— Осторожней, Эванс, — предупредил Джеймс. — Пол неровный. 'Шато Марго', бог знает какого года, но, кажется, многолетней выдержки подойдёт, как думаешь?
— На твоё усмотрение.
— На моё, так на моё.
Поттер ловко выдернул пробку и разлил вино по бокалам, предусмотрительно прихваченным с собой:
— За жизнь, — отсалютовал бокалом Джеймс, провозглашая тост.
— За жизнь, -подхватила Лили.
После второй рюмки шампанского голова у неё пошла кругом.
— Хочешь поцеловать меня? — спросила она неожиданно.
Поттер удивлённо приподнял бровь:
— Что, алкоголь так быстро уже ударил тебе в голову, Эванс?
Лили упрямо тряхнула головой:
— Просто поцелуй меня, Поттер, — прошептала она.
Джеймс пододвинулся и Лили ощутила тепло, исходящее от его тела, как от раскалённой печки. Между молодыми людьми не оставалось и пары дюймов.
Руки Джеймса легко пробежались по рукам Лили — от кистей до плеч, где и задержались, мягко сжавшись.
Лили почувствовала тень полусмущения-полустраха, заметив, как темнеют от страсти его глаза.
Джеймс запустил пальцы в рассыпавшиеся по плечам локоны, откинул голову Лили назад и, наконец, осторожно, мягко коснулся её губ своими губами. Его дыхание словно вливалось в её губы, тело всё сильнее прижималось к её телу и Лили сама запрокинула голову, подставляя шею под его поцелуи, которые, словно дождь, текли по телу. Она слышала, как неистово, дико, колотилось сердце в его груди, ритмичным пульсом билось под её руками.
Джеймс нежно, очень нежно целовал глаза, щеки, виски Лили. Когда губы его коснулись мочки её уха, Лили почувствовала, как непроизвольно выгибается в его руках, мурлыча, точно кошка.
Медленно подняв длинные влажные ресницы, она встретилась взглядом с Джеймсом. Его глаза страстно горели на напряженном лице.
— Лили... если ты собираешься остановить меня, лучше сделать это сейчас. Потом может быть поздно.
Останавливать его? Зачем? У неё больше нет родителей, которых её поведение могло расстроить или разочаровать, а ей так нужен был кто-то, ради кого стоило бы жить дальше, двигаться дальше, не позволять себе сдаваться.
Лили ласково погладила Джеймса по щеке. Призывно, с горькой нежностью заглянула в его глаза цвета шоколада.
— Не останавливайся, Джеймс, — шепнула она. — Я хочу быть твоей.
Поттер оторвал Лили от земли, подхватив на руки и в следующее мгновение они перенеслись из подвала в его спальню. Тишина, царящая вокруг, словно отгораживала молодых людей от всего мира. Словно по волшебству (а возможно так оно и было) в комнате зажглись свечи.
Джеймс осторожно, будто бы Лили была хрустальная, опустил её на пол, продолжая поддерживать за талию. Он сжал её лицо ладонями и большими пальцами прикоснулся к уголкам её губ.
Лили смотрела на него из полуопущенных век. В золотистом свете черты его лица казались даже более резкими, чем обычно.
Взяв её за запястье, он не спеша расстегнул несколько мелких пуговок на рукаве её блузки и сначала легко коснулся гладкой девичьей кожи, а потом припал к её коже жадно и жарко.
Свободной рукой Лили провела по чёрным, взъерошенным волосам. Потом неторопливо развязала галстук, расстегнула верхние пуговицы его рубашки.
Джеймс стоял перед ней, удивительно ранимый, беззащитный. Его грудь учащенно вздымалась и опускалась. Он смотрел на Лили, как заворожённый.
Лили нежно дотронулась до его щеки, провела пальцем вдоль губ. А потом уже сама потянулась к его губам, таким теплым и удивительно отзывчивым на поцелуи.
Джеймс развернул Лили спиной к себе и покрыл поцелуями шею, обжигая кожу дыханием. Когда его ладонь легла на её грудь, Лили замерла от смущения. Колени подкашивались, и она привалилась спиной к его торсу, замерев и затаив дыхание. Его длинные пальцы нащупали девичий сосок, до сей поры не знавший мужских ласк и нежно сжали, заставляя твердеть до тех пор, пока он не превратился в розовый камешек.
Лили всхлипнула от накатившего на неё непривычного, незнакомого, пугающе-острого наслаждения.
— Какая же ты красивая! — прошептал Джеймс ей в затылок хриплым, срывающимся голосом. — Прекрасная статуэтка...
Ладони Джеймса, его пальцы продолжали ласкать холмики груди Лили, всё сильнее и сильнее разжигая искру наслаждения в её теле. Когда она уже думала, что острее ощущения быть не могут, Джеймс, прерывисто дыша, развернул Лили лицом к себе и, резко стянув с неё блузку, обнажил грудь, чтобы коснуться обнаженной кожи горячими, жадно берущими губами.
Лили выгнулась дугой в его руках, позволяя себе полностью раствориться в сладкой неге.
Не размыкая объятий, они упали на кровать.
Нагой спиной Лили ощущала прохладу простыни. Волосы цвета солнца разметались по подушке. Кровь всё кипела и кипела в жилах. Восторг плотского наслаждения наполнял тело влажным теплом.
Лили обхватила плечи Джеймса руками, жадно прижимая его тело к себе — первобытный инстинкт требовал ощутить на себе его всего, со всей твердостью и тяжестью.
Когда его ладонь проскользнула между её сомкнутых бёдер, Лили судорожно, возмущенно вздохнула и попыталась вывернуться, уйти от этой дерзкой, бесстыдной и одновременно с тем приятной ласки.
В её блестящих глазах отразилось смущение.
— Сладкая моя... тише, — зашептал Джеймс, — я не сделаю тебе больно.
Лили стихла, с любопытством и страхом ожидая развязки.
Она почувствовала, как его член приближается к её лону, вскрикнула, когда он погрузился в горячие глубины её тела, вызывая волну боли.
Впрочем, Лили переживала Круцио, так что потеря девственница не показалось ей такой уж непереносимой.
— Больно? — тихо спросил Джеймс.
Лили закрыла глаза. Её руки беспорядочно гладили его по спине.
Джеймс снова начал двигаться, поначалу несильно и плавно, в медленно ритме. Постепенно толчки его мужского естества становились всё более упорными и сильными, всё жестче, всё ритмичнее...
Лили застонала, изгибаясь под ним и, как утопающий, судорожно хваталась руками за подушки, будто боялась, что нахлынувшие ощущения смоют её в неведомый океан. Удовольствие перешло в один невыносимый спазм.
Джеймс сильнее прижал Лили к себе, когда догнал её на дороге острого, до головокружения, наслаждения.
Её тело всё ещё трепетало, когда Джеймс неподвижно замер, потом приподнялся на локтях поглядел Лили в лицо так пристально, что она испытала желание спрятаться от его ищущего, изучающего взгляда:
— Я люблю тебя, Эванс, — сказал он.
Лили чувствовала, как от его дыхания шевелятся её волосы. Джеймс рассеянно перебирал её пышные пряди, то наматывая их на палец, то разматывая. Видимо, ждал ответного признания? Это естественно и правильно после всего, что он для неё сделал. Сколько он для неё сделал! Он фактически вытянул Лили после смерти родителей, не дав утонуть в отчаянье. И продолжает вытягивать из пропасти небытия каждый день.
'Я люблю тебя, Джеймс Поттер', — так естественно сказать это после того, что они только что вместе пережили.
Естественно и нужно.
Так почему она медлит?
Почему эти простые, как хлеб, вечные, как жизнь, слова, не идут с её губ?
Джеймс скатился с её тела на кровать и растянулся рядом. Лили кожей чувствовала горечь, заполнявшую его душу.
Она поёжилась. В комнате стало прохладно, почти холодно.
Поколебавшись, Лили придвинулась к Джеймсу ближе и положила голову на его грудь:
— Ты мой единственный, — прошептала она. — Единственный мужчина в моей жизни. Первый и последний.
Это она могла сказать, не кривя душой, ибо это была правда.
Джеймс снова рассеянно стал перебирать пышные пряди волос Лили, то наматывая их на палец, то разматывая.
* * *
Лили не знала, сколько времени она проспала, но, когда проснулась, в комнате ещё не совсем рассвело — зимой солнце встаёт поздно.
Джеймс крепко спал. Одну руку он закинул за голову, вторая расслабленно лежала вдоль тела.
Лили глядела на него, пытаясь разобраться в новых для неё ощущениях. Её Лягушонок повзрослел и стал мужчиной. Возможно даже, что это ночь с женщиной у него не первая, и Лили для него не первая женщина, но всё равно Джеймс Поттер — её мужчина.
Осторожно, дюйм за дюймом, Лили выбралась из постели и в раздумье подошла к окну.
Её мужчина. Её Джеймс Поттер. Он так дорог ей, что Лили, не задумываясь, отдала бы за него жизнь. Почему же, почему она не смогла сказать ему три простых слова: 'Я люблю тебя'?
Отравляющие токи завладели воображением Лили. И она снова увидела его. Чертов Снейп с его темными искусствами! Он словно надвигался на неё из утреннего белёсого тумана — неуловимый, бесчувственный, уверенный, недосягаемый.
Лили распахнула окно, подставляя лицо холоду, заползающему в теплую комнату и прошептала навстречу северному ветру:
— Я ненавижу тебя, Северус Снейп. Я буду ненавидеть тебя до самой смерти. Будь ты проклят! Я никогда тебя не прощу.
Глава 42
Парк аттракционов
Поначалу пейзаж за окном Поттеровского особняка казался Лили скучным по сравнению с видом, открывающимся из собственной комнаты: заснеженный парк, раскачивающиеся ветви деревьев да одинокая луна в полнеба. Но вглядевшись, она нашла во всём этом странное созвучие с тем, что царило у неё на душе — темно и пусто.
Во всех книгах, начиная с Библии влюбленных, 'Ромео и Джульетта', ночь сближала двоих, объединяла, крушила любые барьеры. А вот Лили не чувствовала ничего подобного. То, что произошло этой ночью не сделало их с Джеймсом ближе, скорее наоборот.
Деревья раскачивались. Качались ветки. Качались тени. Мир был как большой корабль, попавший в шторм, а она, Лили Эванс, сидела на подоконнике и наблюдала за всем этим качанием совершенно безучастно. Словно всё это её уже не касалось. Будто её здесь нет.
А может быть её действительное нет? Что общего у вчерашней Лили Эванс с той, что сидит тут?
Взгляд Лили вернулся к спящему Джеймсу. Во сне тот выглядел открытым и таким уязвимым, что защемило сердце.
Зачем он полюбил её? Она не принесёт ему счастья. Не сможет. В сердце Лили живёт безысходная тоска и поёт унылую песню не желающий смолкать норд-ост. Сердце словно вырвали, душа погасла.
Может быть Лили, такая, какая она сейчас есть, Джеймсу вовсе и не нужна?
* * *
Гриффиндорцы радостно приветствовали Лили, вернувшуюся в Хогвартс после каникул. Друзья и однокурсники старательно делали вид, что ничего не было: ни её псевдо-прощальной речи, ни намерения остаться в мире магглов. Подруги были предупредительны, внимательны и исключительно добры, ни одна из них даже косвенно не заговаривала о трагедии, случившейся с семьёй Эванс. Друзья окружили Лили плотным кольцом, не давая возможности слизеринцам приблизиться на расстояние, с которого можно было бы сказать очередную гадость.
Лили-то как раз никак не беспокоили шпильки по поводу её возвращения, но вот мысль о том, что кто-то из слизеринцев, возможно, участвовал в налёте на её дом, заставляла кровь кипеть в венах и почти желать возможной стычки. Любопытство с симпатией, что раньше вызывали у неё слизеринцы, обернулись яростной враждебностью. Даже Нарцисса вызывала глухую неприязнь. Младшая из сестёр Блэк не просто была из враждебного лагеря — это её родная сестра послала смертельное проклятие, отобравшее жизнь у тех, кто подарил жизнь самой Лили.
Нарцисса не могла не почувствовать перемены в отношении к ней и всё же пыталась при случае заговорить с Лили.
Впервые после трагических рождественских событий гриффиндорка и слизеринка встретились у озера. Лили по-прежнему любила это тихое, уединённое (настолько в шумном многолюдном Хогвартсе возможно уединиться) место.
— Разве тебе не опасно находиться здесь одной?
Нарцисса, как всегда, выглядела холодной и нежной, как цветок в вазе из тонкого стекла. Каждый штрих в её облике был лаконичен и точен, ничего лишнего: плащ с капюшоном подбитым горностаем красиво обрамлял тонкое аристократичное личико, платиновые шелковистые локоны вились красивыми кольцами, глаза чисты и прозрачны, как горные озера. Настоящая принцесса из сказки, какими их представляет себе любая маленькая девочка.
— Умереть можно и в толпе, — ответила Лили.
Слизеринка отвернувшись, стала глядеть куда-то вдаль, в туманную дымку на другом берегу озера:
— Мне очень жаль, Лили... то, что случилось...
— Хочешь принести соболезнования? — оборвала её Лили. — Не стоит этого делать. По крайней мере — тебе. Впрочем, как и любому другому члену вашей семьи.
На глазах Нарциссы на секунду блеснули слёзы, но она моргнула, и слёзы растаяли, как льдинки в лучах солнца.
— В случившемся нет моей вины... ты же знаешь это, Лили?
— Твоей вины ни в чем и никогда нет, Нарцисса, — собственный голос казался Лили чужим, холодным и равнодушным. Даже жестоким. — Просто так сложилось, что среди напавших на меня всегда есть кто-нибудь из твоих близких: сестра, кузены, друзья, будущий муж.
— Разве я могу повлиять на них?
— Чтобы это выяснить, нужно хотя бы попытаться.
От этих слов Нарцисса сжалась.
Лили, которая вовсе не стремилась обидеть бывшую подругу, смягчилась:
— Я тебя не виню, Нарси. Не знаю, как бы я вела себя на твоём месте. Но я не могу игнорировать тот факт, что все, кого ты любишь — мои враги. И мы враждуем не по моей вине, ты знаешь.
— Но я ничего не могу изменить! Я, к сожалению, не такая, как Андромеда или Сириус, я не могу пойти против моей семьи. Для меня такой выход неприемлем. И, в конце концов, я не хочу порывать с моей семьёй, с положением в обществе, со всем, что мне дорого!
Лили бросила на Нарциссу насмешливый взгляд:
— Ты говоришь таким тоном, будто я это предложила, да ещё настаиваю?..
— Осуждай меня, Лили, сколько хочешь! Но моя семья — это моя семья.
— Это не я осуждаю тебя, Нарси. Это ты осуждаешь себя сама, — спокойно ответила Лили.
— Мне бесконечно жаль твоих родителей, тебя, но... какими бы не были мои родные, я люблю их!
— Я понимаю. Так и должно быть. В мире нет ничего дороже семьи.
Слизеринка опустила голову, машинально перебирая руками завязки у горла на вороте капюшона.
Лили тоже вздохнула, в своё черёд устремляя взгляд на противоположный берег озера, затянутый туманом.
— Чего ты от меня-то хочешь, Нарси?
— Чего хочу? — эхом откликнулась Нарцисса. — Не знаю. Может быть, прощения?
— Тебя мне не за что прощать, а твою сестру, лгать не стану, я простить не в силах. Такое не прощают, Нарцисса. Даже святые. Бог простит.
— И всё же я виновата. Я трусливая, нерешительная. Я не герой, Лили! Я всего лишь слабая женщина...
Лили перевела на слизеринку взгляд, в котором плескалась так долго подавляемая ярость, которой и сейчас не суждено было прорваться наружу:
— Я — тоже! Но кому до этого есть дело? Тёмному Лорду на это совершенно точно наплевать. Надеюсь, когда придёт твоя очередь, с тобой он поступит иначе. Но честно тебе скажу: я в это не верю. Бывают моменты, Нарси, когда герой ты там или нет, но приходится драться, если хочешь жить или спасти того, кто тебе дорог. Драться не на жизнь, а на смерть, пачкая руки и душу. Я этого не сделала, я пошла по пути наименьшего сопротивления. Я так же, как и ты сейчас, убеждала себя, что героизм это не моё, пусть дерутся другие. Но отсидеться не получилось. Теперь тех, кого я любила, больше нет, а я учусь жить с неотступной мыслью о том, что, если бы я только была чуть сильнее, чуть-чуть храбрее и умнее, папа и мама, и даже Билл — они были бы живы. Героизм это чаще всего выход из безысходности, а не призвание души, Нарси, как я раньше себе воображала. Иногда приходится быть героем или жить с чувством вины за чью-то смерть. Я от всей души желаю никогда тебе этого не пережить.
