— Да на здоровье, — усмехнулся барон. — Пусть развлекается. В конце концов, кому будет дело до того, куда делась фаворитка в отсутствие своего покровителя?
Винченца весело рассмеялась, а Арчибальд подумал про себя, что ей не смеяться, а задуматься стоит.
* * *
**
Дайон в сопровождении наемников действительно прибыл в Мацуи следующим вечером. Точнее — почти ночью. Главные ворота уже закрывали и не хотели впускать путников, даже узнав, что с ними младенец, которому нет и месяца отроду. Переубедила их лишь звонкая монета.
Улочки Мацуи, несмотря на позднее время, кипели жизнью. "Все правильно, — усмехнулся про себя Дайон. — Мацуи — никогда не спит". И тут же велел:
-Нужно найти постоялый двор на эту ночь. Нужно приличное место, без вшей и клопов, где можно привести себя в порядок и хозяева не станут задавать лишних вопросов.
Тот из наемников, кто хорошо знал Мацуи, провел их лабиринтом заковыристых улочек трехэтажного постоялого двора. От всех виденных Дайоном постоялых дворов ранее, этот отличался тем, что у него на первом этаже не было трактира. А над входом красовалась вывеска, написанная белыми буквами, которая в сгущающейся тьме казалась большим белым пятном. Вывеска гласила "Пристанище для усталого путника".
— Это хорошее место, — принялся обосновывать свой выбор наемник, неправильно истолковав замешательство своего нанимателя. — Здесь нет трактира, поэтому тихо. Ребенку подойдет. Расторопные слуги, вкусная еда. Здесь довольно тихий район, и хозяева не станут задавать вопросов.
— Уверен? — на всякий случай уточнил Дайон. Он еще не знал, как обстоят дела у Седрика, и стоит ли афишировать свое прибытие в этот город. Возможно, ситуация сложиться так, что придется срочно воспользоваться услугами гильдии и тайком бежать в Гатриду. В таком случае лучше спрятать дочь и кормилицу в безопасном месте. Безопасным будет то место, где ни хозяин, ни слуги не станут болтать о постояльцах, которые вселились в темную пору суток и при них был ребенок.
— Это Мацуи, — усмехнулся наемник. — Здесь не принято сунуть нос в дела других и болтать лишнего тоже не принято.
Дайон удовлетворился таким ответом, и позволил наемнику, явно уже не раз здесь бывавшему заняться расселением постояльцев. Кормилицу с ребенком поселили на третьем этаже — это самое тихое место, так как там жили хозяин постоялого двора с семьей. Дайон занял единственную свободную комнату на втором этаже, а наемники расселились по несколько человек на первом.
Утром, первым делом, Дайон отправил наемника в город, чтобы тот разузнал об общей обстановке и настрое народа. Наемник вернулся к обеду и за кружкой хорошего пива рассказал:
— В целом дела в городе идут хорошо. Народ любит нового управителя. Парень хоть и молодой, но не по годам умный. Говорят, это он затеял ремонт дороги, чтобы всем было хорошо, ввел какой-то общий налог и там все по справедливости. Платят и богатые и бедные, и платят все в меру возможностей. А ещё стражников разогнал и велел нанять людей, обучить их ремеслу и платить им монету...
Дайон внимательно слушал весь рассказ и периодически задавал вопросы. Из всего выходило, что у Седрика дела шли очень неплохо, и можно было надеяться на его помощь. Тем более, что, будучи королевским распорядителем, Дайон не раз его выручал, а Лукреция — его племянница.
— Что дальше будем делать? — вопрос наемника вернул задумавшегося мужчину в реальность.
Немного подумав, Дайон ответил:
— Моя дочь с кормилицей и охраной пока останутся здесь. Выбери тех, кому можно доверять. Человек шесть. Они отправятся со мной в гильдию за золотом. Вернувшись, я рассчитаюсь со всеми, — немного подумав, он добавил: — А ты должен разузнать, где именно в городе живет новый управитель, и доставить послание лично ему в руки.
Видя отсутствие энтузиазма на лице наемника, Дайон потрепал его по плечу:
— Не бойся, тебе это ничем не грозит. А за точное выполнение моих инструкций, ты получишь хорошее вознаграждение.
Наемник ещё немного поколебался, но после того, как наниматель озвучил сумму вознаграждения, согласно кивнул и пошел выполнять поручения.
* * *
**
Дайон Киприан не знал и не мог этого знать, но в тот же вечер, когда он прибыл в Мацуи, в город прибыл корабль, на борту которого находилась изрядная доля золота купеческой гильдии и тот, чье прибытие ценилось членами гильдии сильнее, чем все ценности — Эдмунд Гастен. Несмотря на всю важность этого приезда, корабль "Бороздящий волны" не встречала радостная толпа. Возвращение столь значимого человека в Мацуи, как и возвращение богатства гильдии, прошли тихо и никем не замеченным. Единственное, что могло привлечь внимание находящихся по какой-то причине в порту людей — это сам "Бороздящий волны". Торговые корабли это в основном каравеллы и каракки — небольшие, но быстрые и маневренные суда. А прибывший в порт многомачтовый, хорошо вооруженный галеон больше напоминал военный корабль и был редким гостем в этих волнах. По сравнению с двух— или трехмачтовыми каракками и каравеллами "Бороздящий волны" казался просто гигантом. Массивным, неповоротным, а от того и не так часто используемым среди торговцев. Из-за больших размеров "Бороздящего волны", корабль пришвартовали не в порту для торговцев, а во втором, отдельном круглом порту для военных кораблей. Благодаря этому ценности, привезенные на галеоне, удалось выгрузить незаметно для любопытных глаз и также незаметно переправить в гильдию.
Галеоны редкие гости в порту Мацуи, но не настолько, чтобы собрать толпу из зевак, способную разнести весть о возвращении в Мацуи одного из первых лиц торговой гильдии. Поэтому, о его приезде барон Сильвестри узнал лишь, когда получил приглашение на прием, устраиваемый принцем Абиатти в честь Эдмунда Гастена. А Седрик узнал о его приезде на следующий день, благодаря самому Эдмунду, посетившего его с "визитом вежливости". Этот визит был как нельзя вовремя — прямо перед его приходом Вилхейм Буро посетил ещё один нежданный гость с посланием, в котором кратко рассказывалось о судьбе принцессы Женевьевы и о том, что она произвела на свет новую жизнь.
Когда он читал письмо, в комнату вошла Елизавета. Она немного понаблюдала за ним, и, поняв, что вряд ли молодой человек в ближайшее время обратит на неё внимание, заговорила первой:
— Золотой за твои мысли, милый, — девушка подошла к креслу, на котором он сидел, и присела на один из подлокотников, приобняв Седрика за плечи и, заглядывая в письмо, пытаясь понять, что же так встревожило её любимого.
Седрик взъерошил себе волосы, глубоко вдохнул и на несколько секунд задержал воздух, прежде, чем с шумом выдохнуть и сказать:
— Это письмо от графа Киприана.
Елизавета нахмурилась, вспоминая, где слышала раньше это имя, и неуверенно спросила:
— Королевского распорядителя?
— Бывшего королевского распорядителя, — поправил её Седрик. — А ныне беглого изменника и государственного преступника.
Брови Елизаветы сами собой поползли вверх, а вопросы посыпались друг за другом:
— Что же он сделал? И почему пишет тебе? Хочет, чтобы ты замолвил за него словечко перед королем? Или хочет присоединиться к Буревестнику? — задав последний вопрос, девушка воровато оглянулась вокруг, чтобы понять не услышал ли кто. Она старалась контролировать себя и подвергать возлюбленного опасности быть раскрытым раньше времени. Но сейчас это просто вырвалось.
Седрик усмехнулся и ответил:
— В какой-то степени он уже присоединился к Буревестнику. Хотя и сам об этом не знает, — немного подумав, он объяснил: — Граф Киприан был моими глазами, ушами и руками при дворе, пока обстоятельства не вынудили его спешно покинуть двор.
— Обстоятельства? — заинтересованно приподняла бровь Елизавета.
— У него был роман с моей сестрой — Женевьевой. Она забеременела, как раз накануне своей помолвки с королем Марияди. Оскар и Закери сослали её куда-то, чтобы она тайно родила. Я помог ему найти выяснить куда взамен на помощь в организации побега Боадикеи. Но он опоздал. Когда граф приехал, Женевьева как раз разрешилась от бремени здоровой девочкой.
— Это же хорошо! — обрадованно перебила его Лиза. — Тебя можно поздравить, ты стал дядей!
— Да, хорошо, что девочка родилась здоровой, — хмуро кивнул в ответ Седрик. — Но саму Женевьеву боги призвали в свои небесные чертоги. Её похоронили там же, в храме. А девочку, названную Лукрецией, граф привез сюда, в Мацуи и просит помощи. Он хочет увезти дочь в Гатриду и это очень правильное решение.
— Мне так жаль, милый, — ей действительно было жаль единокровную сестру Седрика.
Насколько Лиза знала, они с Женевьевой не были особенно близки. Но иногда он рассказывал про неё, и в разговорах всегда называл "Вив". Из чего она сделала вывод, что их отношения не были и холодными или натянутыми. Скорее всего, они просто росли порознь и практически не пересекались, кроме как за ужином или на балах. Если бы Седрик и Женевьева проводили больше времени вместе, то у них могли бы сложиться такие же теплые и родственные отношения, как и у него с Боадикеей или Лиамом.
Седрик осторожно пересадил Елизавету к себе на колени и положил руку ей на живот, осторожно поглаживая. Он частенько так делал, но сейчас в этой ласке чувствовалось напряжение, близкое к страху, и какое-то отчаянье.
Лиза быстро поняла, какие мысли одолевают любимого, и положила свою руку поверх его:
— С нами все будет хорошо, — уверенно сказала она.
— Ты же знаешь, как я вас двоих люблю, — тихо ответил Седрик. — Не знаю, что буду делать, если с кем-то из вас что-то случиться.
Елизавета хотела заверить его, что все будет хорошо, что ему не о чем волноваться. Но ей помешал стук в дверь. Седрик нехотя выпустил Лизу из рук, помог ей стать, поправить одежду, и только после этого велел:
— Войдите.
В комнату вошел слуга, одетый в форму бордового цвета, немного более светлого, чем цвет формы солдат из личной гвардии Седрика. Это разграничение получилось случайно: когда Елизавета подбирала ткань для шитья повседневной одежды слуг в Вилхейм Буро, во всем Мацуи не нашлось ни одного рулона подходящего цвета. Пришлось выбрать то, что больше всего подходило по цвету. Это различие заметили на первом же приеме, но Елизавете удалось убедить всех в том, что это такой метод разграничения слуг работающих в доме, солдат и тех, кто не появляется в доме: садовников, конюхов и пр. Идея, как ни странно, была почти мгновенно подхвачена среди местной элиты и просто богатых людей. Глядя на слуг в этой форме, Лиза с гордостью вспоминала, как смогла достойно выйти из сложившейся ситуации.
Слуга — конопатый мужчина с выпуклыми карими глазами — поклонился и доложил:
— Ваша милость, к вам с визитом достопочтенный господин Гастен.
— Проводите, конечно, — равнодушно кивнул Седрик, и спросил Лизу: — Что могло понадобиться Сефриду?
Елизавета успела пожать плечами, когда снова раздался стук, и в этот раз не дожидаясь разрешения, слуга открыл дверь и в комнату вошел Эдмунд Гастен. Седрик так удивился, что даже встал с кресла и только после этого вспомнил, что купец писал ему про скорую личную встречу и почувствовал себя глупо.
Первой отмерла Елизавета:
— Господин Гастен, рада, что вы благополучно вернулись домой.
— Спасибо, графиня, — учтиво кивнул Эдмунд. — Жаль только, что мое возвращение произошло при столь неприятных обстоятельствах.
Седрик, наконец, справился с замешательством и перехватил инициативу разговора:
— Я безмерно сожалею о гибели герцога Патио, — и заверил гостя с самым искренним тоном, на какой был способен: — Поверьте, никто в целом мире так не сожалеет об этой трагедии, как я.
— Потому, что потеряли ценного союзника? — криво усмехнулся Эдмунд, которому слишком хорошо была знакома человеческая природа, чтобы верить в чье-либо бескорыстие. Каждый в этом мире ищет для себя выгоду, даже он сам не исключение. Близкие, почти родственные отношения с молодым Александром гарантировали Эдмунду помощь в делах, приятную компанию, способную разогнать одиночество и того, кто проводит его в последний путь в небесные чертоги. Александр был ему как сын, его смерть стала для него тяжелым испытанием, личной трагедией, которую трудно было перенести. И если Седрик сейчас попробует использовать смерть столь близкого для него человека в собственных целях, Эдмунд не отвечает за последствия.
— Сожалею о разрушенной жизни моей сестры, — негромко ответил Седрик и эти слова даже для него самого показались удивительно искренними. Не то, чтобы он так не думал на самом деле. Просто последние несколько лет ему постоянно приходилось врать, недоговаривать, приукрашивать, следить за тоном и за тем, что кому сказал, чтобы не проколоться. Он уже почти разучился говорить искренне, говорить о том, что действительно у него на душе.
Обнажив перед кем-то другим свои чувства, Седрик почувствовал себя, словно голый, и поспешно отвернулся. Стоя к гостю спиной, он снова заговорил:
— Боадикея не заслужила всего того, что сейчас с нею происходит. Она всем сердцем любила Александра и знаю, что он тоже отвечал ей взаимностью. Поэтому, поверьте, я действительно сожалею, что герцога убили...
— У неё на глазах, — перебил его Гастен.
— Что? — нахмурившись, обернулся Седрик.
Эдмунд опустил глаза. Ему не хотелось об этом говорить. То, что он услышал от Эмилио Гайновера, потрясло его до глубины души. Король Закери — просто чудовище в человеческом обличии. Во времена, когда Эдмунд был пиратом, ему приходилось делать жестокие и омерзительные вещи. Но жестокость была направленна на врагов. Закери же совершенно очевидно по-настоящему влюблен в юную леди Боадикею. После личного знакомства с нею, Эдмунд понял Александра, с ума сходившего от любви к молодой графине. Но понять Закери... понять его одержимость его навязчивое желание во что бы то ни стало подчинить её своей воле... Это уже не любовь, это чувство было так далеко от любви, как это в принципе возможно. Эдмунд никогда не сделал бы ничего, что могло навредить его близким. Не говоря уже о том, чтобы проявить жестокость по отношению к ним. Из рассказа Эмилио следовало, что король Закери заставил Боадикею смотреть на то, как он убил Алекса и её любимое домашнее чудовище. А потом обвинил в этом бедняжку.
Ни пираты, ни звери не способны на такую жестокость. Каким же словом назвать короля Малероссы, который не просто проявил такую жестокость к любимому человеку, но и получал удовольствие от этого?
Эдмунд кратко поведал все подробности произошедшего в Эвонне. В какой-то момент Елизавета не выдержала: она села и заплакала. Седрик стоял бледный, как смерть с опущенной головой. Понять, о чем он думает, было решительно невозможно.
Эдмунд и не пытался.
Он уже внутренне принял тот факт, что Александр мертв.
— Нельзя это так оставлять, — пробормотал Седрик, наконец, куда-то в сторону, как будто ни к кому конкретно не обращаясь. — Нельзя.
— Гильдия и не оставит, — спокойно ответил Эдмунд и Седрик, будто очнулся от оцепенения. Он посмотрел на плачущую Елизавету, с рассеянным видом взял её руку в свою, и быстро поцеловал, успокаивая.
