— Нет, должен быть другой выход! — нервно дернулась Лиланда.
— Единственная и гарантированно надёжная точка — там, — покачал головой Гомониил.
— Я не могу! — девушка закрыла лицо руками, и по её щекам из-под ладоней потекли слёзы.
— Не плачь, ты разрушишь его решимость, — тронул её за плечо Лембистор.
— Он уже сам знает, что нужно сделать это, — поддержал его Гомониил.
Из-под ладоней послышался тихий, горький плач.
— Мы будем помнить его, — сказали демон и ангел.
Выйдя на свежий воздух, Лён вздохнул всей грудью. Он знал, то тот белоголовый появится. Что-то смутно припоминал он сам, как будто среди множества событий упустил важный момент.
Когда на улицу выскользнула стройная фигура и на секунду застыла, привыкая к темноте и отыскивая притаившегося дивоярца, тот позвал тихо от угла:
— Я здесь!
Жаворонарец подошёл, уже нисколько не таясь.
— Ты меня помнишь, Румистэль? — спросил он.
Тот слегка поколебался, потом неуверенно сказал:
— Кречет?
Как поверить своим глазам? Столько лет прошло, сколько дивоярцы не живут, а садовник Ниянали всё так же юн!
— Тебе, наверно, стоит кое-что узнать, — поблёскивая в темноте глазами, не слишком дружелюбно произнёс жаворонарец. — Кое-что такое, чего тебе никто не расскажет, кроме меня. Мне тебя не жалко, но ради памяти о ней...
Его голос прервался, как будто горло Кречета сдавило подступившими слезами.
— Я выполнил всё, что она велела, хотя не понимаю, откуда она могла знать, что именно так всё произойдёт. Ты помнишь как однажды ты побывал а земле наваждения и в поисках Еруслана тебя занесло в горы? Ты разговаривал там со Старым Финном, и тот рассказал тебе трагическую историю своей любви, а потом подарил тебе флакончик с эликсиром?
Да, Лён это помнил, но не мог понять связи.
— Это был я, — просто сказал Кречет.
— Н-не понимаю, — растерянно проронил дивоярец.
— Догадываюсь, — кивнул жаворонарец, — Не ломай голову, это был её приказ. Я добровольно отдал себя ей в услужение, ради обучения премудрости, я покинул ради этого Дивояр, и было это очень давно. Но настоящей причиной было то, что я её любил. А она любила лишь тебя. И вот, когда ваши дочери оказались в ловушке, а ты просто покинул Нияналь, чтобы продолжать свои дела, она решила сама искать кристалл, для чего и отправилась в Дерн-Хорасад. А мне она сказала: пойди в то место, что я укажу тебе, и проживёшь там остаток жизни. Ты состаришься, но в один прекрасный день ты встретишь в горах Румистэля — он придёт к тебе в твою пещеру, где ты будешь отшельником. И ты расскажешь ему печальную историю твоей любви, чтобы вручить ему под этот рассказ флакончик с зельем. И объяснишь ему, как именно надо использовать его. Так вот, Говорящий, я сделал всё, кроме последнего: я не объяснил тебе, зачем она послала тебе тот флакончик. Я был к тому времени глубоким стариком, но та болезнь, что называется любовью, сожгла всё мое сердце. Я ненавидел тебя, Румистэль. Я и сейчас проклинаю тебя, ибо ты был причиной смерти Ниянали.
Он не нашёлся что сказать, и только ждал дальнейших слов. Всё это было уже много раз, и тяжкий груз вины испепелил душу Румистэля. Ему нужны те последние слова, которые подтолкнут его к решению, которое он уже принял. А ничего не подозревающий Кречет продолжал:
— Я не знаю тех путей, которыми она шла в поисках кристалла, но, очевидно, так и не нашла его. Ты все собрал их, Румистэль. все до единого, не оставив ей ни одного шанса спасти детей! Ты служил какой-то своей задаче, которой отдал всё время и все силы, а про неё забыл, оставив её скитаться среди жестокой человеческой толпы! Она умирала от мысли, что её дочь, её сердце, Вивиан-лиль, томится в лимбе, куда отправил её ты сам! ты убил Эйчвариану, Румистэль! Тебя она видела в чаше Откровений в заветном эльфийском саду! Ты своей рукой разбил Кристалл, и ты выпустил демонов наружу! Ты породил всю череду ошибок, которые вы исправляете и не можете найти причины! Ибо Гедрикс — это ты! Ты разорвался на несколько частей и расщепился во времени, отсюда все твое беспамятство! Ты забыл, какой жены ты муж, и вернулся к той, с которой давно расстался! Когда спустя многие века она сумела отыскать единственный кристалл, который ты не успел прибрать, сердце её уже сгорело от боли и страданий, иначе не могу объяснить её поступка! Она не отправилась в лимб спасать Эйчвариану, а вернула к жизни твоего друга — Еруслана! Она велела мне потом отнести кристалл обратно к Наганатчиме, чтобы ты мог забрать его и присоединить ко всей куче собранных осколков! И больше её не стало! Ибо тело она утратила, когда коснулась кристалла, а душа её исчезла неизвестно куда, ибо после этого кристалл оказался пуст. Но она сделал то, что обещала: вернула мне молодость. И вот я здесь, перед тобой, всё тот же Кречет! Лишь затем, чтобы сказать тебе, что делать с эликсиром. Выпей его, Румистэль, и ты обретёшь всю память, а вместе с тем ты вспомнишь твою жизнь с Лиландой. Ибо та, что сидела сейчас рядом с тобой, твоя нынешняя жена, с которой вместе ты пришёл на эту землю, чтобы навести на ней порядок.
Кречет замолчал, жадно глядя в лицо Лёна и ожидая ответа. Он много раз, наверно, произносил в уме эту речь, и теперь хотел увидеть хоть тень боли в глазах Румистэля. Ненависть терзала его, неутолимая и нескончамая, как весь его долгий век.
Что скажешь Кречету — не станет же Румистэль упрекать его за то, что тот, ослеплённый ненавистью, не исполнил главного, за чем посылала его Нияналь, и тем самым нарушил все её надежды. Пусть он не узнает никогда, какой ценой заплатила Нияналь за его обиду. Она велела вручить флакон Лёну и объяснить действие зелья до того как он совершит все свои фатальные ошибки. Тогда, когда ещё не совершил свой путь в весеннюю долину, к истокам самого себя, когда ещё не нашёл локал и не ввел туда народ Сильвандира. Когда ещё не собрал на Рауфнерене кристаллы. Была у него масса времени для того, чтобы не совершить того, что он совершил позднее. Нияналь за время своих скитаний поняла, что Румистэль сделает то, что должен будет сделать: он разрушит замкнутый круг времени, Тогда бы это всё услышать. А теперь что говорить, теперь он сам всё знает.
— Спасибо тебе, Кречет, ты сказал последнее, чего мне недоставало, — кивнул он напоследок и отступил от жаворонарца — хотел вернуться к своим друзьям, но тут из темноты выступила фигура, которую доселе не замечали ни тот, и ни другой.
— Постой, — сказал некто третий, сбрасывая с головы капюшон.
— Постой, Румистэль, — сказал он, подходя ближе, и в свете Луны в лице незнакомца обнаружился Магирус Гонда.
Он достал из-под плаща какой-то предмет, и под бледным светом ночного светила блеснула гладкая кожа книжного переплёта.
— Это "Гениус Алама", — сказал Магирус, — Может, ещё не слишком поздно. Если бы я догадался прочитать её раньше...
* * *
Четверо стояли над раскрытой книгой и молчали, в каком-то трепете глядя на неё и не решаясь прикоснуться. Они не знают, что в ней скрыто: вдруг все их домыслы и догадки неверны.
— Я первый, — сказал ангел и наложил обе ладони на страницы. Под руками вспыхнул свет и охватил нестерпимым сиянием его высокую фигуру, высветив на секунду большие белоснежные крылья за плечами. Красивое лицо ангела вдруг приобрело вид совершенно нечеловеческой красоты, а глаза стали страшны, как близко ударившая молния. Он оторвал ладони от страниц и отошёл, уступая место следующему.
— Лиланда, — указал он следующего.
Девушка с яркокаштановыми волосами, почти красными, подошла к книге и положила на неё ладони. Хрупкое тело её содрогнулось, словно от сильной боли, но она выдержала этот удар, и далее все увидели как изменился её вид: какой силы исполнился её облик и какой свет появился в глазах. Мгновенно переменилась и одежда — из наряда, в каких приняло женщинам ходить на Селембрис, она облачилась в необыкновенные доспехи поверх яркой, лёгкой ткани. Лицо её приобрело черты законченного совершенства.
— Лембистор. — кивнул Гомониил.
Маленький человечек с плешивой макушкой, очень мало подходящий компании своих рослых и стройных друзей, приблизился к книге шаракающей походкой и на миг застыл. Потом протянул свои пухлые ладошки и наложил их на страницы. Мощный черный свет грянул из раскрытой книги и облаком окутал слабую фигуру с нездорово круглой спиной — тело лже-мага из Кризисного Центра, доставшееся Лембистору по Жребию Судьбы, совершенно не подходило ему по характеру. Когда облако впиталось, глазам присутствующих предстал совершенно иной облик Лембистора. Теперь это был сумрачный красавец с порочно-прекрасным лицом и большими чёрными крыльями за спиной.
— Теперь я в своей шкуре, — обронил он чарующе-мелодичным голосом и посмотрел на Лёна насмешливыми чёрными глазами.
Все молчали, потому что настала очередь последнего. Лён подошёл к книге и прикоснулся к ней, забирая из волшебных страниц самого себя.
Белый свет окутал его, а когда развеялся, то перед глазами троих уже стоял подлинный Румистэль — такой, каким видел его Лён на Бесконечной Дороге — грозным и беспощадным звёздным воином в пернатом плаще и крытых лунным серебром доспехах.
— Я всё помню, — сказал Говорящий-Со-Стихиями.
Комната в простой гостинице вдруг стала им мала — до того величавы теперь были фигуры этих четверых.
— Есть один кристалл, который ты не нашёл, — сказал Лембистор. — Тот, который я потерял, когда ты отправил меня в виде дракона-иноморфа в лимб. Он до сих пор там.
— Да, я ошибся в счете, — согласился Румистэль, — их по-прежнему недостает до трёхсот тысяч — всего одного. Вот она — ошибка ошибки. Тот кристалл, с которым ты сотворил Сидмур.
— И ты можешь достать его оттуда, — сказал Лембистору Гомониил.
Да, теперь, когда демон был в полной своей силе, лимб не был ему препятствием — это его среда.
— Вот почему я помню как однажды ехал с тобой к Границе Миров, — сказал он торжествующе, — а обратно возвращался один. Ты не вернулся в тот раз — лимб поглотил тебя, Румистэль. И только перезагрузка вернула тебя нам. То было неверное решение, идти тем путём должен был я.
Да, были они тогда слепы и беспомощны. Лембистор до ужаса боялся прикоснуться к кристаллу, хотя и пытался овладеть им. Сумей тогда царь Лазарь задеть его своим перстнем с камнем — всё тогда бы уже и кончилось, пока Лембистор был хоть не в памяти, так хоть в рассудке. А уж когда его скрестило с иноморфом — вот тогда он окончательно съехал с ума, и кристалл ему уже не был в пользу. Да, был момент, да пропал. Ведь они все четверо могут касаться кристаллов — это им предназначены проводники энергии.
Все четверо бесшумно вознеслись над полом и пронзили, как бесплотные видения, гостиничную крышу и вышли в воздух. Их тела теперь были чистая энергия, а внешний вид — лишь дань вкусу и привычке. Теперь они чистые сущности, без примеси телесных слабостей. В любой момент они могли принять любую форму и перемещаться любым способом. Они могли быть невидимы среди людей, но им всё же следовало поспешить, потому что безжалостная Судьба по-прежнему отсчитывала минуты до полной инверсии этого мира — до перезагрузки.
Они разделились: Гомониил с Лиландой отправился в облёт луны, чтобы видеть, что там готовится плохого для Селембрис. А Румистэль и Лембистор двумя молниями дунули к краю мира, к той норе, которую дивоярцы звали Границей Миров, не подозревая, что быть её тут не должно, и всё это просто ошибка.
— Иди сюда, если хочешь видеть, — сказал Лембистор тому, кто раньше был его другом, ибо так странно сложились их пути, и долгое время они вместе несли службу на окраинах нижних миров, выходцем из которых был беглый демон. Услуги таких предателей родной для них среды тоже требовались Сообществу высоких миров.
И он окутал Румистэля своим широким чёрным крылом, как будто замотал в кокон. Это своеобразная магическая защита против убийственной среды лимба, от которой не спала бы эльфа его заветная иголка. Вместе со своим старым товарищем по службе демон нырнул в дыру, сочащуюся смертью.
Однажды Лён плыл вместе с Гранитэлью сквозь лимб и видел серую пелену, в которой чудились ему чудовища. Сейчас же он видел глубины ада, в котором обитали призраки самых страшных существ Вселенной. Он видел тени сквабаров, которым некогда сам тысячами отправлял своим мечом в вечное изгнание. Орды и орды плыли перед его глазами, моря и океаны низких сущностей, которые некогда были людьми или другими обитателями верхних миров. Это те, кто соблазнились злом и поддались ненависти, совершали бессмысленные убийства и наслаждались чужой болью. Чудовища, живущие в них под оболочкой человека, были снова изгнаны в обиталища свои — их место в лимбе, где их нищие души перемалываются, мельчая. И так, пока не изотрутся в прах и не распадутся на первичные основы. А дальше их путь никому из их четвёрки неизвестен — это уже знание Высших, их воля творит души и пускает их в свободный полёт в поисках пристанища — тела. Задача ангелов — сохранить эти драгоценные ростки и направлять их рост к добру и свету. А эльфы — младшие служители порядка.
Так плыли они между скалящихся рож, разевающих пасти в напрасной жажде убийства. Вскоре это жуткое однообразие начало приобретать объёмность и пространство, и вот из теней сложилась одноцветная картина. Это было как бы наложение разных видений, они сливались и плавно переходили друг в друга. Панорама как бы удалялась, вместе с тем открывая искажённую перспективу: если вглядеться в детали, то видно, что вся картина состоит, как из мельчайших частиц, из атомов, из тех же корчащихся физиономий — страдание и мерзость переполняли их. А в целом открылось многомерное явление, в котором сливались, порождали друг друга и перетекали из формы в форму чудовищные откровения минувшего мира и грядущего его.
Глазам Румистэля представилось бесконечное шествие религиозных и захватнических войн. Обманов, насилия, коварства, надменности, предательства, безумия и помрачённости — таков был путь Земли, последней эры, времени, покинутого эльфами. Тысячи лет чудовищных плутаний во тьме и самоубийственных войн в защиту ложных истин. И вот предел, черта, за которой ждёт погрязшие во тьме вражды души. Лимб приготовил им объятия, ворота готовы открыться и поглотить несчастный мир Земли. Создания тьмы и слуги низших миров прибыли и ждут обещанного часа. Они уже тут, приготовились на Луне, нацелили свои корабли на планету и ждут сигнала. Когда всё будет покончено, преисподняя заберёт себе этот мир и сделает души живущих в нём рабами.
— Да, мои братья таковы, — подтвердил чёрный ангел, легко паря в безвоздушной, обжигающей среде лимба, одним крылом обняв Румистэля, а вторым тихо колебля.
Да, вспомнил Румистэль, как были они охранителями на границе измерений и следили за сохранением равновесия. Дьявольские миры тянули лапы к плодам светлых творений и соблазняли тёмными посулами непроснувшиеся души, тем самым уводя их от предписанных светом путей и тем самым склоняя судьбу мира к падению в бездну лимба. Таким образом происходила борьба Света и Тьмы, полем битвы которых является вся Вселенная, со всем множеством своих измерений. Когда-то и эльфы дошли до уровня развития, на котором присоединились к светлым мирам Объединения, оставив часть своего племени в добычу лимбу. Это была долгая и страшная борьба, и много жертв было на этом пути. Но тем и непроста картина этой идущей от основания вселенной битвы, что возможно и обратное: сыны лимба покидают его и переходят на сторону светлых сил. Таков был и Лембистор, с которым свела Румистэля в дружбе Судьба. И вот только теперь, через множество пустых прокруток, он понял, каков был первоначальный план, с которым они четверо сюда явились — на Селембрис и связанное с ней множество миров. Вот только теперь Судьба оставила им возможность разобраться во всем, как должно было случиться изначально, если бы не случилось этой трагической ошибки: скрутки времени.
