Люке пришлось отвести взгляд. Он посмотрел вверх. Центр Галактики сиял за молочно-голубым небом.
Доло пробормотал: — О, не волнуйтесь. Здесь знают, как правильно делать такие вещи. Ребенок не сильно пострадал. Конечно, другие дети этого не знают. Преступление девочки было незначительным, ее наказание не имело смысла — разве что в качестве примера для остальных. Они подвергаются насилию; они должны привыкнуть к нему, а не бояться его. Их нужно научить не подвергать сомнению власть над ними. И — ах, да.
Женщина вытащила мальчика из рядов притихших детей. Люке показалось, что в его круглых глазах блестят слезы. Снова сверкнула дубинка женщины, и ребенок снова упал на землю.
Люка в ужасе спросил: — И в чем же заключалось его преступление?
— Он проявил чувства к другой, к девочке. Это тоже должно быть запрограммировано. Какая польза от таких эмоций под небом, полным ночных истребителей ксили? — Доло изучал его. — Люка, я знаю, это тяжело. Но таков путь Доктрин. Однажды такое обучение может спасти жизнь этому мальчику.
Они пошли дальше, а детей заставили подобрать своих упавших товарищей.
Они подошли к группе детей в более оборванном виде. Люка заметил, что некоторые из них были постарше, лет двенадцати-тринадцати. Его встревожила мысль о том, что среди этой группы босоногих ребятишек могут быть ветераны боевых действий. В центре группы дрались двое младших детей — десятилетних. Остальные молча наблюдали за происходящим, но глаза у них были живые.
Доло пробормотал: — Это следующий этап. Теперь дети должны научиться применять насилие по отношению к другим. Старших поставили над младшими. Их самих регулярно избивали, теперь они с удовольствием отвечают тем же по отношению к другим. Видите ли, они заставляют этих двоих драться, возможно, просто для развлечения.
Наконец одна из драчунов повалила своего противника на землю. Упавшего ребенка оттащили в сторону. Победительницей оказалась коренастая девочка; изо рта и костяшек пальцев у нее сочилась кровь. Один из детей постарше, ухмыляясь, вышел на грубо сколоченный ринг и оказался лицом к лицу с коренастой девочкой.
Доло кивнул с одобрительным видом знатока. — Эта боец сильна, — сказал он. — Но теперь она заново узнает, что есть много людей сильнее ее.
— Эти босоногие кадеты, должно быть, мечтают сбежать.
— Но их тюрьма — это не просто стены. В некоторых местах режим более суровый. Когда их забирают из дома, детей иногда заставляют совершать там зверства.
— Зверства?
Доло махнул рукой. — Это не имеет значения. Всегда есть преступники того или иного класса, которые нуждаются в исправительном обращении. Но после совершения такого поступка ребенок мгновенно преображается в своем собственном сердце и в сердцах своей семьи. Семья, возможно, даже не захочет возвращать ребенка. Таким образом, она знает, что даже если сбежит из этого места, то никогда не сможет вернуться домой. — Он улыбнулся. — В идеале, конечно, это был бы удар по члену семьи; это был бы самый сильный удар из всех возможных.
— Как эффективно.
— Даже перед лицом насилия социальные и моральные представления ребенка на удивление устойчивы; проходит год или больше, прежде чем окончательно разрушаются такие вещи, как семейные узы. После этого ребенок переступает внутренний порог. Его чувство преданности — да что там, его самоощущение — вплетено не в его семью, а в режим. И, конечно, первый опыт борьбы сам по себе является последним этапом. После всего, что он увидел и сделал, он не может вернуться домой. Он переродился. Он даже не хочет быть где-то еще.
Они подошли к краю территории. За рядами зданий в заборе был пролом. На каменистой равнине за ним группа детей под присмотром взрослых лежала на животах в грубо вырытых ямах. Они работали с оружием, заряжали, разбирали, чистили его и стреляли по удаленным целям. Оружие казалось тяжелым, грязным и шумным; при каждом выстреле раздавался треск, заставлявший Люку подпрыгивать.
Доло спросил: — Сейчас. Вы видите, что здесь происходит?
— Больше идеологической обработки. Детей нужно научить обращаться с оружием, использовать силу разрушения и убивать?
— Есть местные животные — летающие существа, похожие на птиц, — на которых они охотятся. В наши дни животных, конечно, выращивают именно для этой цели; по иронии судьбы, это спасло их от вымирания. Да, они должны научиться убивать.
— А люди?
— Ксили не похожи на нас, но они разумны. Поэтому полезно осознать моральный конфликт, связанный с убийством разумного существа, прежде чем возникнет необходимость сделать это для спасения своей жизни. Так что, да, и людей тоже, когда это уместно.
— Комиссар, неужели мы должны идти на такое варварство, чтобы вести нашу войну?
Доло выглядел удивленным. — Но здесь нет никакого варварства. Начинающий, а чего вы ожидали? Этот режим, эта грубая империя грязи, дубинок и крови, на самом деле представляет собой сложную систему обработки. Это превращает людей, детей, в машины.
— Тогда зачем вообще использовать людей? Почему бы не вести войну с помощью машин? — Его потрясло, что он даже высказал такие мысли вслух.
Доло казался терпеливым. — Этот вопрос каждый должен задать себе хотя бы раз, Люка. Мы сражаемся так, как сражаемся, исходя из характера нашего врага и самих себя. Ксили не похожи на людей, даже на такие виды, как серебряные призраки, наши соперники по межзвездным путешествиям в первые века экспансии. Прочитайте свою историю, начинающий. С ксили никогда не было возможности вести переговоры, дипломатию, идти на компромисс. Никогда. На самом деле никаких контактов вообще не было — если не считать жестоких столкновений в ходе конфликта. Ксили игнорируют нас до тех пор, пока мы не сделаем что-нибудь, что их встревожит, и тогда они начинают наступать на нас, нанося сокрушительные удары, пока мы не будем покорены. Для них мы — паразиты. Что ж, паразиты дают отпор.
— И мы делаем это, — сказал Люка, — поглощая наших детей.
— Да, наши дети — наша человеческая плоть и кровь. Потому что это все, что у нас есть. — Доло поднял руки и согнул пальцы в свете Галактики. — Мы не были созданы для ведения галактической войны, как, похоже, ксили. Мы носим в своих телах наше прошлое, прошлое, когда мы прятались на деревьях, на равнинах, без оружия, даже без огня, чтобы защитить себя, когда приближались хищники. Но мы пробили себе путь из этой ямы, точно так же, как пробиваем себе путь из этой — не отрицая свою природу, а используя ее, размножаясь, размножаясь, размножаясь, заполняя каждое пустое место своими огромными стаями. Мы — всего лишь плоть и кровь, но в подавляющем большинстве случаев даже нежная плоть может одержать верх. Наша человечность — наше единственное, последнее оружие, и именно так мы победим. — Пока он говорил, его широкое лицо светилось каким-то удовольствием.
Вокруг Люки группы детей занимались рутинными тренировками, наказаниями, поощрениями и издевательствами, их юные умы были похожи на кусочки раскаленного металла. Он представил себе лицо Тиил, ее мягкую человечность над жестким воротничком военной формы.
Доло снова наблюдал за ним. — Вы думаете о прекрасном капитане. Вот откуда она родом. — Он махнул рукой. — Призывница в этом унылом учебном лагере, здесь, на Новой Земле, она была стойким бойцом. В двенадцать лет увидела свою первую миссию, выжила и вернулась за продолжением. Как вы думаете, зачем я привел вас сюда?
Люка, сбитый с толку, уставился в землю.
Доло наугад подозвал маленького мальчика, стоявшего в ряду других. Взглянув на своего надсмотрщика, мальчик подбежал и встал перед ними по стойке "смирно". Его глаза были яркими и оживленными. Доло наклонился и улыбнулся. — Ты знаешь, кто мы такие?
— Нет, сэр, — отрезал мальчик.
— Тогда кто ты?
— Кто я такой, не имеет значения. Сэр, — поспешно добавил он.
— Хорошо. Тогда кто же ты такой?
Когда они вернулись на Скалу, там уже шла эвакуация и спешное переоснащение. Штатских и прочих невоюющих вывели из Скалы, оборудование, склады и людей поспешили скрыть под землей, оружие, датчики и приводные устройства были быстро установлены и протестированы. Тем временем солдаты проверяли свои скафандры и другое снаряжение и вводили себе мнемоническую жидкость — для записи, которая могла бы помочь военным аналитикам восстановить то, что с ними произошло.
Оказалось, что приказы были изменены. Скала должна была отправиться на новое задание на фронт всего через несколько дней, на несколько недель раньше прежнего графика. Возможно, с содроганием подумал Люка, библиотекари-предсказатели на далекой Земле заметили какие-то сдвиги в своих туманных картах будущего, и Скалу следовало послать, чтобы обеспечить некую знаменитую предопределенную победу — или предотвратить какую-то предопределенную катастрофу.
Но для него самым важным последствием этой цепочки событий было то, что его должны были снять со Скалы и доставить на другое место, в то время как Тиил должна была еще раз прокатиться на Скале к самому Фронту.
Он поспешил к ней домой.
Помимо маленькой ванной комнаты, в комнате было всего два предмета мебели: простая кровать и стол. Она сидела на кровати и изучала панель данных. Верхняя пуговица ее униформы была расстегнута; его взгляд упал на крошечный треугольничек плоти, который виднелся там.
Она поставила панель на стол. — Я знала, что ты придешь.
— Знала?
— Ты узнал о новых приказах. Ты в замешательстве.
Он осторожно присел рядом с ней на кровать. — Я не в замешательстве. Я не хочу расставаться с тобой.
— Ты думаешь, я должна пренебречь своим долгом? Или ты своим?
— Нет. Я просто не хочу тебя терять.
Ее голубые глаза были широко раскрыты и глубоки, как океаны. — Дело не в этом. Ты был на Новой Земле. Теперь ты знаешь, откуда я родом и кто я такая. Ты хочешь спасти меня, не так ли?
Он был разгорячен, несчастен, сбит с толку. — Я не могу понять, издеваешься ли ты надо мной.
Она взяла его за руку и сжала ее в своей. — Иди домой.
— Возьми меня с собой, — сказал он.
— Что?
Казалось, он формулирует свои мысли, даже когда слова слетают с его губ. — Вперед. Дай мне место на Скале.
— Это абсурд. Ты простой комиссар-начинающий в этом деле. У тебя нет соответствующей подготовки.
Он придал своему голосу твердость. — Я, несомненно, мог бы быть таким же полезным, как и двенадцатилетние призывники, которые полетят с тобой.
— Ты знаешь, с чем тебе придется столкнуться?
— Я знаю, что ты будешь там. — Он приблизил свое лицо к ее лицу, совсем чуть-чуть, пока не почувствовал ее дыхание на своих губах. Это был его последний добровольный поступок.
Ее страсть была первобытной, как и то, как она ела, как будто после этого момента ей больше нечем было наслаждаться. И на протяжении всего времени, пока они занимались любовью, и в последующие часы, когда они спали вместе, он чувствовал в ней силу — силу, которую она сдерживала, словно боясь причинить ему вред.
IV
Люка скорчился на дне траншеи. Это была просто выемка, грубо выдолбленная на поверхности скалы.
Он смотрел на огромную полосу неба, залитую вишнево-красным светом, на небо, по которому, словно облака, плыли огромные скалы. Иногда они подплывали так близко к его Скале, что он мог видеть людей, движущихся по их перевернутым поверхностям. Казалось невероятным, что такие огромные объекты могут находиться так близко. Малейшее прикосновение одной из этих огромных скал к другой могло раздавить его и эти неглубокие впадины и камеры, полностью стерев его самого и любые следы, свидетельствующие о том, что он когда-либо существовал, начисто вычеркнув его жизнь из вселенной. Он был в тяжелобронированном скафандре, но чувствовал себя совершенно беззащитным. Он был всего лишь частичкой мягкой крови и плоти, пойманной в ловушку этого кошмарного механизма из вращающегося камня и смертоносного света.
Все это происходило в полной, нечеловеческой тишине, если не считать тихого шороха его собственного дыхания и постоянной непонятной болтовни по коммуникатору.
На самой Скале кипела непрерывная, сбивающая с толку активность. Мимо него постоянно проходили солдаты, огромные вереницы которых перебегали с места на место, перенося оборудование и припасы. У них были бесстрастные, упрямые лица, их скафандры были тщательно вымазаны астероидной грязью, вероятно, в тщетной надежде, что такой камуфляж поможет им выжить. Иногда они наступали Люке на ноги, и он вжимался в грязь в своем окопе, пытаясь стать маленьким и незаметным.
Однако с ним была Бейла, дежурная, обвиняемая в подстрекательстве к религиозным беспорядкам. Тиил поручила ей "присматривать" за ним. Люка не видел саму Тиил с тех пор, как они прорвались через последний кордон кораблей-сплайнов флота и оказались в полной боевой готовности, и начались последние приготовления. Какие бы фантазии у него ни были о совместной работе с Тиил, о том, чтобы как-то участвовать в этом начинании, они давно испарились. Единственным человеческим утешением, которое он находил, было ощутимое прикосновение ноги Бейлы к его собственной ноге.
Бейла продолжала сверяться с хронометром и списками, которые просматривались на поверхности рукава ее комбинезона. Но каждые несколько минут она останавливалась, чтобы проверить, как там Люка. — С вами все в порядке?
— Да. — Ему снова пришлось посторониться, чтобы пропустить колонну солдат. — Я не понимаю, как они могут выполнять свою работу.
— А что еще им остается делать?
— Они, должно быть, боятся.
Он заметил, как она нахмурилась. — Мы учимся жить со страхом. Это все равно, что жить с болезнью.
— Страх смерти или травмы?
— Нет, не это. — Она говорила медленно, казалась безмятежной. — Скорее, это может не иметь смысла. Тебе кажется, что ты не в том мире, не в то время. Что так не должно быть. Если ты позволишь этому проявиться, это и будет настоящим страхом.
Он, конечно, не понял.
На рукаве Бейлы вспыхнула оранжевая нашивка. — Извините. — Она выкрикнула команду.
Шеренга солдат торопливо пробиралась по грязи и занимала свои позиции. Он заметил, что у них были инструменты. Все солдаты казались маленькими и легкими. Он понял, что они молоды. Бейла подняла руку, еще раз проверила время, а затем резко опустила ее вниз. Солдаты перебрались через край траншеи, используя перекладины и тросы или просто опоры для ног, выдолбленные в более твердой породе.
В ответ вспыхнул свет.
Некоторые солдаты тут же отступили, обмякнув, как куклы. Остальные солдаты распластались на животе в грязи, под светом фонаря, и начали отползать, лицом вниз, подальше от поля зрения Люки. По траншее пробежали другие солдаты с медицинскими накидками. Они завернули павших и унесли их — безвольные свертки, с которыми было неудобно обращаться при низкой гравитации.
Перед Люкой возник вихрь кубических пикселей. Он сложился в компактную фигуру Доло. На нем не было скафандра, и его одежда была чистой. В этом месте, полном грязи, камней и огня, он был похож на видение недостижимого рая. Он улыбнулся. — Как мы держимся, начинающий?
