И вот теперь — дождь, дождь. Усталые кони покорно месят раскисшую землю, усталые всадники тщетно высматривают впереди хоть какой-нибудь намек на близкое жильё. Короткие осенние сумерки давно превратились в непроглядную тьму, которую факелы лишь делают гуще, и нас ведет только поисковое заклинание.
Дар давным-давно снова перетащил меня к себе в седло. Унгору, наотрез отказавшемуся ехать на моей Айрат, всё-таки пришлось взгромоздиться на коня позади одного из ратников. Коротконогому гному было очень неудобно сидеть на широкой спине рослого жеребца, так что его страдальческие гримасы уступали только перекошенной морде животного, которому выпало "счастье" помимо законного хозяина везти ещё и чрезвычайно увесистого гнома.
Мерно покачиваясь в кольце надежных рук, я очень скоро начала ощущать, как мои веки тяжелеют, а по телу начинает разливаться предательская истома. Раз или два мне даже померещилась, что мы с Даром снова летим на спине Данары.
— Поспи, малыш, — шепнул мой чародей.
Я упрямо помотала головой и выпрямилась, слепо таращась в окружающую нас темень. Последнее, что мне удалось разглядеть перед тем, как мои глаза захлопнулись, был вынырнувший прямо перед нами сплошной частокол высотой в добрую сажень.
Глава тринадцатая.
"Если вы перемешаете варенье со стальными опилками, то потом мух будет можно ловить магнитом".
(Золушка, "Сто советов молодым хозяйкам")
— Доброе утро, спящая княжна! Эй, просыпайся, засоня!
Ох-ох-онюшки! Похоже, это прозвище я честно заработала. Судя по тому, что я чувствовала себя совершенно выспавшейся и прекрасно отдохнувшей, дело шло к полудню. Сладко-пресладко потянувшись, я лениво открыла глаза.
За ночь дождь прекратился. Сквозь мелкие, неровные, зажатые паутинкой частого оконного переплета стеклышки в просторную чистенькую горницу лился блеклый свет выцветшего осеннего солнца. Упитанные солнечные зайчики подрагивали на ярком полосатом половике и темно-красных полавочниках. От толстого белого бока печки, на котором синькой были нарисованы веселые завитушки, веяло теплом. Дар, босиком и в одних штанах, стоял посреди комнаты и, улыбаясь, вытирался длинным вышитым полотенцем.
— Ты что, только что встал? — я повернулась на бок и пристроила голову на согнутую в локте руку.
— Все только что встали, — хмыкнул чародей. — Наши хозяева уже испереживались, не заболели ли гости.
— Хозяева? — скрестив ноги, я уселась на лавке, подавила зевок и сильно потерла лицо. — А кто у нас хозяева?
— Кузнец с женой. Они приняли на постой нас с тобою и Радоша со Степкой. Зоран, Ал, Унгор и четыре ратника разместились на местном постоялом дворе. Ну, а Гордята с остальной дружиной — ясное дело, у старосты.
— А что же мы все на постоялый двор не пошли? — удивилась я. — Были бы сейчас все вместе.
— Видела бы ты этот постоялый двор! — развеселился Дар. — Да там места меньше, чем в курятнике. Зато вчера там было очень весело. Какой-то местный праздник, дым коромыслом. Унгор с Аллардиэлем наотрез отказались ночевать ещё где бы то ни было. Ну а Гордята точно так же отказался даже переступить порог подобного заведения. Правда, сперва он настаивал на том, чтобы мы все вместе поселились у старосты. Но тогда бы этому бедолаге пришлось бы на ночь глядя спешно покидать свой собственный дом. Поэтому я предпочел оставить гуляк в трактире под присмотром Зорана, а самому воспользоваться гостеприимством семьи кузнеца.
— Молодец, — кивнула я. Как мы очутились в опрятной горенке, я, хоть убей, не помнила. — А тут помыться можно?
— И позавтракать тоже. Кузнечиха с утра завела блины. Чувствуешь, как пахнет? Радош, не будь дураком, уже сидит на кухне.
— А Степка? Степка что, не сидит? — это чтобы мой котик пропустил прием пищи?! Да прежде медведи выучатся летать и, вместо того, чтобы завалиться в спячку, отчалят на зиму в теплые края.
— Степка твой уже не сидит, — засмеялся Дар. — Он лежит. В отличие от всех нас он вчера прекрасно выспался у Радоша за пазухой. Поэтому, плотно поужинав, он отправился на деревню, улучшать местную породу кошек. Что характерно, проливной дождь его не остановил и даже не задержал. Сразу видно — исстрадался парень без любви и ласки. Вернулся он уже утром, изрядно потрепанный — видно, местные коты не желали без боя сдавать свои позиции,— но непобежденный. По крайней мере, такой довольной и счастливой морды я у него ни разу не видел. А к тому же наша хозяйка, поохав над Степочкиным драным ухом, отвалила нашему распутнику полную миску сметаны. Так что, в настоящий момент он, натрескавшись, спит у печки врастяжку, а село готовится к тому, что очень скоро здесь появятся котята с врожденными способностями к языкам.... Ну и долго ты ещё собираешься валяться? Иди, мыльня истоплена, блины на столе. Да: и советую поторопиться — не то Радош всё слопает!
Дар ошибся. Жена кузнеца Малуша, совсем молодая женщина, месяца через два ожидающая рождения своего первенца, напекла такую гору румяных, потрясающе вкусных блинов, что впору было звать на помощь всю нашу компанию. А на угощенье налегали только мы с оборотнем — мой чародей быстро поел и, наказав мне дожидаться его дома, ушел; кузнецу же, понятное дело, среди дня некогда было с нами рассиживаться. В конце концов, я поняла, что вот-вот что-нибудь да лопнет: либо мой живот, либо штаны. Поблагодарив смущенно улыбающуюся хозяйку, я поднялась из-за стола и прошлась по комнате. Нет, так не растрясается. Пожалуй, стоит прогуляться до постоялого двора и убедиться, что знакомство гнома и эльфа с чужой культурой не закончилось печально для кого-либо из этой троицы.
Вслед за мною на новенькое, всё в деревянных кружевах крыльцо, слегка пошатываясь, вышел донельзя томный Степка. Усевшись у моих ног, он задрал голову, посмотрел на меня слегка мутными глазами, которые, как мне показалось, нынче утром смотрели в разные стороны, и блаженно мурлыкнул:
— Хорошо-то как!!
Было и впрямь хорошо. За ночь прилетевший с полудня, из диких степей, ветер не только разогнал тяжелые дождевые тучи, но и принес тепло. Всё-таки, Синедолия — это совсем не то, что холодные эльфийские леса. Мягкое солнышко освещало жирные, сочные лужи и опустевшие сады, уже готовые принять зиму и спать, подрагивая от холода, до самого капельника. На крыше хозяйского сарая крупная серая ворона деловито расклевывала намокшую солому.
С противоположной стороны улицы, вдоль невысокого плетня, старательно обходя лужи, пробиралась невысокая крепенькая бабка. В одной руке она держала пустой ушат, в другой — гладкую толстую палку, которой осторожно ощупывала дорогу. Вдруг прямо перед ней из-за облезлого куста вывернулась угольно-черная кошка. Старуха не растерялась и ловко ткнула клюкой в так некстати объявившееся животное, по всем приметам сулящее несчастье. Бедная киска, не ожидавшая такого коварства, взвыла от боли и с протяжным мявом взлетела на плетень, откуда принялась яростно шипеть и плеваться на свою обидчицу. Та же, не удержав равновесия, оступилась на раскисшей земле и с размаху села прямо в лужу. Голос старухи, на удивление громкий и пронзительный, присоединился к кошачьей ругани. "Кар, кар!", с воодушевлением добавила ворона.
— Чёрная кошка перебежала дорогу бабке с пустым ушатом, — глубокомысленно заключил Степка, с откровенным интересом наблюдавший эту сцену, — и у обеих тут же начались неприятности!
— Степа, — простонала я, стараясь не расхохотаться в голос, — грех смеяться над чужим горем!
— Вот и не смейся, — согласно кивнул кот. — Слав, а что это у них вон там, слева? Храм? Красивый какой!
Я посмотрела влево — и остолбенела. На краю села, на пригорке стоял светлый, будто бы полупрозрачный храм Молодого Бога. Его я не могла бы спутать ни с чем — ведь именно туда, в домик, прилепившийся к воздушному храму, давным-давно я бегала к отцу Яромиру учиться грамоте.... Как же такое может быть? Хотя... разве вчера или сегодня мне удалось увидеть, куда именно нас занесло?! Развернувшись, я метнулась в дом.
— Малуша, как называется ваше село? — выдохнула я, одним махом проскочив сени и влетев на кухню, где Радош, чей живот уже спокойно мог поспорить в объеме с животом нашей гостеприимной хозяйки, приканчивал уже далеко не первую дюжину блинов.
Молодая женщина удивленно обернулась ко мне.
— Так Запутье, госпожа.
— Не зови меня госпожой, — сквозь зубы попросила я. — Меня зовут Веслава. А ты здешняя?
— Что вы, госпо... Веслава! Тут же мор прошел! Мы сюда, почитай, все с юга переехали, в конце весны, по приказу великого князя, храни его Боги.
— И что же, никого из старожилов не осталось?
— Остались, как не остаться? У четырех дворов прежние хозяева. Не было их в Запутье, когда мор приключился. Дядька Космай с семьей в город на ярмарку ездил, только их бабушка дома оставалась. Горшечник Рогня ещё — тот с купеческим караваном в саму Преславицу ходил. Таша, дочка шорника здешнего, замуж в другое село пошла, а там мора не было. Вот она сюда и вернулась, с мужем и детишками...
— Ладно, — перебила я словоохотливую Малушу, — я всё поняла, спасибо. Пойду-ка, пройдусь.
— Слав, — укоризненно пропыхтел Радош, который уже и говорил-то с трудом, — ты что? Дар же просил тебя никуда не уходить.
— Не волнуйся, — криво усмехнулась я, накидывая на плечи куртку, — не заблужусь.
За прошедшие семь с половиной лет в Запутье мало что изменилось, что, в общем-то, и неудивительно. Селяне не любят перемен, так что, даже приехав на новое место, они не стали кидаться и переделывать доставшиеся им дома. Конечно, многие из них уже сияли не успевшими потемнеть крылечками и наличниками, изукрашенными на новый лад; кое-где соломенные крыши, обычные на севере Синедолии, были заменены на привычные для южан гонтовые. Ну-ну, зима покажет, стоило ли это делать. Пухлые, плотно уложенные связки соломы, конечно, приходится часто перекладывать, однако тепло они удерживают великолепно.
Судя по всему, дом бывшего старосты Мирона пришелся по вкусу и нынешнему сельскому голове. Длинное, в два света, строение щеголяло дорогой черепичной крышей, а на широком ухоженном дворе было довольно людно. Пригнувшись, я быстро пробежала вдоль забора: в рослом мужчине, держащем под уздцы оседланного коня, я узнала Щапа, одного из дружинников князя Гордяты.
Потускневший и подурневший дом тетушки Всемилы стоял через три двора от старостиного. Вот уж ему никто крышу не менял. И, похоже, что даже не собирался. Под навесом у сарая я не увидала ни единой охапки соломы, ни одной доски, приготовленной к работе. А зря: темные расползающиеся связки явно доживали последние если не дни, то седмицы.
Однако дом не пустовал. Из трубы поднимался дымок, к воротам шла утоптанная дорожка, у крыльца на шестах сохли две обколотые крынки и какая-то ветошь, а по густо заросшему сухим бурьяном огороду уныло бродила одинокая курица. Что ж, думаю, новые хозяева не обидятся, если я хоть одним глазком гляну на то место, где прошли самые счастливые и самые несчастные дни моего детства. Неловко поежившись, я подошла к низенькому плетню и толкнула калитку.
Изнутри двор смотрелся ещё непригляднее. Создавалось такое ощущение, что достаток и порядок ушли отсюда не очень давно, но решительно, и возвращаться не собирались. Вдоль крепкого ещё забора чередовались куча навоза, небрежно прикрытая рогожей, сломанная тележная ось без собственно телеги, горка полусгнившей картофельной ботвы и колода с воткнутым в нее ржавым топором. Дров поблизости, правда, не наблюдалось. Я с неодобрением покачала головой — это надо ж было такой свинарник развести!
Вдруг дощатая дверь со стуком распахнулась.
— Этта чегой-то ты тут делаешь, а? — раздался сиплый голос не успевшего до конца проснуться человека. Ух, ты! Ничего себе нынешние селяне спят! Оно, конечно, грудень в разгаре, полевые и огородные работы давно закончились, однако прежде такого безобразия, чтобы дрыхнуть до полудня, в здешних местах не водилось.— Озоруешь? Ты тут зачем? О-о-ой, так это ж де-е-евка...
Говорящий расплылся в щербатой улыбке, а я застыла, разинув от удивления рот. На неприбранном крыльце стояла и махала мне рукой... тетка Броня, только порядком помолодевшая, заметно опухшая, поросшая редкой клокастой бороденкой и в мужской одежде, состоящей из мятых штанов в полоску, заношенной рубахи навыпуск и разбитых лаптей на босу ногу!
Напрасно я тогда не дослушала Малушу. Оказывается, вот где ещё остались прежние хозяева.
— Ты — Понька? — как можно дружелюбнее спросила я. — Или Донька? — в детстве братья были очень похожи друг на друга, я их, помнится, поначалу даже путала.
— Панисий Пилипыч, моя милая! — приосанилась "тетка Броня" и наставительно добавила: — Пришла в дом — так не невежничай, хозяину уважение окажи, — а затем подозрительно уточнила: — А ты сама-то кто будешь?
Ха! Тоже мне, хозяин нашелся! Хоть бы двор прибрал, не позорился!
— Понь, я Веслава, то есть Славка. Ты меня помнишь? Ну, мы с тетушкой Всемилой здесь ещё до вас жили! Признал?
Глаза парня полезли из орбит. Он неловко переступил назад, словно собираясь ускакать в избу.
— А... э... ы... хто? Какая ещё... С-с-с-славка?!!! Так тебя ж скоро восемь лет как волки в лесу задрали! Ты что же, теперь по мою душу заявилась?!
— Поперхнулись, — отмахнулась я. — А душа твоя мне без надобности. Не бойся, я тут, в Запутье, случайно оказалась, проездом. Дай, думаю, зайду, проведаю. Как тебе удалось мор-то пережить?
Тогда, давно, ни Понька, ни его братец мне особо не докучали — так, щипнут разок-другой. Мальчишки, с утра до ночи занятые своими делами, просто не обращали внимания на безответную, целыми днями шуршащую по дому девчушку, считая ее чем-то вроде рабочей скотины. Впрочем, их мамаша старалась за всю семью.
Понька, часто моргая мутными глазами, осторожно спустился со ступенек.
— А я в Березань ходил. Хотел в ратники поступить, да только меня не взяли. Сказали — войны нет и набора нет (я ухмыльнулась: довольно рослый, но нескладный и рыхлый парень мало походил на известных своей подготовкой и выправкой синедольских воев, пусть даже и не из личной дружины великого князя)! Приходите в другой раз, когда война будет.... А когда она ещё будет, эта война?! — похоже, увалень всерьез переживал, что Синедолия ни с кем не воюет.
— Очень надеюсь, что никогда, — сухо ответила я. — Ну, а дальше что?
— Дальше-то? — Понька звучно поскреб всклокоченный затылок. — Ну, погулял я маленько, Березань поглядел, деревеньки ещё разные. А ну их, думаю, везде всё одно и то же: целый день пашешь, пашешь, к ночи упадешь, а с утра — заново принимайся! Так и дома жить можно, даже и ещё получше! Вот я сюда и вернулся. А дом-то пустой стоит. Ни коровки, ни курочки, ни отца-матери, ни брата. Одни мухи да мыши. Как жить? Кругом чужие люди, пришлые, хваткие, всё добро, какое у соседей оставалось, подчистую расхватали, мне ничего не оставили. Хорошо хоть с нашего подворья ничего не утащили — им Космай сказал, что меня в городе видел, что жив я.
М-да, дружочек, это тебе очень повезло, что народ в Запутье пришел совестливый и до чужого добра, не в пример тебе, совсем не охочий. Люди, как мне рассказывал Дар, занимали вымороченные села по прямому указу великого князя. Могли и не обратить внимания на чьи-то там слова, а пустующий дом прибрать к рукам. Поджав губы, я исподлобья смотрела на Поньку. А тот все больше расходился:
