— Ночь?! — Гневный бас Альтареса словно разорвал темноту. — Бояться ночи пристало землепашцу, а не магу! Племянник, тебя пугает ночь?
— Любимое время для развлечений, — презрительно процедил Гронт.
— Вот как надо отвечать! Выезжаем немедленно. И знаешь что, племянник? Мы поедем вдвоем. Только ты и я. — Альтарес демонстративно усмехнулся. — Незачем переводить людской материал там, где без этого вполне можно обойтись.
И громко, издевательски расхохотался, глядя, как вытянулось и без того слишком длинное лицо мечника. Напуганный хохотом Верховного мага, гулким и раскатистым даже среди деревьев сада, обычно легко гасивших любое эхо, старичок Жодикил отшатнулся в ближайшую густую тень, от греха подальше. Отсмеявшись, но все еще продолжая презрительно улыбаться, Альтарес снизошел до пояснений:
— Плохо у тебя с чувством юмора, племянник. Куда же мы денемся без этого мяса...
8. Проводники
Чем дальше мы углублялись в территорию охтанов, тем сильнее преображался лик местности. Голубые мочалки длинноухое, доминирующие в лесах Кордоса, здесь почти полностью исчезли, снова сменившись редко стоящими камнелюбами и обширными пятнами лапника, из которых, словно миниатюрные горы, изредка торчали темно-зеленые пирамиды мягуна. Вскоре среди поредевшей растительности шершавыми языками потянулись длинные каменистые россыпи, на которых не росло ничего, кроме жесткой пожухлой травы. В воздухе чувствовался запах недавно пролившегося дождя, заметно холодало. И очень быстро темнело.
Рядом со мной на Лакомке скакала Тай, сразу за нами в паре двигались Онни с Квином, а арьергард составила связка Гилсвери с Лексом.
Никто не задавал мне вопросов, после того как я вернулся. Все словно сговорились — скорее всего, так и было. Разговора не получалось. Что бы я ни сказал, они кивали, а если думали иначе, просто молча делали по-своему.
Маг по-прежнему был наглухо закрыт, не позволяя толком прощупать свой эмофон, и до меня доходила только его железобетонная уверенность. Уверенность в том, что все его действия и поступки правильны. Жуть. За внешне легкомысленным поведением Лекса крылась сдержанная настороженность, он предпочитал выжидать, как повернутся события, и не торопился возлагать на меня особые надежды. Разумный подход, позволяющий избегать сильного разочарования вне зависимости от исхода дела. С Квином тоже все ясно. Подростков, жаждущих романтики и приключений, с незрелой и неустойчивой психикой, полным-полно в любом обществе. А вот букет ощущений у Онни был сложнее, и я не скоро смог догадаться, в чем причина ее злости и раздражения. В моем мире мнемоманов хватает, поэтому признаки наркотического вожделения, возникающие после особо продвинутых глобул, мне хорошо знакомы. Но здесь, в этом мирке! Неудивительно, что я не понял это сразу. Я уже и забыл о том инциденте. Теперь же я сильно сожалел, что поддался настроению и дал ей прослушать сиглайзер. Та глобула глубокого погружения в подсознание, на которую она неосознанно сделала заказ — "Песнь Фанриетты", кое-что натворила с ее неискушенным умом. Можно сказать, что Онни с одной дозы села на иглу, и только гордыня мешала ей попросить послушать сиглайзер еще разок. Подобная просьба казалась ей постыдной слабостью, достойной лишь презрения... Но желание-то оставалось неудовлетворенным. Вот она и кипела от раздражения, пытаясь самостоятельно разрешить свои внутренние противоречия. Сам я предлагать не стал, не желая обострять проблему. Нужно время, чтобы впечатления потускнели, потеряли привлекательность свершившегося чуда.
Кроме того, сквозь защиту Лекса и Онни, владевших этим приемом не в пример слабее своего шефа, просачивался сильный страх, силой воли загнанный глубоко внутрь. Страх перед Темным макором, как еще называли Фрайшунир. Загадочным и ужасным, потому что, по их представлению, время от времени именно оттуда в другие макоры проникали Убийцы в поисках хорошо оплачиваемых жертв. А вот Квин, с его подростковой непосредственностью, не особенно-то и страшился этих жутких слухов, ему казалось, что покровительство самого Наместника Хааскана оградит их всех от любых мыслимых неприятностей, и то опасаться следует лишь в том случе, если не справлюсь я, а это вообще невозможно...
Больше всего меня напрягало душевное состояние Тай. Она своего ужаса почти не скрывала. Но ее странная вера в меня оттесняла этот ужас куда-то на второй план, а вместо него четко проступало совсем иное чувство, овладевавшее ее умом и сердцем все больше. Я хмурился и гнал подобные мысли прочь, но избавиться от них уже не мог. Да, я тоже испытывал к ней определенную симпатию, может даже чуть больше, чем симпатию, но как все это было некстати. Мог ли я ее полюбить? Возможно. Со временем. И не здесь. Она красивая, обаятельная и умная женщина даже по меркам человека из технологически продвинутого общества...
Впрочем, чушь это все — продвинутое общество, разное образование и культура восприятия действительности — главное, чтобы сам человек был по душе, все остальное преодолимо, если оба готовы к взаимным компромиссам. Мне пришлось с грустью признаться себе, что изголодавшееся по сильным и чистым чувствам сердце требовало своего, отведенная для этого ниша долго пустовала. Тоска по Элеоноре ушла как-то незаметно и безвозвратно; я вдруг осознал, что последнее время, как заядлый мазохист, просто по привычке цеплялся за свои страдания, изношенные и потускневшие, за неимением чего-то большего.
Я мог их бросить еще до границы макора, уйти тихо и незаметно. Мог и вовсе не вернуться после казни Драхуба, пройти мимо и исчезнуть как дым. Я не забыл про Альтареса — этот агрессивный тип, скорее всего, не внемлет моему предупреждению, его люди будут охотиться за каждым из этой компании, невзирая на возраст участников и степень их причастности ко мне. Но Гилсвери уж сумел бы их защитить. Да и новых марнов пока больше не предвиделось...
Так и следовало поступить.
Но я вернулся, проклиная себя за идиотизм и мягкотелость. Прежде всего из-за нее — Тай Наяды. Холодная рациональность в рассуждениях не спасала. Близость, которая возникла между нами всего после двух дней совместного путешествия, данное мною обещание довезти ее до отшельника, разбивали эту надоевшую рациональность в пух и прах. Вдобавок эти болваны прихватили с собой ее сына, этого зеленого восторженного юнца, нахватавшегося чужого жизненного опыта на словах, научившегося рассуждать на манер взрослых, но пока не имевшего реального представления о жизни и ее перипетиях. Но Тай, Тай! Что мне делать с ней? Думая о том, что мне придется ее здесь оставить, я уже испытывал довольно сильное сожаление. Нужно было проститься с ней еще в Неурейе... Угу. И тогда бы я не узнал о том, что она сообщила мне сегодня днем. Проклятие, почему я не нашел себе кого-нибудь из своего мира еще перед этой авантюрой? Когда уже было ясно, что Элеонору не вернуть?
Ладно, до Ущербных гор я эту компанию доведу, Небо тому свидетель. Ради очистки совести. А после, о чем бы они там ни мечтали, на что бы ни рассчитывали, я умываю руки. Заберу этого беднягу Валигаса — и поминай как звали. А про Тай... постараюсь думать о ней поменьше.
Наконец окончательно стемнело. Мы двигались вдоль невысокого, по всей видимости, совсем недавно осыпавшегося каменистого склона, когда я ощутил постороннее присутствие, и без труда вычислил несколько небольших существ, осторожно крадущихся в зарослях лапника, венчавших этот склон, словно густая шевелюра открытый лоб великана. Намерения этих гостей (или хозяев) по отношению к нам показались мне странными. Никакой агрессии или неприятия. А вот острого любопытства, и какого-то трудно идентифицируемого желания что-то с нами сотворить, хватало в избытке. Без летального исхода. Смахивало на обыкновенную шалость.
— Только чертей сейчас не хватало, — проворчала сзади сотница, тоже что-то учуяв.
— Чертей? — озадаченно переспросил я.
— Это такие небольшие шустрые твари с зеленым мехом, — пояснила Тай. — Вполне мирные, но любят подшучивать над путниками. Я и не знала, что они здесь водятся.
— Никто не знает, кто здесь водится на самом деле, — довольно мрачно напомнила Онни.
— Не вопрос, — хмыкнул Квин. — Кроме Убийц... теть Онни, нечего руки распускать! У меня затылок не казенный!
— Добавь ему еще от меня, сестричка, — обернувшись, попросила Тай. — Нечего язык зря распускать.
— Ну, ма, тебя еще не хватало!
— И в чем выражаются шутки... чертей? — я намеренно не полез за информацией в эмлот. Хотелось немного разрядить напряженную атмосферу живым разговором.
— Да глаза отводят, чтобы в бурелом какой непроходимый завести или в болото, — охотно сообщил Квин, ничуть не испуганный простым подзатыльником. — Но если знаешь, кто воду мутит, уже не собьешься. А нам, магам, — гордо добавил он, — и вовсе ничего сделать не смогут.
— Помолчал бы уж, недоросль, — тут же осадила его тетка.
Я почувствовал, как Квин обижено надулся.
— Ты действительно сейчас чувствуешь себя нормально? — вдруг спросила Тай с неподдельной заботой. — После того селения... Да еще схватка с Драхубом...
Я кивнул.
Сказать, что после той деревни я чувствовал себя плохо, значит ничего не сказать.
Это состояние продолжалось несколько часов и оставило после себя исключительно тягостное впечатление. Перерасход энергии после "разминирования" марна оказался жуткий. Я будто тонул в темной холодной воде, уже погрузившись с головой, но продолжая бороться за свою жизнь изо всех сил. А потом, словно бы при очередном взмахе рук и резком рывке вверх, взломал лед головой и вынырнул на поверхность. И мир изменился. Я увидел его иным зрением, тем, которое посещает меня нечасто. Мир словно раздался вширь многоцветьем пространственных линий и кривых, я видел только течение энергий — холодные чистые цвета неживой природы и яркое буйство красок живой. И сразу обнаружил частую паутину, обволакивающую мою ауру со всех сторон, отсасывающую жизненную энергию, словно пиявка. Наглядное подтверждение действия местного Закона Равновесия. Следующие несколько мгновений я с яростью обрывал эти нити, пока мне не пришла в голову более толковая идея, и я потянулся сквозь паутину к питавшему ее источнику. И принялся перекачивать его в себя, пока не восполнил свои потери. А затем отключился и заблокировал все подходы к себе защитным коконом, избавившись от дальшейшего посягательства этого Закона Равновесия на мою жизнь.
В общем, наступил перелом. Сработал "предохранитель", о котором я раньше не подозревал, проявив суть моей проблемы. Зрение и слух обострились скачком, приблизив предметы и звуки, раздробив восприятие на четкие оттенки и обертоны. Скан-сеть развернулась сама, словно истомившийся по ранее привычной жизнедеятельности мозг старался наверстать упущенное.
Именно поэтому я без проблем справился с Драхубом, там, где он сцепился с магом Альтареса и его людьми, так неудачно попавшимся на его пути. И ни малейшего сожаления, как в прошлый раз. Я хотел его убить, несмотря на все свои "гуманистические изыски", и я это сделал.
— Маг! — Я немного повысил голос, чтобы Гилсвери, скачущий позади нашего отряда, смог меня расслышать сквозь топот копыт. — Голова с плеч, клинок в сердце — этого достаточно, чтобы предупредить очередное воскресение дал-рокта?
— Нужно было его сжечь, — холодно откликнулся Гилсвери. — Или хотя бы оставить клинок в теле на несколько часов. Лучше — до восхода Светлого Ока.
— Факел в задницу по самое горло, — хмыкнул Лекс, предлагая свой вариант.
Да, жаль, не сообразил сразу. Ведь в тот момент маг Огня был у меня под рукой, пусть и полностью обессилевший. Можно было хотя бы дать распоряжения на потом... А Онни не так уж хорошо осведомлена в этих вопросах, раз удар в сердце собственным мечом не убивает Посвященного наверняка... Честно говоря, в подобные воскрешения верилось с трудом, но уже многое, во что верится с трудом, происходило в эти дни на моих глазах — превращение в каруну, например. Интересно, как это произойдет с Драхубом на этот раз? У него что, голова обратно приползет и прирастет? Или возникнет новая за счет общей массы? Любопытный вопросик...
— Сколько у нас времени? — мрачно осведомилась Онни, предвосхищая мой вопрос.
— Думаю, достаточно. Характер повреждений... — Гилсвери ненадолго задумался, производя в уме специфические расчеты. — Сутки, может, чуть больше. К этому времени мы уже будем на месте и сделаем все, что необходимо
— Падая с ног и копыт от усталости, — жизнерадостно прокомментировал Лекс. — Со стертыми до позвонков задницами.
— Подсотник, лучше помолчи.
— Как скажешь, прекраснолицан Онни! Желаешь, чтобы помолчал, — да всегда пожалуйста, мне нетрудно! А если еще до выхода в отставку по выслуге лет вдруг захочется мнение мое узнать — тоже всегда готов...
— Заткнись!
— Тише, сотница. — Спокойный голос Гилсвери оказался как нельзя кстати. — И ты, парень, тоже язык придержи. Не время и не место зубоскалить.
— Слушаюсь, светлейший.
Нервничают мои спутники, заметно нервничают, вон уже собачиться начали, даже Лекс. Не нравится им этот макор. Но я ведь их с собой не звал.
На всякий случай я мысленно шуганул "чертей" куда подальше, нечего ошиваться возле нас со своими предполагаемыми каверзами. И именно в этом момент в широко раскинутую скан-сеть попалась добыча покрупнее, которую определенно можно классифицировать как разумную. Бледные пятна чужих аур, основательно приглушенных мощной защитой, быстро приближались, сходясь веером в легко проецируемый центр. То есть ко мне. Угрозы я не почувствовал. Засекли ли гостей остальные?
Как оказалось, нет.
Все были весьма поражены, когда на моем пути выросла высокая бесформенная фигура, закутанная в просторный балахон с низко надвинутым капюшоном, выделявшийся на фоне ночной темноты серым пятном. Для моих глаз света вполне достаточно, так что я видел гостя отчетливо.
Не теряя времени, я осадил Злыдня и резко бросил назад:
— Спокойно. Они пришли говорить.
За спиной повисло напряженное молчание, никто не издал ни звука.
Охтан плавно приблизился и остановился в трех шагах от злобно оскаленной морды Злыдня, готового порвать гостя на куски по малейшему сигналу. Из глотки чарса потек тихий вибрирующий рык, в антрацитовых глазах плескалась смерть, но без моего сигнала он не осмелился напасть.
Неуловимо быстро охтан поднял руки и откинул капюшон, обнажив голову.
Тай, при его появлении отставшая от моего чарса на полкорпуса, тихо ахнула.
"А я ведь подозревал", — с легким удивлением подумал я, разглядывая незнакомца. Еще в первую встречу, на палубе плоскодона. И не ошибся. Желтый блестящий череп без малейших признаков волос, костистое бесстрастное лицо аскета, слабо светящиеся ртутным блеском глаза, быстрые уверенные движения. Фрайден-ллер. Здесь их именовали охтанами. Биологически отличающийся от человеческого, мозг фрайденов фонил весьма скупо, именно поэтому остальные их не засекли. Пока один из них не показался на глаза сам.
