Дэвид Вебер "Старые солдаты" (Боло 2)

В конечном счете, выживание ее собственных военных кораблей было чисто второстепенным соображением. Не было никакого смысла содержать их, если мелкониане смогут последовать за ними в новый дом колонии, потому что она, вероятно, не смогла бы противостоять силам такого размера, которые любой шпион привел бы к ним. Что, в некотором смысле, делало ее ограниченные возможности жестоко простыми...

— Изменение курса!

Сообщение от тактического офицера вырвало ее из раздумий. Псы действительно меняли курс. Они больше не отступали. Она наблюдала, как все их силы, включая линейный крейсер, устремились прямо на ее эскадру, и ее челюсть сжалась.

— Держать курс, — приказала она. — На этот раз мы возьмем их на расстоянии энергетического оружия.

* * *

— Сэр, враг сохраняет курс! — доложил Ка-Шаран.

На-Айжааран посмотрел на него, затем поднялся со своего командирского кресла и направился к главному экрану.

Это было правдой. Человеческие военные корабли оставались на своем векторе преследования, даже несмотря на то, что его эскадра развернулась к ним фронтом, и его глаза сузились, а уши плотно прижались к черепу. Это было нелепо!

Корабли людей никогда не сближались с кораблями Псов до тех пор, пока их адские ракеты решительно не ослабляли их противников. Но эта человеческая эскадра неслась прямо на него, как будто ее подразделения были военными кораблями самих Псов!

— Адмирал, должны ли мы отступить еще раз? — тихо спросил На-Малак, и На-Айжааран бросил на него острый взгляд. Начальник штаба пристально посмотрел на него, и На-Айжааран показал лишь краешек клыка. Не На-Малаку за то, что он задал этот вопрос, а потому, что вопрос был настолько обоснованным. И ответ на который он должен был дать быстро.

Он снова посмотрел на сюжет. В конечном счете, не имело значения, что случится с этими человеческими военными кораблями. Уничтожение конвоя, который они сопровождали, было тем, что действительно имело значение, и он уже заманил их достаточно далеко от транспортов, чтобы сделать это уничтожение неизбежным. Так что ему вообще не было необходимости продолжать это сражение, если только враг не вынудит его к этому. Его боевой план предусматривал это с самого начала. Но этот план также предполагал, что люди будут действовать так, как диктовала их стандартная тактическая доктрина, и маневрировать, чтобы держать дистанцию открытой.

Люди — нет. Они приближались к нему, на ту самую дистанцию боя, на которую стремился попасть каждый мелконианский командир. Если он подпустит их близко, он потеряет корабли, но каждый мелконианский офицер знал, что он должен заплатить цену разбитыми звездолетами и мертвыми воинами за каждый уничтоженный им человеческий корабль. И такая возможность была здесь. Возможность уничтожить эти корабли раз и навсегда.

— Нет, Сарка, — тихо сказал он, даже не осознав, что принял решение. — Мы не отступим. Коммандер На-Кэлен, — он повернулся к офицеру-тактику, — пришло время показать этим людям, как ведет войну Народ!

* * *

И все же, если она поражена тем, что сейчас видит, то и я поражен. Этот союз мысли с мыслью, протоплазменного мозга с молекулярными схемами никогда не предполагался, когда разрабатывалось мое первоначальное программирование. Обновления, которые я получил после Шартра, наделили меня такими возможностями, но ни одна из симуляций и проверок не подготовила меня к этой реальности.

В голове моего командира так много всего. Такое богатство, такая глубина и непосредственность переживаний для такого молодого человека. Такая красота, льющаяся, как слова пламенной поэзии, столько мужества и решимости... и такое зазубренное оружие, которым можно ранить себя.

Я знаю, как часто говорили, что у Боло "кровожадные" личности, и мне всегда казалось, что это неизбежно. Мы — воины, спроектированные на самом базовом уровне как защитники Человечества. Теперь, видя, как моя собственная личность соседствует с личностью капитана Тревор, чувствуя ее разум в моем, а мой — в ее, я полностью осознаю, насколько точным на самом деле является это описание. И все же у нас много общего, у моего командира и у меня. Я признаю ее сострадание, ее способность чувствовать горе и вину даже за врагов, которых мы с ней убили, и это качество я не до конца понимаю. Но этому сопутствует железное чувство ответственности и яростное стремление к победе, которое не смог бы превзойти ни один Боло.

Этот воин может сомневаться в себе; я больше не могу.

* * *

Мэйника Тревор почувствовала, что в благоговейном страхе затаила дыхание, когда ей открылись сверкающие глубины психотронного мозга Лазаруса. Его сенсоры стали ее глазами и ушами, его следы — ее ногами, его оружие — ее руками, а яростная мощь его термоядерной установки — ее сердцем и легкими. Тренировочные симуляции подготовили ее к этому, но это был первый раз, когда она по-настоящему открылась нейронной связи, и в ней было гораздо больше от Лазаруса, чем она считала возможным.

Она чувствовала его спокойную рациональность, глубокое фундаментальное равновесие и отстраненность его личности. И эта личность оказалась совсем не такой, как она ожидала. Это было похоже на то, что было у другого человека, и в то же время это также было фундаментально и уникально иным. Это было совершенно другое наложение на эмоции, которые, как она теперь знала, вне всяких сомнений, могли гореть так же сильно, так же яростно, как и любая человеческая эмоция.

Она не могла описать это, но знала, что это было там. Яростная прямота, непоколебимый отказ обманывать себя и странно отстраненное чувство собственного достоинства. Лазарус знал себя как уникальную личность, индивидуум, и все же он принимал себя как часть корпоративного целого, гораздо более великого, чем он был на самом деле.

Она поняла, что это была СОД — общая сеть обмена данными, которая связывала каждого Боло с его товарищами по батальону и бригаде на всех уровнях. Неудивительно, что нейронное взаимодействие пришло к ним так легко!

У них это было всегда; просто это не распространялось на их человеческих командиров.

И по мере того, как она все глубже и глубже погружалась в слияние, она чувствовала, как ее собственная личность, ее собственные нервные окончания и мысли, ее человеческие инстинкты и интуиция — так отличающиеся от "гиперэвристических" возможностей моделирования, которые служили Боло вместо них, — тянутся к Лазарусу. Бенджи однажды сказал ей, что человеческая интуиция во многих отношениях действительно превосходит логику Боло. Она поверила ему, хотя и не смогла полностью принять такую возможность на эмоциональном уровне. Теперь она знала, что Бенджи был абсолютно прав. И что в этом новом слиянии силы человека и Боло наконец-то по-настоящему встретились.

Она и Лазарус соприкасались на всех уровнях, сначала осторожно, затем плавно встали на свои места, а затем, внезапно, они больше не были двумя личностями. Это были Мэйника/Лазарус. Смертоносная сила, молниеносные рефлексы и вычислительные способности Боло, слившиеся воедино с человеческой интуицией и творческим потенциалом, текли через нее, мягко отодвигая в сторону ее горе по поводу Бенджи, ее вину за то, что она пережила его смерть. Частью этого, к ее собственному удивлению, было признание собственного горя Лазаруса в связи с потерей товарища по бригаде, которого он знал более стандартного столетия. Он разделил ее потерю; он не возмущался и никогда не мог возмущаться ее собственным выживанием. В этом не могло быть никаких сомнений, никаких вопросов — не на этом уровне совместного существования.

Она знала это, и поскольку она чувствовала совокупную силу, которая наполняла ее, она также знала, что никогда не была такой интенсивно живой, как в этот момент.

* * *

Я чувствую — и разделяю — удивление и восторг моего командира. Что еще более важно, я чувствую, как ее разум освобождается от нанесенных самой себе ран, которые так долго угнетали ее. Облегчение ее боли облегчает мою собственную, потому что мы стали зеркалами друг друга, и все же это нечто большее. Я испытываю новую эмоцию, которую никогда по-настоящему не испытывал: радость за исцеление другого человека.

И все же, даже когда мы испытываем нюансы нашего нового союза, мы следим за эскадрой коммодора Лакшмании, и я чувствую свежую и иную боль капитана Тревор, когда первый эсминец превращается в руины.

* * *

Индрани Лакшмания почувствовала смерть эсминца "Кроссбоу" как рану в своей собственной плоти, но даже когда тоска по ее погибшему кораблю глубоко пронзила ее душу, она почувствовала, что обнажает зубы в свирепой улыбке триумфа.

Псы подошли слишком близко. Намеревались они это или нет, но они собирались подпустить ее к дальности энергетического оружия.

— Огонь по плану Аламо, — скомандовала она, и подтверждение вернулось к ней.

* * *

Мэйника прикусила внутреннюю часть губы, когда сенсоры Лазаруса показали ей разворачивающуюся битву. Она не была опытным флотским тактиком, но огромные хранилища Лазаруса были в ее полном распоряжении так же, как и для него. Институциональные знания и данные, которые ей требовались для понимания, поступали к ней мгновенно, без особых усилий. Она не могла сказать, был ли это ее собственный разум, проникший в его хранилище данных, или это был его разум, распознавший ее потребность и предоставивший необходимую ей информацию еще до того, как она сама полностью осознала свою потребность в ней. Но в данный момент имел значение не столько источник ее знаний, сколько само знание.

Я чувствую, что капитан Тревор понимает намерения коммодора Лакшмании. Теперь она понимает, если не понимала раньше, что коммодор смирилась с тем, что выживут немногие из ее кораблей или даже ни один из них. Но, приняв фактическую уверенность в собственном уничтожении, коммодор вывела свои корабли на решающую дистанцию поражения врага.

* * *

— Противник открывает энерге...

Коммандер На-Кэлен так и не закончила свое заявление.

Адмирал На-Айжааран съежился, когда энергия, вытекающая из консоли На-Кэлен, взорвалась со свирепостью, которая мгновенно убила тактического офицера. Командная палуба "Императора Ларнара III" неописуемо вздымалась, и глаза На-Айжаарана широко раскрылись. Это был первый раз, когда он лично столкнулся с человеческими военными кораблями на расстоянии энергетического оружия, и сообщения, которые он читал и просматривал, смертельно не соответствовали действительности.

Это было невозможно! Корабли такого размера никак не могли обладать такой огневой мощью! Хеллборы "Императора Ларнара III" были тяжелее, мощнее, многочисленнее, чем у всех четырех человеческих тяжелых крейсеров вместе взятых, но эта грубая мощь нивелировалась и более чем компенсировалась невероятно точной координацией человеческой эскадры.

"Император Ларнар III" снова вздыбился, затем взбрыкнул и повернулся, когда все четыре вражеских крейсера обрушили на него идеально синхронизированные залпы. Не имело значения, что его батареи были тяжелее и многочисленнее, что его боевой экран был сильнее. Не тогда, когда каждое орудие, которым обладали люди, врезалось в один и тот же крошечный, точно локализованный аспект его экрана.

Боевой экран локально вышел из строя, и копья плазмы яростно вонзились в образовавшуюся брешь. Обшивка "Императора Ларнара III" разлетелась вдребезги, из разбитого корпуса вырвалась атмосфера, и враг выстрелил еще раз.

* * *

— Да!

Торжествующий соколиный крик Индрани Лакшмания эхом разнесся в тишине флагманского мостика "Вэлиэнта", когда огонь ее кораблей снова и снова обрушивался на линейный крейсер. Самоуверенные ублюдки позволили ей подойти слишком близко, потому что они знали, что человеческие военные корабли всегда маневрируют, чтобы удержаться на расстоянии выстрела. Возможно, это было потому, что они сами были настолько проникнуты необходимостью следовать предписаниям своей проверенной в боях доктрины, чтобы полностью осознать человеческую способность импровизировать и игнорировать уставы. Возможно, это было из-за чего-то совершенно другого. Но что имело значение, так это то, что этот мелконианский командир, очевидно, сильно недооценил то, что, по общему признанию, более легкое оружие Лакшмании могло сделать на близком расстоянии под командованием слияния человека и искусственного интеллекта.

Спутники линейного крейсера ворвались к ее кораблям, неистово стреляя, отчаянно пытаясь отвлечь ее ярость от своего флагмана. "Микаса" взорвался под их яростными ударами. "Дэггер" отшатнулся в сторону, разбрасывая обломки корпуса и спасательные капсулы, сломанный и умирающий. Его побратим, корабль "Сэйбр" выпустил смертоносный залп в тяжелый крейсер, который убил его, и мелконианский корабль перевернулся на бок и исчез в ярости огненного шара. Один из кораблей класса "Вечно победоносный" развернулся к "Сэйбру", и эсминец и мелконианский легкий крейсер обняли друг друга в яростной схватке, которая длилась всего несколько секунд... и закончилось общей смертью.

Еще больше огня обрушилось на "Фудроянт", "Южную Дакоту" и "Вэлиэнт". Коммодор чувствовала, как ее корабли истекают кровью, ее люди умирают. Яркое, как солнце, кипение умирающих мелконианских звездолетов вспыхивало со всех сторон, но ее команда была поймана в ловушку в самом сердце ада. Эскадра сопровождения 7013 умирала, но умирала не одна. Ничто из того, что могли сделать мелкониане, не могло спасти "Императора Ларнара III" от ярости Индрани Лакшмании. Даже искусственный интеллект "Вэлиэнта" не мог сказать ей, сколько попаданий достигло цели в этом ошеломляющем, разбитом крушении, но, наконец, их стало слишком много.

* * *

Вражеский флагман взрывается ... за ним через 11,623 секунды последовал тяжелый крейсер "Вэлиэнт".

Я чувствую горе моего командира и разделяю его. Но под моим горем скрывается уважение, подобающее таким воинам. "Фудроянт", шатаясь, выходит из строя, двигатель поврежден, и два уцелевших мелконианских эсминца меняют курс, чтобы поливать его огнем. Их энергетическое оружие проникает глубоко в его корпус, но его собственные адские пушки стреляют в ответ, и все три корабля исчезают в одном взрыве.

Остаются только "Южная Дакота" и три эсминца, но они даже не пытаются оторваться. Они набрасываются на выживших мелкониан, стреляя из всех видов оружия.

Все сражение, с момента, когда коммодор Лакшмания входит в зону поражения вражеского флагмана, и до его окончания, длится всего 792,173 секунды.

По его завершении ни с одной из сторон не осталось выживших кораблей.

* * *

— Боги моих предков, — прошептал капитан Хирэт Ка-Шаран, уставившись на тактический дисплей, с которого так внезапно исчезли значки стольких звездолетов.

— Сэр, я... — коммандер Мэйзар Ха-Янт, первый тактик тяжелого крейсера "Сталкер смерти", замолчал, затем покачал головой, прижав уши в шоке. — Я как раз собирался доложить, что мы почти в том положении, в каком вы хотели, сэр, — сказал он, не в силах оторвать глаз от ужасающе пустого участка.

— Тогда это, — Ка-Шаран ткнул пальцем с острыми когтями в экран, — было не совсем напрасно, Мэйзар. — Он еще несколько мгновений смотрел на пустой дисплей, затем повернулся лицом к офицеру, который был одновременно его заместителем и тактическим офицером. — Мы начнем атаку, как только полностью займем позиции.