Идея козлу не понравилась категорически, причём с обоих концов сразу — и субъективно, и объективно. Чуть подумав, он решил начать с дальнего, объективного.
— Не сработает, — сказал он. — Допустим, Рахмата я бы завёл в 'карусель' или в 'жарку', но их шестеро. И что я им не друг, они тоже понимают. Так что пасти меня будут конкретно.
— Ошибаешься. В Сонной Лощине им будет не до тебя.
Попандопулос выпучил глаза: этакого он давно не слыхивал.
— Идти в Сонную Лощину? К мутантам в самое гнездо? Может, лучше сразу об стену убиться?
— Зачем об стену? — удивился крот. — Мы и так обойдёмся.
Этого Септимий уже не услышал: страшный удар, обрушившийся на затылок, единым духом вынес его из текущей реальности.
Крот посмотрел на распростёртое тело. Почесал нос.
— Мариус, ты не перестарался? — поинтересовался он у жирафа.
— Ничего, он крепкий, Карл, — жираф аккуратно положил кувалду на относительно чистое место.
— Ну тогда вбивай, — разрешил крот. — Только антисанитарию не разводи, нам ещё воспаления не хватало.
Жираф помотал головой. Присел на задние, сбалансировался, сжал-разжал кулаки, так похожие на копыта, и принялся разминать пальцы. Добыл из попоны нечто вроде круглого зеркальца с дыркой и вставил себе в глазницу.
Крот устроился поудобнее. Он любил смотреть, как другие работают.
— Кости толстые, Карл, — пожаловался жираф, поднося к козлиной голове длинный блестящий предмет.
— Накерни, — посоветовал крот. — Какой всё-таки длинный костыль... Сантиметров десять будет. Ты ему там ничего не проткнёшь ценного?
— В крайнем случае он сдохнет, Карл... — Мариус сосредоточенно водил блестяшкой, что-то ей время от времени подковыривая. — Ага-ага, вот где-то здесь можно попробовать, Карл... — он достал салфетку, плюнул на неё и аккуратно протёр грязную шерсть.
— Ты не пробуй, ты точно делай, — подал крот очередной полезный совет. — Сосуды смотри не задень.
— На хуй иди, пожалуйста, Карл, — пробормотал жираф, примериваясь и занося кувалду.
Раздался уверенный сухой стук. Блестящий предмет вошёл в козлиную башку. Не мешкая Мариус вторым ударом загнал его туда полностью. Брызнуло немного крови, тут же впитавшейся в шерсть.
Несчастный козёл, не приходя в сознание, заплакал — совсем по-детски: тоненько, жалестно.
— Худо тебе, рогатенький? — крот потрепал козла по щеке. — Ничего-ничего, будет хуже.
Глава 36, в которой наш пилигрим упускает чуть ли не из рук нечто, ценности чего покуда не разумеет
18 октября 312 года от Х.
Страна Дураков, Зона, северо-восточный сектор.
Вечер.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Кровососы чтят свою историческую память и традиции. В их число, однако, входит и своеобразный индивидуализм, отрицающий многие формы взаимодействия субъектов, характерные для полноценного общества. Как ни парадоксально это звучит, но мы вынуждены констатировать: упыри культурны, но не цивилизованны... Это накладывает непреодолимые ограничения на развитие общности — но, как утверждают сами кровососы, 'кровушку из горла пить в одиночку слаще'.
Кларентина фон Махер-Задок. Зона как социальный организм // Экстремальная социология. Вып 2. Понивилль: Изд-во Понивилльского ун-та. 271. С. 20.
Что-то прекрасное начиналось там, вдалеке — но всё ближе, ближе. Что-то чудесное сияло, наступало, всходило — неземной восторг, от которого кружилась голова и сладко щемило в груди. Базилио потянулся к этому сияющему счастью и проснулся.
Несколько секунд понадобилось ему на сведение зрения в оптический диапазон. За это время он успел осознать, что находится в незнакомом месте под открытым небом. Это его слегка обеспокоило, но именно что слегка: никакой опасности кот не чувствовал. Вокруг было тихо, пусто, сиротливо.
Наконец Баз сдвинул очки на лоб и огляделся. Он лежал в круглом гнезде, свитом из пиниевых ветвей, кустарника и мха. Ветви уже успели подгнить, дно было сыроватым и пахло болотом. Базилио уловил запах птичьего помёта и природный аромат кровососов, почти выветрившийся. Похоже, то было старое упыриное лежбище, давно покинутое.
Располагалось оно в промоине меж корнями огромной пинии, закрывавшей небо своей заледеневшей кроной. С ветвей свисали тонкие блескучие сосульки. Но внизу было бесснежно и относительно тепло.
Чувствовал себя Базилио как-то ни так ни сяк: не то чтобы совсем скверно, но уж точно и не на пять баллов. Голова была относительно ясной, желудок тоже вроде бы не бунтовал, но во рту сильно сушило, а яички побаливали. Последнее обстоятельство наводило на мысли о каком-то непотребстве, а то и блядстве. На всякий случай кот подвигал проводом в кишке. Всё было в норме, раздражения не чувствовалось. Перс с облегчением вздохнул: что б там ни было, мужскую честь он сберёг.
Что-то на краю зрительного поля зацепило внимание. Кот резко обернулся и увидел рядом со своим гнёздышком какой-то свёрток и пузатое лукошко. К нему был прислонён хрустальный бокал.
Базилио сначала занялся корзиночкой. В ней была вяленая репа, щучья икра в плоской раковине и пузатая бутылка, судя по толщине стекла и мюзле на пробке — с шампанским. Отдельно лежали две банки поняшьей сгущёнки, кристалл от насекомых и 'зажглянка', завёрнутая в вощёную бумагу. На самом дне виднелась сложенная вчетверо бумажка, исписанная мелким аккуратным почерком.
'Dear Buzz, — читал кот, аккуратно пригубливая из бокала и закусывая икорочкой, — наше вчерашнее общение доставило мне истинное удовольствие, и я надеялся его продолжить, в т. ч. потому, что хотел уточнить некоторые моменты. К огромному сожалению, тому помешали обстоятельства непреодолимой силы. Неподалёку от Сонной Лощины провалился в болото редчайший амарантовый длинношеееед, истинное украшение Зоны, а также — last not least — мой старинный приятель. Ситуация не терпела ни малейшего промедления, так что мне пришлось бросить всё и бежать впереди собственной тени. Предупреждая вопросы: всё завершилось благополучно, длинношеееед спасён, а это письмо — вместе с небольшим презентом, которому Вы, надеюсь, сейчас воздаёте должное — доставил бэтмен.
Возможно, Вы удивлены и обеспокоены некоторой экстравагантностью нашего расставания. Объяснюсь. En aucune manière не хотел бы быть понятым превратно, но я не показываю дороги к моему дому никому, кроме особо доверенных лиц. В Вашем случае, дорогой Базилио, эта предосторожность — увы, увы — особенно уместна. Видите ли, как утверждает мой скромный опыт, существа с Вашей проблемой (я имею в виду цыганское счастье) имеют особенную склонность попадать в ситуации, когда у них возникает искушение обратиться ко мне за содействием. Своё отношение к этому я Вам уже изложил. Впрочем, если такая ситуация и в самом деле наступит, я окажу Вам необходимую помощь — при том непременном условии, что Вы придёте не с пустыми руками. Что мне нужно, я уже говорил. Если возникнут сомнения или захотите поторговаться, загляните в 'Щщи'. Вы, конечно, понимаете, к кому следует обращаться. Но я от всей души надеюсь, что это Вам никогда не понадобится.
Передайте Карабасу, что я помню про тот случай в Альпах. Нет уз святее товарищества, так что я займусь его проблемой. К сожалению, обещать ничего не могу, так как интересующая его персона в последнее время практически утратила остатки вменяемости и коммуникабельности. Но я сделаю всё возможное.
Об обратной связи Ваш шеф пусть не беспокоится. При необходимости я сам его найду в нужном месте и в нужное время.
Присматривайте за Хасей: регулярно кормите её сами и не позволяйте ей питаться чем попало. Особенно берегите её от слоупоков и диких лосей: многие из них заражены генитальными паразитами. В остальных случаях не мешайте ей пастись, девочке нужен белок. А также — забота, ласка и сгущёнка.
Счастливого пути.
Искренне Ваш
Д. О. А.'
Кот допил второй бокал, налил себе третий — шампанское с утра и в самом деле оказалось в высшей степени уместным — и попытался подбить бабки.
Вчера он полдня интенсивно общался с Дуремаром Олеговичем. Точнее, это Дуремар Олегович с ним интенсивно общался. К концу разговора Баз чувствовал себя чем-то вроде выдоенной досуха коровы, причём во всех смыслах — так как Хася тоже разлакомилась и одной порцией не удовлетворилась. Наконец Айболита отвлекла невесть откуда приблудившаяся химера, у которой возле вымени проросла третья голова. Доктор ушёл с ней, Хася попробовала было поклянчить 'останню ложечку смачненького', получила от Базилио решительнейшее атанде и спряталась под кровать. Кот воспользовался ситуацией и решил немного вздремнуть: Болотный Доктор сулил какой-то особенно изысканный ужин... Тут верная память кота внезапно засбоила. Вроде бы что-то было: в голове закружились горящие свечи, вино, балалаечный звон, то задушевный, то залихватский. 'Здравствуйте, девочки, здравствуйте, мальчики — цок-цок-цок по улице идёт драгунский полк... прелесть моя, любимая — буль-буль-буль карасики в сметане с коньяком...' — зазвенели обрывки застольных песен. Потом проявилась картинка с Хасей, осторожно пробующей крохотными зубками огромный эклер. Кровосос с тяжёлым фарфоровым блюдом, на котором возлежал запечённый пикачу: в румяную попу его вструмлена семенная железа злопипундрия, истекающая духмяным соком... Зелёный лазерный луч, закрученный в воздухе тройным колечком... вино, уже не красное, а почти чёрное, с каким-то особенным ароматом, от которого хотелось петь и любить... опять Хася, её ласковые лапки и горячий язык, снова и снова... и наконец то самое, восходящее в сиянии, неземной восторг, от которого он пробудился только здесь.
Базилио потряс головой, отгоняя видения, и ещё раз обследовал своё ложе. Принюхавшись, он нашёл относительно свежий, хотя и очень слабый одоратический след: кто-то пришёл сюда, побыл здесь недолго и потом ушёл. Видимо, это были слуги Доктора, которые и перенесли его сюда. Увы, в бессознательном состоянии.
Причина такового была коту постыдно ясна. Возбуждение, частичная потеря памяти, глубокий сон, подобный обмороку — всё, решительно всё указывало на валерьянку. Как Айболит склонил его к употреблению этого коварного зелья, Баз не помнил, но факт морального падения был, что называется, налицо. Ужин оказался чересчур изысканным.
Тут Базилио внезапно осознал, что нигде не видит Хаси. С запоздалым раскаянием он подумал, что, будучи под кайфами, мог её чем-нибудь обидеть.
Беспокоился он, впрочем, недолго, так как в этот момент прямо над ним раздался довольный писк. Кот задрал голову и увидел писюндру на ветке пинии. Она сидела, растопырив крылышки, и умывала мордочку, испачканную белым.
Деликатный Базилио отвернулся. Хася, однако, его заметила.
— Що, прокинувся? — с ехидцей поинтересовалась она, слизывая с носа остатки своего обеда. — Пиднимайся! Пизно вже! А це що? — повела она носом. — Нияк рипка? Хощу!
Кошурка собралась в комочек и сиганула вниз. Кот едва успел её подхватить. Хася мгновенно вывернулась из его лап, в два прыжка — помогая себе крыльями — добралась до лукошка, повалила его и тут же принялась уплетать лакомство.
Кот вспомнил наставления Болотного Доктора насчёт Хасиного рациона.
— Это слоупок у тебя был? — поинтересовался он. — Ну... в смысле, сейчас, — смущённо пояснил он.
— Ни! — радостно сообщила мелкая, споро уедая очередной кусок репы. — То лосяка... деликатесна тварина... добре погодував мене, — сообщила она, в промежутках между словами интенсивно работая ртом.
— Дуремар Олегович предупредил меня, что дикие лоси могут быть заразными... — начал было Базилио и запнулся, заметив, что Хася жмурится. Похоже, девочка облопалась и теперь ей очень хотелось спать. Кот в задумчивости почесал затылок и рассудил так, что для лекций воспитательного свойства сейчас момент не самый подходящий.
Так и вышло. Хася доела последний кусочек репы, зевнула и тут же растеклась тельцем по земле. Ушки прижались, глазки слиплись, носик сладко засопел.
Кот на всякий случай посмотрел Хасю в рентгеновском диапазоне. Ничего тревожащего не обнаружилось, кроме вполне ожидаемого растяжения желудка.
Осторожно уложив потяжелевшую кошечку на нагретое место — та свернулась клубочком, тихо уркнула и накрылась крылышками, как бы отгораживаясь от злого мира — Базилио вернулся к своим делам.
Для начала он вскрыл свёрток, в котором оказалась пара чулок — почему-то коричневых, зато с правильно расположенными отверстиями для когтей — и тактический жилет цвета фельдграу, с виду напоминающий утраченную 'Зарю'. Однако расположение карманов и подсумков было коту незнакомо. Особенно удивляла широкая отстёгивающаяся полость на спине, выстланная изнутри чем-то мягким. Кот промучился минут пять, пытаясь сообразить, к чему она — и бросил эту затею.
Тем не менее общая конструкция показалась ему удобной и практичной. Баз внимательно изучил, где что, и натянул жилет на себя. Ростовка регулировалась стропами, пропущенными через трёхщелёвку, объём — как у 'Зари', со шнуровкой по бокам. Кот подогнал размеры, немного походил, приноравливаясь к новой снаряге. Попробовал пристроить сгущёнку в нагрудные подсумки — получилось удобно, разве что упакованные таким образом банки напоминали торчащие сиськи. Коту стало неприятно — но не настолько, чтобы рисковать Хасиным НЗ. 'Зажглянку' он пристроил в непромокаемый набедренный карман.
Потом он занялся своей кибридной составляющей, прогнав несколько стандартных тестов. Все цепи оказались в порядке, а вот батареи успели сильно подсесть. Где и как это случилось — кот не очень понимал, но восполнить нехватку электричества было бы более чем желательно. Осмотр окрестностей во всех диапазонах показал, что подходящие для зарядки аномалии могут быть на юго-востоке и на западе: и там, и там что-то фонило. Западные были вроде как поближе, но путь к ним лежал через заледенелые сугробы высотой в половину котовьего роста. К тому же Баз помнил, что Директория находится на юге.
В конце концов он всё-таки разбудил разомлевшую писюндру и спросил, куда идти, объяснив про электричество. Та с трудом продрала глазки, обзевалась, показала на юго-восток и заявила, что хорошо бы до захода солнца дойти до леса, где аномалии точно есть. После чего тут же свернулась, укрыла нос хвостом и отключилась.
Кот вздохнул. Он уже понял, что Хасю придётся нести. Лукошко оказалось неожиданно кстати.
До леса — это был густой ельник — они добрались в предзакатный час. Низкое солнце подкрашивало малиновым длинную облачную гряду, размотавшуюся вдоль горизонта. Кот приметил какой-то мерцающий свет за облаками и перевёл свою оптику в режим астрономического бинокля. При ближайшем рассмотрении подозрительный предмет оказался месяцем. Кот вспомнил дирижабль, катастрофу, предательство Мальвины и в который раз ощутил — почти физически, где-то в районе почек, что ли — тягучую досаду. Вместо того, чтобы заниматься своим прямым делом — выслеживанием и наказанием — он тратил время и рисковал головой неизвестно ради чего. Оставалось надеяться, что шефу виднее.
