— ...Я, своего рода, Небожитель.
Вокруг Саши были бесконечные облака. Мягкая перина легкими прикосновениями баюкала его и ждала его желаний. Голубизна неба и белое успокоение вечного покоя. Серая тучка только и ждет твоей мысли о купании, вихрь черных туч жаждет покатать тебя на волнах воздушного урагана, а прозрачный туман хочет нежно обнять и успокоить. Вечность, украшенная звуком ветра и величественными стихами.
— Это вы поете?
— Нет. Это твой новоприобретенный друг Виктор Эрман просит Бога направить его на путь истинный и помочь. Он делает это каждый раз, когда Господь требует от него самостоятельности и решительности. Знает о требованиях Бога, но не может перебороть себя и от этого мучается. Боится. Помню, когда я его спрашивал, хочет ли он остаться в этом мире, пришлось слушать его три дня подряд. Никак он не подходит для протестантизма, психологической конституцией не вышел.
— Разве здесь есть протестанты?
— Эрман единственный лютеранин на этой планетке и, Слава Богу, он не из породы бродячих проповедников с микрофоном у рта и с Библией в руках. Было бы забавно заполучить сюда подобного идиота, этакого остервенелого благодетеля с комплексом собственного духовного величия. Как тебе идейка?
— Ничего, — одобрил студент и тут же спросил: — Что с ним будет?
Своим вопросом он более всего подразумевал свое будущее, нежели судьбу генерала.
— Бог, то есть я в Его обличье, как всегда, поможет ему и подождет удобного случая для нового испытания. У каждого свое предназначение. Кто-то молится и просит, а кто-то слушает и исполняет. Помнишь, тебе говорили об этом?
— Нет, — признался Сашка и попытался припомнить в точности, о чем с ним говорили "неизвестные" в прошлые посещения. — Тогда говорили, что я вроде как могу сам делать реальность.
— Правильно, можешь и даже делаешь. Реальность — это то, что мы о ней думаем. Если ты, как наш дорогой Эрман, будешь считать, что мир наполнен чертями, то так оно и будет. Благодаря Алексу ты не коснулся совсем уж ужасных граней этой действительности и твои представления не вышли за рамки простодушного удивления необычностью и невозможностью окружающего. Я думаю, стоит его поблагодарить.
— Спасибо, — поблагодарил Сашка и представил искаженное пьяной яростью лицо своего спутника. — Но ведь он взял меня с собой, а значит хотел, чтобы мы погибли вместе.
— Мавр сделал свое дело. Мавр может уходить.
— В каком смысле?
— В прямом.
— Я не понял, — вынужденно сообщил Сашка, не дождавшись дальнейших разъяснений.
— Незнание не освобождает от ответственности. Не преувеличивай свое значение, — посоветовал "неизвестный" и впервые за весь разговор Сашке показалось, что голос приобрел наставительно-отцовский оттенок. — Специально он тебя и пальцем не тронул бы. Ему нужен был помощник, так же как тебе был нужен провожатый. Каждый Герой должен знать свое место и свое дело.
— И это все? То есть, я должен был всего лишь подержать "клешню"? Так просто?
— Очень просто.
— Может быть, в иной жизни...?
— Никакой иной жизни нет. Есть только пустота и наши фантазии. Заметь, в твоей голове фантазии были весьма бедны, приходилось фантазировать и направлять самому. Или ты, что же, хотел осчастливить величием своего духа и мысли все человечество скопом?
— ...
— Это к другим фантазерам.
— Хорошо. Но что же будет дальше?
— Ничего.
— То есть как? — обиделся Сашка.
— Да так. Начну искать нового персонажа или даже персонажей и расскажу кому-нибудь новую занимательную историю. А может быть, обойдусь старыми Героями. Я еще не решил. Я в поиске.
— А как же я?
— Ты у нас студент? — насмешливо спросил "неизвестный".
— Ну, да.
— Значит, пойдешь учиться, будешь получать отметки и зарабатывать опыт, искать работу и подходящих женщин, добиваться повышения зарплаты и обставлять съемную квартиру, копить на машину и платить репетиторам собственных детей, унижаться перед дураками начальниками и орать на тупиц подчиненных, ездить в Европу в отпуск и к родителям на дачу, читать по утрам газету и смотреть кино вечером, гулять в парке и пить пиво. Так что, видишь, с тобой все просто. Даже слишком.
— Но я не хочу, — попросил Сашка.
— Тогда учись получать удовольствие. В жизни много удовольствий и они скрыты в мелочах. Бери пример с меня. Я хоть и маленький, но все же Хозяин этого мира. Сам понимаешь, живу не в пример другим долго, приходится проявлять большущую изобретательность в поисках развлечений. Даже жизнью рискую, как, например, с этим био-мозгом. Если бы не ты, новым Хозяином стал он. А то, смотри, может, сам хочешь встать на мое место?
Какофония катастрофы пропала вместе с голосом "неизвестного". Эрман перестал петь гимны и Сашка вдруг осознал, что, несмотря на фривольность тона, вопрос задан со всей серьезностью.
Жить вечно? Полубог? Хозяин? Небо?
— Я не хочу.
В изголовье на тумбочке визгливо зазвенел будильник.
— Вставай, вставай, — требовала мама, — на учебу опоздаешь.
До трудового дня оставался целый час полусонного времени.
Эпилог, превратившийся в Пролог
"Жить — значит действовать".
Эту фразу Валентин вспоминал каждый раз, когда смотрел на задвинутый в угол комнаты чертежный стол. Он несколько лет подходил к нему только для того, чтобы стереть пыль. Иногда, когда желание избавиться от прошлого становилось особенно настойчивым, в потемках сознания лениво всплывала мысль о близости к подъезду мусорных бачков. Обычно эти приступы случались по утрам. Ближе к обеду они проходили, а к ужину навязчивая фраза о долге превращалась в короткое и емкое "жить".
— Кто же ее сказал? — думал Валентин, решая, что обязательно пороется в книгах.
Естественно желание рыться пропадало, уносясь в космическое пространство бытовых забот, то есть туда, куда провалились его научно-исследовательский институт союзного значения и его лаборатория, где он трудился над своей несостоявшееся диссертацией.
— Алло! — орала трубка. — Валентин?
Воспоминания были безжалостно развеяны настоящим.
— Че ты так кричишь? Я же не глухой.
— Ты просил позвонить, если будет подработка.
— Ну.
— Так она тебе нужна или нет?
— Нужна. Спасибо.
— Что спасибо? Спасибо потом будешь говорить. Свободен сегодня вечером?
— Да. — С тоской вспомнились пивные бутылки, ожидающие своего часа в холодильнике.
— Отлично. У нас аврал. Есть работа, но, скорее всего, придется уйти в ночь.
— В ночь, так в ночь, — решил Валентин, прощаясь с намечавшимися выходными.
— Ну, все. Я тебе еще звякну.
— Пока.
День был безнадежно испорчен. Бесконечное ожидание звонка.
Из-за плохого настроения Валентин не решил, что предпочтительнее: чтобы работа состоялась или все же нет. Поэтому он употребил пиво и выкурил полпачки сигарет, разгадывая кроссворд, на котором разделывал воблу.
Когда пиво кончилось, он лег спать и продрых до самого вечера. Разбудил его настойчивый телефонный звонок. До занудливости деловой друг распорядился, чтобы Валентин приходил в контору, откуда их повезут на автобусе.
— Во сколько?
— Что, во сколько?
— Когда приходить?
— К двум ночи.
— Ладно.
"Ладно" наступило на удивление быстро.
Там, куда их привезли, было полно техники. По краям шоссе стояли сильные осветительные лампы, а несколько милиционеров регулировали движение. Хотелось спать и постоянно тянуло в туалет. Так как совместить оба хотения с эстетической точки зрения было бы противоестественно, Валентин решил поучаствовать в ночном аврале, лишь ненадолго отвлекаясь по неотложному делу в соседние кустики.
Только перед самым рассветом, когда от усталости слипались глаза и в руки ему всучили ручной каток, он начал обращать внимание на мир, окружающий их световой остров. Во время очередного похода в кусты Валентин заметил, что лес слишком настоящий, чтобы быть пригородным загаженным лесочком зеленой зоны. Буквально в паре метров от насыпи начинался настоящий непроходимый бурелом. А по обочине дороги, где они работали, присутствовало полное отсутствие мусора, не было даже вечного битого стекла, рваной бумаги и окурков, только те, которые были брошены им самим и его временными коллегами. Когда по случаю окончательно рассвета отрубили освещение, он обратил внимание на отсутствие охраны в лице дорожно-постовой службы, да и охранять-то было некого и не от кого — на широченном шоссе оказалось совершенно пусто, то есть ни одной машины, кроме задействованных на стройке.
— Слушай, Петрович. — Валентин обратился к "старшему товарищу", который, пользуясь тем, что он старший, чаще сидел, чем работал.
— Чего тебе?
— Ты ничего странного не заметил?
— Заметил, б...
— Что?
— Ты, б..., катком, как утюгом водишь. Это тебе не трусы гладить.
— Да я не об этом.
— А я об этом.
— Ну так покажи, как надо.
— Тебе здесь, б..., не институт.
Откуда ни возьмись на дорогу вывалился мальчишка и, как назло, прошлепал по только что укатанному асфальту.
— Мать, твою! ... — не выдержал Валентин. — Куда прешь, придурок?!
— Я? — обалдело промямлил парень.
— Ну, не я же! — продолжал кричать Валентин, срывая на несчастном прохожем все накопившееся в нем раздражение на Петровича.
— Извините.
— Иди отсюда!
Парень бросился в сторону и уставился на деловито суетящихся рабочих.
— Семенов! Му...! Куда ты вывалил?! ...Я тебе, бл..., что велел делать?! — Бригадир орал во всю глотку на водителя самосвала.
Валентин решил передохнуть и отвлекся на красномордого бригадира. Каток принял Петрович и с матными прибаутками начал уничтожать следы нежданного человека на свежем асфальте.
— Скажите, а автобусная остановка далеко?
Вновь отвлек мальчишка.
— Не знаю, я! ... Нас сюда ночью привезли. Иди по дороге в сторону города. Увидишь.
Валентин заметил более чем необычную одежду парня: кожаная куртка на тесемках, серая холщовая рубашка, бриджи и сапоги, а на голове нечто похожее на кепи, только с длинным острым козырьком.
"Толконутый что ли? ... Развелось, му...".
— Попить у вас тут можно?
— Вон там бутылка с минералкой, — указал Валентин, сразу же пожалев о своем великодушии.
Его по-прежнему мучил сушняк, и медленно подступала обида на жизнь. Кто-то в игрушки играет, а кто-то вкалывает.
"Сразу видно, из новых... — Он смотрел в спину уходящего мальчишки. — Совсем оборзели..."
— Валька! Работай давай!
— Иду я, иду.
"Интересно все же, почему на дороге нет машин?"
