Ещё пару минут мы молчали. Я, наконец, понял, почему меня так тянет к Вайэрси, — нас обоих воспитали так, что слово "честь" не стало для нас пустым звуком. Пусть способы этого воспитания оказались различны, мы не ощущали себя случайными гостями в этом мире, и это было тяжело и радостно одновременно. Потом я поднял глаза.
— Сейчас вас... вашу молодежь воспитывают так же?
Вайэрси усмехнулся.
— Теперь — везде по-разному, но суть — да, суть та же. Реальность изменчива — но тверда, и, чтобы изменить её, нам нужно быть тверже. Ведь сам Йэннимур когда-то был иллюзией, — не нашей, а Файау. Мечта о скрытом в прошлом золотом веке, о силе древней дикости, увы, неистребима. Даже величайшие разумы подвластны ей. Мы выросли в чужой иллюзии, Сергей, но это был наш мир. Нас постоянно испытывали, — тьма, холод, промозглый туман, страшные звери, с которыми мы должны были сражаться... но никто из нас не погиб и не был искалечен. Нашим душам приходилось гораздо тяжелее. Иногда наша реальность... менялась, чтобы мы смогли понять её. Хотел бы ты знать историю Вселенной, — семи миллиардов лет, мириадов разумных рас, плывущих в мрачной глубине инфрафизических эр? Даже ту малую часть, которую ты в состоянии понять?
Я вздрогнул.
— Нет.
— Наше единственное спасение было в нашей невинности. Мы считали, что иной жизни быть не может. Но испытания были тяжелы. Мы были различны, а власть над слабыми — ужасное искушение... Ничем не сдержанная свобода страсти едва не погубила наши души. Но мы прошли через всё, и стали... тем, кем стали. И кем ещё станем, Сергей. Будущее творит само себя, но видящий суть может понять его очертания. Я боюсь лишь того, что наша судьба не будет нашей собственной... для нас нет ничего страшнее.
Вайэрси помолчал.
— Лишь пройдя по грани разрушения можно обрести не только себя, но и способность изменять мир. Пример тому — твоя судьба, Сергей. Таковы законы эволюции, но что станет с вами, когда мы изменим их? Чем станет мироздание? Хотим ли мы создать именно это?
Он вновь замолчал.
— Я чувствую усталость в твоей душе, — уже другим тоном сказал он. — Моя болтовня утомила тебя?
— Нет, — горячо возразил я. — То есть... да, — мне вдруг нестерпимо захотелось говорить только правду, и я испугался этого желания.
— Я не вижу ничего постыдного в желании подумать, — Вайэрси поднялся на ноги. — Вниз по реке, у моря, есть дом. Там ты сможешь поесть и отдохнуть. Кстати, сколько бы ты хотел ждать?
— То есть?
— Здесь, в виртуальном мире, мы регулируем время. Его скорость зависит от тактовой частоты. При максимальной мы можем растянуть эти два года лет... лет на сто. А если захочешь, то они пролетят в один миг.
Я задумался.
— Ну, не знаю. Дней пять... шесть...
— Так мало?
— А зачем больше?
— В самом деле? Ты не хотел бы поговорить с твоими друзьями, когда мы вытащим их?
Я опустил голову.
— Пока нет. Может, потом, когда я вновь обрету тело...
— Ты хотел бы, чтобы они разделили опасности нашего пути — даже против их воли?
— Нет! Но они... не оставят меня.
— Я знаю. Но для них годы останутся годами. Они будут ждать...
— Хорошо, я увижу их... завтра, — быстро сказал я. — А я почувствую... прикосновение Зеркала?
— Только на миг.
— И через пять дней ко мне... вернется память?
— Есть шансы, что да.
— И потом я стану одним из вас?
— Нет. Предварительное обучение займет много лет, и Трансформу нельзя провести, пока ты в машине. Может, когда пройдет половина твоей биологической жизни...
— Это... тяжело, — я попытался скрыть неожиданно подступившие слезы.
— Нам всем нелегко расти в этом мире, — Вайэрси повернулся, чтобы уйти. — Мне жаль, что тогда ты не был одним из нас. Но ты можешь им стать.
Я смущенно опустил голову. Когда я поднял её, окно в печальный закатный мир уже исчезло.
Я остался один.
11.
Дом словно вышел из бронзового века, — сложенные из глыб дикого камня замшелые стены, покрытая дерном крыша, низкая деревянная дверь, рассохшаяся и щелястая. Шагах в пятидесяти луг переходил в песчаный пляж, где тяжелые волны, одна за другой, омывали темные груды гниющих водорослей. Теплый влажный туман, в вышине светившийся красновато-рыжим огнем близкого восхода, скрывал бесконечный морской простор. На берегу, возле кромки прибоя, стояла вместительная тяжелая лодка. Рядом с ней на криво вбитых кольях была растянута сеть. Я усмехнулся. Ещё никогда мне не доводилось браконьерствовать, но я не прочь был научиться.
12.
Закатное алеющее солнце дремало над спокойным морем. Я нагишом лежал у самой кромки прибоя, на чистой, омытой недавним штормом гальке, задумчиво глядя на струи набегавшей и отступавшей воды. Мне было на удивление хорошо, хотя прошедший день отнюдь не получился легким. Вначале я праздно бродил по накрытому розовеющим туманом берегу, но пустой желудок вскоре дал о себе знать. Никакой еды в доме не нашлось. Её ближайший источник был в море.
Тяжелая и незнакомая работа поглотила меня целиком. Я и думать забыл, что всё это лишь иллюзия, — палящее солнце, голод и зыбкая лодка были более чем реальны. Я не сомневался правда, что в реальности не поймал бы ничего, но в общем добыча оказалась неплохой, хотя её разделка и готовка на примитивном очаге отняли едва ли не больше времени, чем сама ловля. Но потом я всё-таки наелся, искупался, и теперь, очень довольный собой, лежал на берегу. Раньше я никогда не имел дело с морем. Первое знакомство оказалось тяжелым, но не слишком непривычным: отец Элари, как и его дед, были рыбаками, и если бы не ревун, ненароком заплывший к берегам Айтулари, того ждала бы теперь совсем иная жизнь...
Галька тихо заскрипела под аккуратными шагами чьих-то босых ног. Я лениво поднял голову и ничуть не удивился, заметив Вайэрси. Тот уже не выглядывал из колдовского окна, а просто шел ко мне по берегу и казался совершенно реальным. Лицо его было задумчивым, но глаза насмешливо блестели. Я смутился.
— На, — Ваэйрси бросил мне тяжелую пепельно-белую тунику, которую я оставил возле лодки. Я успел заметить, что секунду назад руки симайа были пусты. Вечер стал прохладным и я оделся с удовольствием. Мы сели рядом, задумчиво глядя на набегающие волны.
— Анмай и Иситтала на борту "Тайны" — наконец сказал Вайэрси. — Мы вытащили их без особого труда. Ньярлат не помешал нам. Правду говоря, мы вообще его не видели.
— Как... как она... они? — я спохватился, вспомнив про их раны.
— Лучше, чем можно было ожидать. Ньярлат больше не пытал их. Впрочем, он теперь уже не тот Ньярлат, не прежний, — Хранитель Врат осушил его до капли, а потом... заполнил собой.
— Значит, я всё же убил его? — ровно спросил я.
— Если говорить в целом — нет. Если о том Ньярлате, который пытал вас, — то да. Такие существа, как он, не могут умереть совсем. Но есть не одна смерть, Сергей. Даже если тебе дано возродиться от одной, тебя настигнет другая... мне трудно объяснить тебе это...
— А... а Анмай и Иситтала? Как... как вы с ними поступите?
Вайэрси взглянул на меня. Его длинные глаза были непроницаемы.
— А как мы можем... поступить? Простить их мы не можем. Судить... каким может быть приговор? Тюрьма? Смертная казнь? Пытки? Мы не видим никакой пользы в страданиях, — да и страдали они, по-моему, уже достаточно. Так что мы сказали им всё, что мы о них думаем, а потом... пусть они сами решают. Ты не против?
— Конечно, нет! А я могу их увидеть?
— В смысле, поговорить? Разумеется. Я не буду мешать.
Вайэрси плавно растаял в воздухе и вместо волн открылось окно, — окно в реальный мир.
13.
Это была комната, — просторная, сумрачная, совершенно пустая, с множеством низких прямоугольных окон в пепельно-белых стенах. Там, в ярком свете, зеленело нечто живое. Пара сидела на полу, босая, одетая в такие же, как у меня, туники. Анмай и Иситтала выглядели похудевшими, почти юными, и испуганными.
У меня перехватило горло. Какое-то время я не мог ничего сказать. Анмай слабо улыбался, глядя на меня. Потом заговорил.
— Я рад, что не ошибся в тебе. Ты сумел пройти путь и вытащил нас.
Он прижал скрещенные руки к груди и слабо поклонился. У меня вновь перехватило горло, — от этой благодарности.
— Что... что с вами сделал Ньярлат? — наконец спросил я.
— После того, как ушел ты, — ничего. Мы его больше не видели. Потом пришли симайа и забрали нас.
— А... а они?
Анмай опустил голову.
— Они? Они всё тебе рассказали, не так ли?
— Ну в общем... да. Это... это правда?
— Как посмотреть... хотя, если откровенно, то да.
— И что теперь с вами будет?
Анмай взглянул на Иситталу и слабо улыбнулся.
— Лучше, чем могло бы быть. Намного лучше. Хотя выбора у нас, в общем, нет. Файау уже не та, что была прежде. Такие как мы, живые, там уже не нужны. А растворяться в интеллектронном море я не хочу. Впрочем, "Тайна" всё равно не возьмет нас с собой. Так что мы просто вернемся домой.
— Куда? В тот... город?
— Нет. В Лангпари.
— Но ведь там теперь сурами!
Анмай помолчал.
— Тогда, семь лет назад, мы все забыли одну, очень простую вещь, — проигранная битва ещё не означает проигранной войны. Файа в долине Налайхи и в Хашиату выжили. Весной, после вторжения, у сурами началась чума, а взрыв Унхорга отравил радиацией все земли между Байгарой и Лангпари. К сурами не могло подойти подкрепление, большая их часть вымерла... и результат понятен. Файа доказали свое право жить на этой земле... хотя это уже не те файа, что были раньше.
— А что с ними стало?
— Подумай сам. Они сражались в горах Эхоттала всю зиму... мерзли, умирали от голода... из нескольких там выживал один. Весной им вновь пришлось сражаться, — и они отбили свой дом... чтобы начать всё с нуля. Уцелели лишь самые выносливые, — то есть, молодежь. Ни взрослые, ни дети не выжили. Правда, теперь в Лангпари две трети детей, — из примерно двух тысяч её жителей. Всё же, прошло больше семи лет... После той зимы юношей осталось не больше двухсот. Девушки выживали потому, что парни умирали первыми, если приходилось умирать.
— Так значит, симайа спустились в Ленгурью? В мир Элари?
— Да. Но они не будут ничего менять. Они лишь посмотрят... и высадят нас. Молодежь Лангпари отчаянно стремится сохранить свои знания... они даже воссоздали Золотые Сады, Сергей... но дикость по выбору и вынужденная дикость — всё же разные вещи. Мы попытаемся помочь им... сохранить себя. Хотя... что сможет новоявленная община дикарей в разделенном мире? Люди и сурами не уживутся на одной планете. Время решающей битвы уже близко. Обойдет ли она стороной долину Лангпари? Не знаю. Ты пойдешь с нами?
— Нет. Я... возвращаюсь домой.
Анмай опустил голову. Я заметил, что за всё время беседы Иситтала даже не взглянула на меня.
— Ну что ж... тогда наши пути расходятся навечно. Вряд ли мы ещё встретимся. Прощай!
Экран погас. На его месте вновь равнодушно катились волны. Анмай был прав: я никогда больше не видел ни его, ни Иситталу... хотя меня ждали встречи с иными воплощениями Вэру.
14.
Утром я попросил Вайэрси показать Ленгурью. Все съемки велись орбитальными зондами. Звука, поэтому, не было.
Я смог отыскать Твердыню, — и не заметил в ней каких-то разрушений. Засевшие в ней сурами точно так же возделывали её поля и отбивались от не столь удачливых сородичей. Несмотря на нехватку оружия, это получалось у них совсем неплохо, и я понял, что Вайэрси был прав. Твердыню погубила не авария реактора и даже не отсутствие патронов, а воцарившийся в ней дух пассивной бездеятельности и выжидания...
Долина Лангпари понравилась мне куда больше. За семь лет руины поросли травой и приняли романтический вид, а несколько поселков носили следы неумелого, хотя и старательного восстановления. Но вот её жители...
Худые, мускулистые, гибкие, скудно одетые, они производили впечатление пускай не особенно сильных, но чрезывычайно выносливых существ. К моему удивлению, они не стали какими-то особенно жестокими, скорее напротив. В их глазах был тот жадный интерес к жизни и окружающему миру, какой можно увидеть у выздоровевших от тяжелой болезни. Но это были глаза усталых работников, глаза тех, у кого нет времени мечтать. Впрочем, делали они очень много, и я вдруг подумал, что Анмай там окажется на своем месте. Он мог напомнить этим юным созданиям, что о пережитом ими будут слагать легенды, хотя... станут ли они счастливей, узнав об этом? Я не знал, но желал обитателям долины удачи.
15.
Зонды симайа сняли всю поверхность планеты с таким разрешением, что даже выражения на лицах людей читались безо всякого труда. Я и не думал осмотреть её всю. В сущности, я лишь метался наугад по местам, о которых Элари слышал, и по местам, о которых он ничего не знал. Постепенно в душе росло глухое чувство обиды. Как оказалось, мир Элари был куда многообразней и красивей, чем тот мог представить. Но мне этот мир не слишком нравился. Я мало что знал о Земле, но по сравнению с ней Ленгурья была... серой. Впрочем, я слишком устал, чтобы делать дальнейшие выводы. Оставив окно над морем, где всё ещё плыли бесконечные образы, я пошел спать.
16.
На следующий день меня разбудили острые спазмы голода. Увлеченный красотой чужого мира, я забыл о еде, но вот тело не могло забыть о ней. До самого заката мне пришлось трудиться, но в итоге я не только насытился, но и смог сделать вполне приличный запас. Очень довольный собой, в приятной усталости, я заснул в своём доме.
17.
Утром, когда я с чувством завтракал выловленной накануне рыбой, в дверь осторожно постучали. Вайэрси насмешливо осмотрел полутемное помещение и взглянул на меня.
— Всё. Мы получили разрешение Мэйат, подготовка корабля закончена. Сейчас "Тайна" прикоснется к Зеркалу Сути и... раздвоится.
Я удивился.
— Так быстро? Ты говорил, что надо восемь месяцев!
— Они прошли.
— Но я... — я замолчал, вспомнив, что сам попросил об этом. Тем не менее, мне стало страшновато. Всё это время я, в сущности, просто не существовал. — Это будет сейчас?
— Да.
Мы вышли на берег моря. Я невольно сунул руки в карманы туники. Я волновался — знал, что вокруг ничего не изменится, но отчаянно хотел попасть на ту сторону... и вернуться домой.
18.
— Как это будет? — спросил я через минуту, немного справившись с волнением.
— В общем... не очень приятно. Это принцип неопределенности. Нельзя узнать положения частицы, не изменив его. Все частицы наших тел, всей "Тайны" сдвинутся со своих мест... ненамного. Тебе больно не будет.
— А тебе?
Вайэрси слабо улыбнулся.
— Мне — да. Но ненадолго.
Я смутился. Мне не хотелось, чтобы Вайэрси испытывал боль из-за меня, хотя я и знал, что без этого нельзя обойтись.
Вайэрси как-то странно взглянул на него.
— Сергей... сейчас.
Я зажмурился, все мышцы напряглись. Я отчаянно сосредоточился, готовясь протолкнуть себя, своё "я" в ту дверь, что сейчас откроется. Прошло ещё несколько мгновений...
