госучреждениях, предприятиях, комиссиях, комитетах. Писарями, посыльными, на должность 'принеси, подай, иди на хер, не мешай'. Молодежь столиц, губернских и больших городов встраивали в механизм государственной машины, и они начинали жить и действовать в ритме воюющей страны и народа.
Во время войны, когда рекрутские наборы шли один за одним, вдруг прозрели и увидели, что резерва из офицеров для миллионной армии, плюс ополчение недостаёт и условия получения звания в 1854 году для вольноопределяющихся были временно смягчены:
лица с высшим образованием производились в офицеры немедленно при поступлении на службу;
выпускники гимназий дворянского происхождения производились в офицеры после выслуги 6 месяцев;
для всех остальных категорий вольноопределяющихся необходимые сроки выслуги были уменьшены в 2 раза (до 2, 3 и 6 лет соответственно).
Первый пункт не изменился, второй я перекроил, теперь ВСЕХ выпускников гимназий, академий, училищ и школ уровня средне-учебных заведений производили в офицеры после выслуги 6 месяцев, а также студентов духовных семинарий, воспитанников дворянских институтов, по третьему пункту, сроки выслуги для попадания в офицеры уменьшили ещё больше — год, два и три. Добавили четвёртый пункт, кто имел за спиной приходское училище тот после трёх месяцев учебки получал ВУС и звание младшего унтер-офицера с правом получения в будущем низшего офицерского звания. Пятый гласил, что все вольноопределяющиеся после увольнения из армии получат льготы для поступления на госслужбу согласно достигнутому званию перед штатскими.
И молодёжь — разночинцы, которым надоело просиживать за маленькое жалование в учреждения и лебезить перед начальством и дворянчиками сослуживцами или перебиваться на вольных хлебах, мещане и сыновья купцов, хотевшие уйти из-под задолбавшей их опеки отцов семейств, семинаристы, расхотевшие быть священниками. Вот они и пошли хоть и не табунами служить в армию и ополчение. В бой 'пиджаков' никто не пошлёт, про это им тоже намекали, но, заменить где возможно кадровых они смогут. Нет, если есть большое желание, то добро пожаловать в окопы. После войны они пойдут служить в мои родные Внутренние войска, полицию, стройбат. Какие никакие, а подготовленные кадры как для них, так и для гражданки. Низшее и среднее звено чиновничества, и те, кто смогут подняться выше, лично преданное императору.
Для детей погибших офицеров, ставших инвалидами с сентября должны, были открыться суворовские и ушаковские училища. Нахимов в этой истории жив, а фигуры Корнилова и даже Лазарева, очень уступают масштабу и значению Ушакова. И по времени два русских гения войны современники. Так, что будем ковать кадры для армии из наверно самого лучшего материала. Из тех, кто хочет и готов служить. От такого никоим образом нельзя отказываться.
