Красный Властелин

— Ты теперь воин.

— Я и раньше...

— Раньше не так. Я слышал о подобном, извини, но... так бывает.

— Говори.

— Оружие и ты стали одним целым. Вы нашли друг друга, понимаешь? Половинки души.

— Это как?

— Вот так. Руку подними!

Еремей выполнил неожиданную команду, а огнеплюйка сама собой взмыла в воздух и со шлепком впечаталась в раскрытую ладонь.

— Так бывает, Ерёма, — повторил старший десятник. — Редко, но бывает.

— И что оно обозначает?

— Вечный бой, — грустно усмехнулся Матвей. — Ты живой, пока воюешь. Извини, брат, но это — судьба.

Глава 4

Горные совы, в отличие от равнинных пернатых собратьев и сестёр, ведут дневной образ жизни. Попробуй засни, если наглые и жадные вороны, извечные соперники и конкуренты, слетятся со всей округи на давно облюбованную добычу и всё сожрут. Сволочи они, эти вороны.

— Кыш, проклятые! — Матвей бросил камень в падальщика, нацелившегося клювом на блестящие от слёз глаза Мозгул-нойона. — Кыш, уроды лупоглазые! Вот сдохнет, тогда и прилетайте.

Степняка растянули между вбитыми в землю колышками — после увиденного в деревне было бы неоправданным милосердием даровать ему лёгкую смерть. Когда-то старшего десятника учили подобному, и если наказуемый умирал быстрее трёх дней... но то в молодости, в неопытной молодости. А вот этот жирный кочевник может рассчитывать на неделю. Уж столько-то Матвей Барабаш сможет удержать его на грани жизни и смерти.

— И охота тебе, командир, с дерьмом возиться?

— Отстань! — Старший десятник проводил взглядом уходящего профессора и крикнул в спину. — Оружие почистить не забудь!

— Не забуду, — буркнул Еремей, и скривился от воспоминаний прошедшего утра. Неприятных воспоминаний.

Финк явственно представил утренний бой. Нет, не бой... бойня, скорее всего. Когда по спящим в походных шатрах глорхийцам бьет ДШК, а спасающихся степняков встречают меткие выстрелы ручных огнеплюек, то это трудно назвать боем. Резня? Может быть и резня. Может, если бы дело дошло до белого оружия. Нет, вопящих кочевников, выскакивающих из горящих шатров, уничтожили на расстоянии, брезгуя сходиться врукопашную. И лишь потом, когда всё закончилось, роденийцы ходили по полю, добивая стонущих раненых.

Странное единение с огнеплюйкой чувствовал сегодня Еремей. Он выбирал цель, а она делала всё, чтобы попавшая в прорезь прицела мишень не ушла. Огненные шары совершали немыслимые пируэты, попирали все законы магии и физики, но всё равно находили жертв. Лежащих, бегающих, поднявших руки... Благородная ярость не нуждается в пленных.

Единственный, кого взяли живьём, был застигнут врасплох пограничным старшиной Свистоплясом в самом начале случившейся заварухи. Выползающему из самого большого и яркого шатра нойону дали по башке, стянули ремнями по рукам и ногам, да бросили в ближайшую канаву, дабы никто случайно не прикончил бедолагу. Под "никто" подразумевался старший десятник Барабаш, самозабвенно поливавший стоянку кочевников из всех шести стволов станковой огнеплюйки. А утром Пашу Мозгула отыскали... к большому разочарованию последнего, напрасно надеявшегося на шальной огнешар.

— А не желает ли блистательный кагул облегчить душу беседой о превратностях военных судеб? — с преувеличенной вежливостью обратился Матвей к пленнику. И, не услышав ответа, пнул того под рёбра. — Поговорим?

Степняк скрипнул зубами — назвать воина кагулом, то есть винторогой свиньёй, не брезгающей падалью, означало смертельно оскорбить. Такое смывается кровью обидчика, а ещё лучше — заставить его сожрать собственные кишки...

— Нам не о чем говорить.

— Ну как же? — удивился Барабаш. — Есть многое на свете, что может заинтересовать такого любознательного человека, как я.

— Убей.

— Ты куда-то торопишься? Ближайшие пять дней я совершенно свободен.

— У тебя не будет этих пяти дней. И двух не будет. Сегодня... — глорхиец прикусил язык, сообразив, что сказал лишнего.

— Да? Забавно-забавно... Вот с этого места давай-ка поподробнее.

Война войной, а обед по распорядку. Простейшую и самую важную заповедь в роденийской армии знали даже штабные писаря, пограничники же предпочитали не рассуждать о теории, а сразу перейти к практике. Весело булькала варево в котле над костром, на двадцать шагов распространяя запах крепкого бульона — он для раненых и оголодавших товарищей. По здравому размышлению, жирного барашка из глорхийских запасов им готовить не рискнули, а вот в меру постный, но упитанный любимый скакун Мозгул-нойона как раз подошёл.

Ксаверию, как самому молодому, выпала почётная обязанность следить сразу за всем. Одной рукой снимал пену с бульона, другой переворачивал над угольями прутики с шипящими кусками конины... и не успевал нигде. Говорят, будто за Тибскими горами в стране Хунд живут шестирукие бабы с тремя глазами... Сюда бы такую, а то ещё нужно нарезать найденную в ближайшем огороде зелень, попробовать варево на соль, разложить чёрствые лепёшки. И чтоб всё одновременно. А если нет шестируких, тогда обычную. И лучше — четыре штуки.

— О чём замечтался? — подошедший Глеб бросил у костра охапку дров. — Как думаешь, дождя сегодня не будет?

— С чего бы это?

— Да степняк слишком тонким голосом орёт, видать к непогоде.

— Ну не скажи, — не согласился Ксаверий. — Дожди в предгорьях случаются гораздо реже, чем глорхийцы, так что здесь твои приметы не действуют.

— Может быть, — не стал спорить Глеб, и потянулся к прутику с мясом. — Пробу не пора снимать?

Не дожидаясь ответа, впился зубами, вдумчиво прожевал.

— Ну?

— Пойдёт с голодухи. Горячее сырым не бывает. Звать всех?

— Да командир сам сюда бежит, — засмеялся пограничник. — Хороший десятник жратву за версту учует.

Но Барабаш ещё издали замахал руками:

— Туши костёр!

— Что случилось? — сидевший около раненых Свистопляс повернул голову. — Или у тебя в брюхе не свистит?

— Сейчас пиктийские дракониры прилетят, и всех накормят, — уже спокойным голосом произнёс Матвей. — Глорхиец тут поведал кое о чём.

— Плохо, — пограничный старшина рывком поднялся на ноги. — Когда?

— Не позднее полудня.

— Вполне успеем.

— И порядок навести успеем? — старший десятник показал на всё ещё тлеющие остатки шатров. — Хоть бы времянки какие поставить, чтобы с воздуха сразу не разглядели. А уж ежели сядут...

Удивительно, но мысль отступить и укрыться в соляной шахте не посетила никого. Вместо неё пришла злость. Испепеляющая злость пополам с ненавистью.

— Сколько их будет?

— Этот урод сам не знает, — Барабаш аж сплюнул с досады. — Ему приказали ждать здесь, и по прибытии пиктийцев обеспечить драконов едой. А колдунов энергией.

— В каком смысле? — недоуменно спросил Ксаверий.

— В самом прямом — тебя собрались скушать.

— А харя не треснет? — теперь, вместо недоумения в голосе пограничника звучала злость.

— У меня? — удивился Матвей.

— Ты-то здесь причём?

— А-а-а, тогда понятно. Давай, — и Барабаш хлопнул старшину по плечу, — поднимай бойцов и за работу. И это... раненых в дом занесите.

Твердимир сжал кулаки — после того, что сделали степняки с населением Большого Лабаза, находиться внутри приземистых, крытых сланцем домиков, тяжело даже видавшему виды пограничнику. Старшина не считал себя неженкой и эта война стала третьей в его жизни, но тут... Нельзя так.... будто и не люди вовсе.

Поесть всё же успели, благо Еремей Финк высказал предложение, сильно сэкономившее время и силы.

— Зачем мы будем ставить шатры? — спросил он у руководящего расчисткой Барабаша.

— Маскировка, — пояснил старший десятник. — Что тут непонятного?

— Вроде всё понятно, но ведь шаман для чего-то хотел поставить завесу невидимости.

— Так не успел.

— Это мы с тобой знаем, что не успел, а они? — бывший профессор указал пальцем в небо. — Прилетят, ничего не увидят, и решат, что всё в полном порядке. Короче — темна вода во облацех...

— Попроще не можешь? — скривился, как от незрелого яблока, Барабаш

— Могу. На месте пиктийского командира я так бы и подумал. Тем более, внизу всего лишь кочевники.

— Ну и что?

— Ты когда приходишь в хлебную лавку, то запоминаешь в каком углу который таракан сидит?

— Логично, — Матвей блеснул услышанным невзначай учёным словом.

У Финка ворохнулось в груди что-то горячее, а сердце не слишком заторопилось с новым ударом — именно так он когда-то ответил юной рассудительной девушке, жившей по соседству. Ветреная красавица подробно и обстоятельно объяснила подающему надежды, но безденежному и голодному студенту причины своего отказа. Да, и Еремей был молодым и влюблённым... одну жизнь назад? Давно, очень давно.

— Разреши встать к ДШК, командир.

— Зачем?

— Так надо.

Матвей прочитал на лице профессора нечто, не позволившее ответить отрицательно. Только кивнул молча и ушёл к пограничникам, раскладывающим поверх пепелища пласты свеженарезанного дёрна.

Там же. Некоторое время спустя.

— Поскорее бы прилетели, — старшина выплюнул травинку и перевернулся на спину. — Ненавижу ожидание.

— Как тебя такого прыткого в пограничники взяли? — Барабаш внешне не проявлял признаков нетерпения, только голос звучал суше обыкновенного.

— Это наследственное, — Твердимир закрыл глаза и улыбнулся. — Шесть поколений Свистоплясов на границе служили, а я чем хуже? Дети подрастут, и они пойдут.

— Много детей?

— Нет, всего четверо сыновей. Я же только два года как женился.

Барабаш удивлённо присвистнул и спросил:

— Как это умудрился?

— Близнецы, — ухмыльнулся пограничник. — А ты про что подумал?

Матвей заржал не хуже недавно съеденного нойонова иноходца, но от ответа уклонился. Вместо этого он поднял руку, призывая к молчанию, и прошептал:

— Кузнечики смолкли.

Так и есть, даже дикие пчёлы, неизвестно с чего собирающие горький мёд на этой выжженной солнцем земле, и те попрятались, как перед грозой. Неужели правду говорят, будто насекомые чувствуют приближение драконов за многие вёрсты? Сейчас как раз случай убедиться в правдивости слухов.

— Только бы сели поближе, — старший десятник погладил тёплую рукоять одноразовой трубы с "громом небесным". Три штуки их нашлось в амбаре. Всего три штуки. — Только бы сели вообще.

Барабаш твёрдо решил не испытывать судьбу и не атаковать тварей, пока они в воздухе. Сколько их будет? Шесть, девять? А если вообще дюжиной нагрянут? "Громобой" не чудо-оружие, и порой двух выстрелов мало на живучую и вертлявую скотину. На земле же появляется шанс накрыть наездников. Без них страшные драконы останутся тем, кем и были изначально — огромными тупыми ящерицами, беспомощными без управляющей магии. И, значит, полуслепыми и уязвимыми.

— Ага, вот они, красавцы, — Твердимир первым увидел гостей.

Драконы заходили на село со стороны солнца, как и предписывали имперские наставления. Головная тройка на длинных поджарых тварях, скорее всего разведчики, пронеслась низко. Так низко, что мелко-мелко задрожали немногочисленные оставшиеся целыми стёкла в домах. Второе звено прошло по широкой дуге, огибая Большой Лабаз противосолонь. Хорошо ублюдков учат — даже в своём тылу выполняют маневры, позволяющие при случае увернуться от заряда "грома небесного".

— Дисциплинированные, мать их за ногу через пень да об колоду, — вполголоса выругался Матвей.

Учёное слово как нельзя лучше показывало отношение старшего десятника к противнику — остальные эпитеты заставили бы стыдливо покраснеть даже покойного скакуна глорхийского нойона. Роденийский язык всегда отличался сочностью и выразительностью, а появляющиеся после каждого Великого Замещения Владыки новые выражения быстро теряли чужеродность, органично вписываясь... да, вписываясь! Особенно ругательства.

Немного покружив и не обнаружив угрозы, пикты пошли на посадку. Сначала первое звено — ведущий, а по бокам и чуть сзади, ведомые, — приземлились на месте бывшего лагеря кочевников. Площадка удобная, ровная, и есть где остановить пробежку, не рискуя забодать с разгону неожиданное препятствие. Башке, конечно, ничего не будет, но пристёгнутых к сёдлам наездников ощутимо бросит вперёд, чего они крайне не любят.

Захлопали крылья тормозящих тварей, подняв тучи пыли и песка. Дёрн, закрывающий обгоревшие проплешины, вроде бы не сдвинулся? Нет, ещё держится.

Вторая тройка дождалась, когда дракониры из первого звена слезут на землю и помашут руками. Показывая, что всё в порядке и можно садиться. И чего они сегодня такие осторожные? Не иначе накурились пыльцы хундской синей полыни, обостряющей реакцию, слух и зрение, но при чрезмерном употреблении дающей чувство некоторой неуверенности в собственных силах.

Но вот и эти, наконец, сели. Матвей, улыбнувшись двусмысленности, прогнал нарисовавшуюся в воображении похабную картинку с участием пиктийцев, драконов, винторогих кагулов, и всех их родственников, как по мужской, так и по женской линии. Не стоит глумиться над будущими покойниками, даже если они пока ещё живы. Недостойно сие роденийского солдата. Если можешь убить — убей, если не можешь — всё равно убей, но не насмехайся. Или насмехайся, но осознавай в глубине души недостойность поступка. Иначе как-то не по-роденийски, то есть не по-человечески...

— Ну что, Твердята, — спросил старший десятник, выставляя взрыватель "грома небесного" на предельную дистанцию в пятьсот шагов, — к борьбе за светлое будущее готов?

— Всегда готов! — Свистопляс ответил старинным кличем роденийской пограничной стражи, ведущим происхождение из немыслимой глубины веков. — И козью морду им покажем!

Финк сидел в полуразвалившемся доме на самой окраине. Стволы станковой огнеплюйки чуть высовывались из окна и, казалось, принюхивались к окрестностям жадными до добычи хоботками. Как вышедшая на охоту гидра из пелейских сказок — хищная и прожорливая.

Еремей крепко сжимал рукояти ДШК, но глаза его были закрыты. Просто почувствовал где-то внутри непреодолимое желание закрыть их. Нет, даже не желание, острую потребность, которой не стал противиться.

— Эстерра эт меноэсс... — губы шептали непонятные слова на неизвестном языке. — Мор-р-р-та...

Назначенный вторым номером расчёта Ксаверий опасливо попытался отодвинуться в сторону, но был остановлен резким окриком, разительно отличающимся от обычно мягкого голоса бывшего профессора:

— Стоять! Куда собрался?

— Да мне тут надо...

— Перебьёшься!

Глаза всё так же закрыты. Зачем открывать, если зелёный светящийся ореол вокруг напарника виден, даже если тот находится за спиной? И пульсирующее внутри пограничника тёмное пятно страха. Не за собственную жизнь — чувство самосохранения у пограничника давно сгорело и подёрнулось пеплом, а страх подвести друзей в предстоящем бою. Да, на самом деле друзей — едва заметные, до звона натянутые нити тянутся ко всем без исключения и излучают тепло и беспокойство. Ко всем, и к нему в том числе.

— Летар-р-р-а д`дэй...

Застучали в висках маленькие молоточки, а сердце вторило им, не успевая за стремительным темпом. Летят? Да, летят, кагуловы выродки.