— Это Бейла, — сказала Тиил.
— Та, что на дежурстве.
— Ей предъявлено типовое обвинение в противоречащем доктрине поведении. Аналогичные обвинения будут предъявлены и другим сотрудникам этого подразделения в зависимости от результатов слушания — от вашего решения, джентльмены.
Доло оглядел дежурную с головы до ног, как будто мог прочесть ее мысли, изучая ее фигуру в скафандре. — Рядовая. Вы понимаете, в чем вас обвиняют. Вы виновны?
— Да, сэр.
— Расскажите мне о Майкле Пуле.
Бейла замолчала на мгновение, явно испуганная; визор ее скафандра запотел. Она взглянула на Тиил, которая кивнула.
И Бейла, запинаясь, рассказала историю о том, как великий инженер древности Майкл Пул преодолел последнюю червоточину, ведущую во времениподобную бесконечность, к концу самого времени. Там он ждал, наблюдая за тем, как разворачиваются события во вселенной, — и там он был готов приветствовать тех, кто помнил его имя, и почтить тех, кто пал, — и оттуда его великая сила простиралась, чтобы спасти тех, кто следовал его примеру.
Доло бесстрастно слушал это. — Сколько раз вы ездили верхом на Скале?
— Дважды, сэр.
— А чего вы больше всего боитесь, рядовая?
Бейла снова взглянула на Тиил. — Что вы не позволите мне вернуться.
— Куда вернуться?
— Чтобы снова взобраться на Скалу.
— Почему это вас пугает?
Потому что она не хочет бросать своих товарищей, — подумал Люка, наблюдая за ней. — Потому что она виновата в том, что осталась жива, когда другие погибли рядом с ней. Потому что она боится, что они умрут, оставив ее жить в одиночестве.
Но Бейла сказала только: — Это мой долг, комиссар. Короткая жизнь горит ярко.
Тиил сказала: — Просто говорите то, во что верите, солдат; произносить лозунги вам не поможет.
— Да, сэр.
Люка вернулся к арке, потому что теперь Тиил стояла под ней, проводя рукой в перчатке по ее поверхности. — Это красиво, — сказал он.
Она пожала плечами. — Это дань уважения, а не произведение искусства. Но да, это красиво.
После своего глупого замечания о слабости он захотел восстановить с ней связь. — Имена. — Он взглянул на буквы, расположенные над его головой. Он смело сказал: — Упоминать падших, возможно, не соответствует Доктрине, но здесь это кажется уместным. Если бы у меня было время, я бы взобрался на эту арку и пересчитал все имена.
— Это может занять у вас больше времени, чем вы думаете.
— Не понимаю.
Она указала на имя, написанное на поверхности перед его лицом. — Что вы видите?
— Этта Марис, — прочитал он. — Имя и фамилия.
— Теперь взгляните на первую букву. На визоре вашего скафандра есть функция увеличения, просто скажите, что вы хотите сделать.
Потребовалось несколько попыток, прежде чем у него получилось. Перед его лицом возникло виртуальное изображение увеличенной буквы. Даже в таком масштабе резьба была почти безупречной — это был самоотверженный труд, и он был тронут. Но теперь, присмотревшись повнимательнее, он увидел, что в вырезанных углублениях буквы вписаны другие имена.
Он отступил назад, потрясенный. — Да ведь здесь, в одной букве, должно быть, столько имен, сколько написано на всей арке.
— Не знаю, — холодно ответила Тиил. — Выберите имя и посмотрите еще раз.
Он снова увеличил одну букву из написанного имени — и снова обнаружил больше имен, тысячи их, скопившихся далеко за пределами видимости человека.
— Имена на верхнем слое были вырезаны вручную, — сказала Тиил. — Затем они использовали уолдо, лазеры и, в конечном счете, нанотехнологии-репликаторы...
Он снова и снова увеличивал изображение, находя все больше слоев имен, вложенных одно в другое. Слоев было больше, чем он мог сосчитать, больше имен, чем смог бы прочесть, если бы простоял здесь всю оставшуюся жизнь. Только на этом камне. И, возможно, такие же мемориалы были и на других обломках, разбросанных по всем местам размещения по всему Ядру Галактики, огромной полосе смерти, протянувшейся на три тысячи световых лет в пространстве и на две тысячи лет вглубь времени. Он отступил назад, потрясенный.
Тил внимательно изучала его лицо. — С вами все в порядке?
Он обнаружил, что его глаза были влажными. Он попытался сморгнуть влагу, но, к своему огорчению, почувствовал, как горячая слеза скатилась по щеке. Это было мрачное озарение, этот шок от названий.
— Я не обязана учить вас Доктринам, — сказала Тиил сравнительно мягко. — У каждого из нас есть одна жизнь. Каждый из нас умирает. Вопрос в том, как вы проведете эту жизнь. — Она протянула руку в перчатке, чтобы коснуться его влажной щеки, но, конечно же, ее палец коснулся его визора, и она опустила руку и почти застенчиво отвела взгляд.
Он был поражен. В этот краткий миг собственной слабости, когда он был ошеломлен чем-то гораздо большим, чем он сам, наконец, приобрел в ее глазах хоть какой-то вес; он, наконец, установил с ней тот контакт, о котором мечтал с тех пор, как они встретились.
После нескольких часов, проведенных на поверхности, их препроводили в то, что Тиил назвала биоцентром, в герметичный купол, где солдаты могли заниматься собой и обслуживать свои скафандры, есть, пить, выводить отходы жизнедеятельности, спать, прелюбодействовать, играть.
По периметру центрального атриума располагались небольшие отдельные кабинеты со спальнями, туалетами и душевыми. Доло и Люке предстояло делить одно маленькое грязное помещение, на что Доло нахмурился. Люка нашел туалет и с облегчением воспользовался им. Он был не в состоянии сделать это в своем скафандре, в котором нужно было просто расслабиться и позволить ему впитать все это; ему мешало и то, что скафандры были полупрозрачными.
Он неуверенно бродил по большому центральному помещению. Под тканевой крышей было слишком жарко. Из банков репликаторов пахло перегретой пищей, а пол был грязным от пота и астероидной грязи. Солдаты, одетые в грязные комбинезоны, ходили и смеялись, спорили и боролись. В то время как Люка был в ботинках с инерционным управлением, солдаты в основном ходили босиком; они прыгали, ползали и даже кувыркались, чувствуя себя непринужденно в условиях низкой гравитации. Многие из них сидели торжественными кругами и пели песни, иногда под аккомпанемент флейт и барабанов, которые были приспособлены из фрагментов музыкального оборудования. Они играли сентиментальные мелодии, но Люка не мог разобрать слов; лексикон солдат был странным и специализированным, изобилующим аббревиатурами.
Стены были испещрены граффити. На одном грубом наброске были изображены безошибочно узнаваемые расклешенные очертания ночного истребителя ксили в сочетании с древним символом клыкастого демона, а на другом — поразительно непристойные намеки одного подразделения на некомпетентность и сексуальную неадекватность солдат другого. Ему бросились в глаза несколько лозунгов: "Любовь к последнему поколению выше, чем любовь к ближнему. За что следует любить человека, так это за то, что он находится в переходном возрасте". И еще: "Я стал Смертью, Разрушителем миров". Другая рука добавила: "Я стал Скукой, разрушителем мотивации".
Он присоединился к Доло на небольшой сцене, установленной перед рядами кресел. Вскоре здесь должен был начаться ежедневный инструктаж. Люка рассказал о граффити, которые он видел. — Я не узнаю источники.
— Вероятно, это было перед занятием. О, не выглядите таким шокированным. Всего много, мы не можем контролировать все. На самом деле, я думаю, что узнаю первое. Фредерик Ницше. — Его произношение было сдавленным.
— Для меня это прозвучало как хорошее изложение доктрин Друза.
— Возможно. Но мне интересно, сколько вреда принесли эти слова на протяжении тысячелетий. Скажите, что вы думаете об этой проторелигии?
— Элементы достаточно знакомы, — сказал Люка. — Старая легенда о Майкле Пуле объединилась с верованиями друзей Вигнера. — Во время оккупации кваксов повстанческая группа под названием "Друзья Вигнера" выработала убеждение, основанное на древних принципах квантовой философии, что ни одно событие не становится реальным, пока за ним не наблюдает разумный человек, и, следовательно, сама вселенная не станет реальной, пока за всей ее историей не будет наблюдать Конечный Наблюдатель во времениподобной бесконечности, в самом конце времен. Если бы такое создание существовало, то, возможно, к нему можно было бы обратиться — именно этого Друзья и намеревались достичь во время своего, в конечном счете, бесполезного восстания против кваксов. — Просто в данном случае Пул сам стал этим Наблюдателем.
Доло кивнул. — Как ни странно, Майкл Пул в некотором смысле затерялся во времени — говорят, что его последним поступком было намерение направить свой корабль в бесконечную сеть разветвленных червоточин, чтобы спасти человечество от вторжения из будущего. Возможно, он все еще где-то там, где бы он ни был. Вы, конечно, можете видеть, какой резонанс вызвала его история у этих оседлавших Скалу. Пул пожертвовал своей жизнью ради своего народа — и все же, ставши трансцендентным, он продолжает жить. Какой образец для подражания! — Он даже подмигнул Люке. — Иногда я думаю, что даже если бы мы смогли достичь состояния абсолютной чистоты, когда наши умы будут полностью очищены от истории человечества, даже тогда спонтанно начали бы прорастать такие убеждения. Но вы должны признать, что это хорошая история. — Его голос звучал на удивление мягко.
Люка был потрясен. — Но, сэр, мы, конечно, должны действовать, чтобы остановить этот отход от доктринальной приверженности. Эта новая вера коварна. Вы не должны молиться о личном спасении, важен вид. Если подобные вещи происходят по всему Фронту, возможно, нам следует подумать о более решительных шагах.
Глаза Доло сузились. — Вы говорите об иссечении.
В семинариях на протяжении тысячелетий ходили разговоры о происхождении религиозных импульсов, которые без конца терзали массы людей, находящихся под опекой Комиссии. Некоторые утверждали, что эти импульсы обусловлены особенностями человеческого мозга. Таким образом, возможно, характерное чувство единства с высшей сущностью возникало из-за временного разъединения внутри теменной доли, отделяющего обычное ощущение себя самого, контролируемого левой стороной этой области, от ощущения пространства и времени, контролируемого правой стороной. И, возможно, чувство благоговения и значимости возникало из-за сбоя в работе лимбической системы, глубокой и древней системы, отвечающей за эмоции. И так далее. Если бы мистический опыт был просто симптомом сбоя в работе мозга — например, эпилептического припадка, — то этот сбой можно было бы устранить, а симптомы подавить. И, если немного поработать с геномом, такие дефекты могли бы быть устранены у всех последующих поколений.
— Будущее без богов, — сказал Люка. — Как это было бы чудесно.
Доло кивнул. — Но если бы вам сделали такое иссечение и вы стояли под аркой имен, смогли бы вы оценить ее значение? Смогли бы вы понять, прочувствовать это так, как тогда? О да, я наблюдал за вами. Возможно, эти аспекты нашего мозга, наше сознание, эволюционировали с определенной целью. Иначе зачем бы они существовали?
Люка не нашелся, что ответить. И снова он был потрясен.
— В любом случае, — сказал Доло, возвращаясь к ортодоксии, — вмешательство в эволюцию человека — или даже пассивное допущение этого — само по себе противоречит доктринам Друза. Мы выиграем эту войну как люди или не выиграем вовсе — и мы нарушим это правило на свой страх и риск. Мы сохранили единство, несмотря на расстояния в десятки тысяч световых лет и невообразимо огромное население, потому что все мы одинаковы. Хотя это не значит, что эволюция сама по себе не уводит человечество в сторону от нормы, которую, возможно, признавал сам Хама Друз.
— Комиссар?
— Что ж, оглянитесь вокруг. Большинство из этих солдат — дети — очевидно, как могло быть иначе? И безжалостный отбор на войне работает на формирование нового типа людей, лучше подготовленных к бою. В конце концов, выжившие в боях — это те, кто продолжает размножаться. Их потомки уже сейчас крепкие, гибкие, уверенные в себе на трехмерной арене с низкой или нулевой гравитацией. Кое-какие исследования даже предполагают, что их глаза приспосабливаются к напряжению трехмерного боя — например, некоторые из них могут определять скорость, воспринимая едва заметные доплеровские изменения в цветах приближающихся или удаляющихся объектов. Подумайте, какое преимущество это дало бы на поле боя! Еще несколько тысяч лет, и, возможно, мы не узнаем солдат, которые сражаются за всех нас.
— Кажется, я теряю ориентацию, — честно признался Люка.
Доло похлопал его по плечу. — Нет. Вы просто учитесь, вот и все.
— И что вы узнали о моих солдатах? — Тиил присоединилась к ним на маленькой сцене, и солдаты начали выстраиваться перед ними в шеренги.
Люка научился быть честным с ней. — Я нахожу их... странными.
— Странными?
— Они все катались на Скале, да?
— Большинство их.
— Значит, они видели, как гибли их товарищи. Они знают, что их снова отправят туда, где им придется столкнуться с тем же ужасом. И все же, здесь и сейчас, они смеются.
Тиил подумала над этим и осторожно ответила: — Вдали от Фронта не принято говорить о том, что там происходит. Это как бы секрет. Вы видели нечто, выходящее за рамки обычного человеческого опыта. Если вы показываете свой страх или даже признаетесь в нем самому себе, то вы допускаете утечку информации между этой, нормальной человеческой жизнью и тем, что находится снаружи. Вы впускаете это внутрь. И если это произойдет, нигде не будет безопасно. Вы понимаете?
Он наблюдал за ее лицом; на лбу у нее выступил пот, следы астероидной грязи. — Вы так себя чувствуете?
— Я стараюсь ничего не чувствовать, — сказала она.
Люка оглядел купол. — А это место такое убогое. — Он почувствовал что-то вроде праведного гнева и подбодрил его в себе, надеясь произвести впечатление на Тиил. — Если эти люди готовы умереть за экспансию, у них должен быть хоть какой-то комфорт.
Доло покачал головой. — Вы опять не понимаете, начинающий. Подумайте о жизни солдата. Это ограниченное существование: моменты рождения и роста, товарищества, решимости, изоляции — и, наконец, после краткости света, почти неизбежное завершение в боли и смерти. Они должны знать, что борются за что-то лучшее. И поэтому они должны видеть, что настоящее несовершенно. Солдаты должны жить в вечном настоящем, полном нищеты и тяжелого труда, чтобы их можно было убедить, что мы будем продвигаться вперед из таких мест, пока не одержим славную победу, и все будет сделано идеально — даже если на самом деле такого прогресса никогда не будет.
— Значит, все здесь предназначено для какой-то цели, — сказал Люка, удивляясь. — Даже убогость.
— Это машина, созданная для войны, начинающий.
Младший офицер призвал солдат к порядку. Сидя на своих грубых сиденьях, сделанных из простых глыб астероидного камня, они замолчали.
Тиил встала. Она четко произнесла: — Восемнадцать тысяч триста девяносто один год назад инопланетная сила захватила родную планету человечества. Мы здесь для того, чтобы подобное больше никогда не повторилось. — Она подняла табличку с данными и прочитала короткий некролог, в котором рассказывалось о жизни и смерти одного рядового солдата. Люка предположил, что это был еще один мемориал павшим — и опять же, не строго доктринальный. Затем Тиил перешла к своего рода отчету о ситуации, суммируя инциденты, произошедшие прямо вокруг Молекулярного кольца, опоясывающего центр Галактики.
