Здесь, в доме Шиталь Анамара, чувствовал себя спокойно впервые за много дней. Не ощущал страха вокруг, хотя все домочадцы куда-то спешили, о чем-то хлопотали. Весна подоспела, столько всего нужно успеть, пока не накрыли город изнуряющая духота и жара. Смех слышался то и дело. И даже если тихо было, все равно замечал улыбки на лицах. А вот хозяйку он увидел только при встрече — тепло приняла Огонька, и тут же ушла через рощу к сестре, у которой вот-вот должен был появиться на свет ребенок.
...Интересно, что за отношения такие связывают Кайе с Шиталь — ведь ничего схожего в них. Красивая взрослая женщина, одна из Сильнейших Асталы, и Кайе ее вроде как откровенно терпеть не мог; но не сомневался, что может ей навязать полукровку и та возьмется его охранять, опекать...
Невольно тронул щеку — синяк уже сошел. Кайе, наверное, в самом деле старается. Но за попытку дружить с ним на равных приходится платить слишком дорого. Или нет? Ведь снова все у Огонька просто прекрасно. Не остался под одной крышей с Къяттой, и тут полукровку устроили великолепно, и даже доверили помогать домашнему целителю. В город понятно что не отпустят, но и не надо пока, наверное? Здешний целитель, невысокий и круглый, как хорошая лепешка румяный, поручил Огоньку растирать приносимые сборщиками весенние почки растений — для мазей. Хорошее дело, как раз на одну луну, а задержится Кайе, еще дело найдется. Хоть так хозяйку отблагодарить, малую малость — гостеприимство ее стоит гораздо дороже...
В северной части неба звездные капли падали особенно густо. Огонек смотрел туда. В какой уже раз вспомнил бабушку, множество хороших людей, ютящихся в каменных лабиринтах над обрывами, и небо тамошнее — бесконечно глубокое...
Вспомнился давешний сон, невнятный, но тревожный. Совсем не похожий на давно затихшие кошмары, только вот те проходили — и не мучили наяву, от этого же не удается отделаться. Просто сон? Или сам он предчувствует что-то недоброе?
Мотнул головой, отгоняя эти мысли.
— Мы в детстве ходили их собирать, — послышалось сзади. Вздрогнув, Огонек обернулся, и не успел еще лица в темноте разглядеть, а уже узнал голос. Целитель, которому помогал; всегда побаивался его, помня прежних, храмовых, и этот тоже не казался расположенным к полукровке. А вот...
— У меня были две старших сестры, и они сговорились — принесли откуда-то крылья голубых жуков, и твердили, что это прошлогодние звезды, а новых, живых, я и сам смогу разыскать. Я, совсем еще карапуз, долго искал, расспрашивал всех... Знаешь таких жуков?
— Знаю, на севере видел, — Огонек улыбнулся. Потом чуть сам себя не ущипнул — ну зачем заикнулся про север? Целитель ничего не сказал. Положил полную мягкую руку ему на плечо и слегка подтолкнул к дому:
— Иди спать. Завтра будет много работы. Привезут пророщенные семена краснодольника, их нужно будет аккуратно сушить в печи. После я тебе расскажу, как делать лекарство от головной боли. Ты, похоже, всерьез готов трудиться, и учиться хотел бы. Поначалу-то мне казалось, просто дали тебя для черной работы — и мне лишнее подспорье, и тебе не протирать штаны. Но раз так...
Его прервал громкий голос, кто-то бежал по двору и спрашивал, в доме ли Шиталь, или у родни. Огонек с досадой повернулся на звук — такой разговор шел! А вдруг наставник теперь передумает, позабудет? Тот в самом деле отвлекся от беседы, заторопился в сторону голосов — они звучали все громче, все более возбужденно, будто нарастал ливень. Огонек устремился за ним.
— Что случилась? — Шиталь вышла на крыльцо: силуэт, подсвеченный горящими позади факелами.
От толпы домочадцев отделился высокий темный человек: он принес дурную весть. Почти все, кто отправился за камнеклювом, погибли, и Кайе Тайау тоже.
**
Земли за границей Асталы
Птицу охотникам пришлось поискать, хотя в целом место им указали удивительно точно. Здесь уже закончились земли Асталы и еще не начались земли Уми; небольшие рощицы сменялись равниной, то тут, то там возникали прорезанные щелями холмы — можно целую луну кружить и остаться ни с чем. Повезло встретить пастухов, которые видели камнеклюва.
Кайе тут же сорвался на поиски, не интересуясь остальными; весь путь он был в странном состоянии духа, то веселом и возбужденном, то злился, то замолкал — и трудно было поспеть за этими переменами.
Первую птицу они убили: та сочла людей врагами и нападала, ничего не боясь. Здоровенная была, с быком совладала бы, один клюв с руку взрослого человека. Голову они решили взять с собой, и когти, и самые красивые перья — жесткие, рыже-крапчатые с серым, такой бывает сухая трава. Но сейчас повсюду разливалась зелень — весна заявляла о себе все громче.
Вскоре нашли гнездо; птенцы, восхитительно-уродливые, уже пару дней как вылупились, бессмысленно сидели в круге из небольших камней на подстилке из стеблей и пуха, и орали. Птенцам Кайе обрадовался, а когда услышал, что домой их живыми не довезти, разозлился. Он позарез хотел притащить камнеклюва в Асталу, и теперь был вне себя из-за того, что убили первого, взрослого.
Но им опять повезло — пастухи говорили, что птиц две, да и раньше доводилось слышать, что эти громадины — нежные родители и воспитывают потомство вдвоем. Второго, мать или отца, не понять, охотники тоже вскоре нашли. Этот оказался осторожным, держался в отдалении. Пугать его не хотели — вдруг бросит птенцов, убежит? Но приблизиться, чтобы набросить веревку, не удавалось. И высокая молодая трава мешала.
Звериное обличье Кайе было тут бесполезно: энихи засадные хищники, а не загонщики. Отошли от гнезда подальше, пусть покормит птенцов, может, бдительность потеряет, но нет: тварь как чуяла, когда они приближались. А в Кайе опять произошла перемена, он уже не думал про птенцов, ему нравилась эта игра с камнеклювом, даже будто нарочно ее затягивал. Не сомневался, что одолеет в итоге, и живую добычу привезет. Так прошла еще пара дней, уже почти освоились среди рощиц, открытых мест и расщелин.
Был совсем беспечным в эти дни, даже при обычной его неосторожности.
**
Астала, пару недель спустя
На окраине Асталы возвышалась скала, с нее хорошо было прыгать в реку — и, наверное, прыгали. Огонек не хотел оставаться под крышей дома, и ушел тайком — а может, ему позволили, и даже приглядывали, незамеченные? Но, скорее, все были поглощены новостями — не до полукровки. К скале выбрел случайно. Вскинул голову — там, наверху, бродили дождевые темные облака, порой сталкиваясь лбами. Вспомнил Повелителя Орлов, и то, как чуть не разбился недавно — и полез, цепляясь за уступы.
Совсем не страшно, подумаешь, высота.
Отсюда было далеко видно. Небо в низких тучах, серо-лиловое. У горизонта, над верхушками деревьев — светлая полоса. Ветер то поднимался, то затихал. Холодный.
"Я приношу несчастье", — думал Огонек, обхватив колено рукой. Вторую ногу свесил с обрыва.
Слетел шнурок, которым завязывал косу, волосы растрепались во все стороны, мешали смотреть.
"Все, кто связался со мной, пострадали. Родители. Бабушка. Шику. И... он".
Тошно было от мыслей. От ветра. От неба.
"Если бы я с ним поехал. Я бы мог настоять, если бы заверил, что хочу мира, что нам хорошо в дороге..."
Теперь во всём было смысла не больше, чем в сидении на скале. Сиди, спускайся, прыгай — ничего не изменится. И даже признай, что был неправ — разницы нет.
"Думал, счастливей буду один, помогая больным где-нибудь в глухой деревушке. А он..."
В Асталу вернулась всего пара человек. Они мало что могли рассказать, поскольку остались в лагере, когда все случилось. Кайе и остальные устремились за петляющей птицей в небольшое ущелье, а потом была вспышка пламени и обвал. Уцелевшие нашли останки погибших, и убило их пламя, похоже, а камни лишь довершили дело. Тела нашли в таком состоянии, что опознать их возможности не было... в том месте сама земля была не просто опалена — сожжена до костей. Стволы небольших деревьев превратились в липкий черный прах, а камни казались кусочками угля. Кого-тоопознали по украшениям. А он — не носил.
Тут вспомнили и Долину Сиван, и отца Кайе. Уцелевшие охотники говорили: Кайе в дни выслеживания камнеклюва вел себя очень неровно, от веселья переходя к гневу. Так что ударить огнем он вполне себе мог. Не желая погибнуть, конечно. Но вышло, как вышло.
Весть о гибели Оружия Юга разнеслась быстро.
— Он все же не сумел совладать с собой, — сказал Ахатта, и в голосе, помимо горя от потери внука, сквозило понимание — теперь Род Тайау ждут тяжелые времена. Их Род все еще силен... но слишком многим насолило одно существование того, кого звали — Дитя Огня.
Словно дурной сон повторился, думал Ахатта. Он ощутил себя совсем старым, но теперь сидеть на месте не мог — все бродил и бродил по коридорам, обходил зал, опираясь на стены. В сад избегал спускаться, не хотел видеть, как там кипит весенняя жизнь.
Где-то далеко, за границами Юга, погиб его внук. Уцелевшие рассказали, что видели. И снова — пламя и сожженные тела, как всего три весны назад, у реки Иска. Только теперь не враги погибли — свои.
— Это была западня, — сказал Къятта, яростным золотым факелом появляясь в полутьме зала. Но дед отмахнулся — хочет утешаться именно так, пусть других в это не втягивает. Свидетели не лгали, их допросили как следует. Они сами были почти не в себе от горя. А искать чужие следы... пока на место доберутся разведчики, буйная весенняя поросль и горельник-то частично закроет.
— Это не случайность, — настаивал старший внук... теперь — единственный. — Я умею читать следы и уверен, что найду нужное. Там каменистая местность, трудно, но хоть не зарастет. Чтобы успеть, устроившие засаду должны были скакать по дороге. Дорога проходит мимо селений — хоть кто-то да видел чужой отряд.
— Ищи, если хочешь, — Ахатта оторвался наконец от стены, встал, скрестив руки на груди. Близкое присутствие Къятты давило сильнее каменных стен и сводов. — Расспрашивай. Только не заходи слишком далеко, и я не о расстоянии. Но и о нем тоже. Ты сейчас особенно важен для Рода, Нъенна и остальные подмога, но не сердце.
— Виноват север, — сказал молодой человек угрюмо и зло.
— Ах, север... даже твоя ненависть должна бы иметь пределы. Может быть, ссору вчера из-за женщины — алого пояса тоже затеяли с их подачи? Ты слишком мечтал о войне... сейчас повод есть, но оружия нет.
— Ты будто с облегчением говоришь!
— Не хочу, чтобы ты сейчас натравил на нас и чужих, и своих. Что до пустых подозрений... ведь это ты рассказал ему о птице. Разве ты намеренно мог отдать Кайе кому-то?
Словно копьем в живот ударил, так изменилось лицо Къятты.
— Ты... обвиняешь меня?
— Ты сам себя обвиняешь, — бросил Ахатта. — Откуда ты вообще выкопал эту птицу?
— Я не помню, — в голосе старшего внука звучало отчаяние. — Хотел помириться с ним, такая была возможность! Если бы мать оставалась в сознании... никому другому я сейчас не доверюсь.
— Теперь это не имеет никакого значения, — безжалостно отозвался Ахатта.
Къятта постоял миг неподвижно, вдохнул глубоко, будто в воздухе пытаясь уловить ответ. И что-то решил для себя.
— Это был север, — бросил через плечо, перешагивая через порог. — И кто-то северянам помог... хоть об этом подумайте.
Больше он ни с кем не разговаривал. Оседлал свою грис и умчался невесть куда.
**
Астала. Дом Шиталь
Огонек был уверен, что его вышвырнут из дома Шиталь, даже, вернувшись после своей вылазки, намеренно вышел во двор и бродил у ворот, пока не появилась хозяйка и не увела его во внутренние покои. Там она объяснила — никуда ты отсюда не пойдешь. Если это не случайная гибель, а нападение, кого первым подозревать в устроенной ловушке? Правильно, полукровку, северного шпиона, который отправил Кайе за птицей, а сам на всякий случай остался в безопасности.
— Он мне тебя доверил, и я не могу допустить, чтобы тебя убили, — сказала Шиталь.
— Если меня все равно заподозрят...
— Останешься здесь — не заподозрят, — отрезала Шиталь, и он чуть не впервые осознал, что она не просто красавица, но та, с кем даже Ахатте стоит считаться.
Когда-то Огонек ошалел бы от счастья просто пройти рядом с ней по дорожке. Потом, вселившись в ее дом, почти не видел саму хозяйку. А вот теперь — сидит напротив нее, окутанной жемчужно-белым шелком, и перед ним стоит чашка ароматного напитка, приготовленного ее точеными руками — и сама она так добра, участливо смотрит... а он ничего не чувствует.
И глотка сделать не мог.
— Мне кажется, ты считаешь себя виноватым, — сказала Шиталь. — Но в чем? Что не отправился вместе с ним?
Откровенничать Огонек не собирался. Даже с ней. Тем более с ней, брату Кайе и то нашлось бы, что высказать...
И, будто услышав эти мысли, Къятта появился; еще заслышав его стремительные шаги, Огонек не сомневался, кто может врываться сюда столь по-хозяйски. Гость остановился в центре комнаты, немного не дойдя до сидевших возле окна Огонька и Шиталь. Среди солнечных ажурных теней и пятен его фигура казалась вонзившимся в пол копьем.
— Ну, здравствуй, — сказала Шиталь, поворачиваясь к нему; сложила на коленях руки в тяжелых браслетах, вставать не спешила. — Ты напугал моих людей, кажется?
— Они пытались меня задержать.
— Всего лишь до того, пока не предупредят меня. Так какое у тебя ко мне дело?
— К тебе никакого... мне нужен этот.
К Огоньку Къятта чуть повернулся, но тот ощутил — будто прицелился в полукровку. Шиталь тоже слегка развернулась, так, чтобы подросток был у нее за плечом.
— Все, кто в моем доме, тоже имеют право на уважительное отношение.
— Неожиданная защита. Хотя, раз ты его продолжаешь держать у себя... может и к тебе у меня есть дело, — сказал Къятта, и казался спокойным; лучше бы разнес полкомнаты. Огонек помнил его в подземелье — тоже само спокойствие...
— Твой брат попросил меня приютить мальчика. Почему бы мне не продолжать это делать сейчас?
— Потому что этот мальчик очень уж кстати вернулся в Асталу! Не делай вид, что не понимаешь, пока я не задумался, кому еще ты союзница. А мой брат... Он вечно его защищал — во вред себе.
— Я просто был его другом, — тихо сказал Огонек, и его услышали:
— Хорошо мыши дружить с энихи, — Къятта наклонил голову, янтарные глаза потемнели. — Удобно. Скажешь, что многое давал взамен?
— Сейчас я жалею о том, что дал очень мало, — Огонек понял, что еще слово, и разревется, как младенец двух лун от роду.
— Выйди, — приказал Къятта Шиталь, кинув на женщину горячечный взгляд. Это было уж слишком, таким тоном говорят с провинившимися слугами. Но она — хозяйка, и тонкие брови сдвинулись, выдавая гнев. Шиталь тоже умела сердиться, хоть и терпение ее превосходило мыслимые пределы.
