Они ушли спать.
— У любого народа есть уроды,— не поддержал Сашку Игнат.
— И это верно. Потому, что нет в мире определения, общего для всех. Оно есть, на бумаге. В Декларации прав человека написано, что все равны независимо от цвета кожи и вероисповедания. И что, исполняется это? Евреи вот пострадали сильно, что говорить. Выклянчили в ООН право на создание собственного государства. И трава не расти. Скитались по миру чёрт-те где, и на волне подвернувшейся ненависти к ним немецких национал-патриотов захотелось к земле обетованной. Шлялись две тысячи лет, никто не шевелился. Что, чукча разве не вправе иметь собственное государство? А он, между прочим, никуда со своих родных мест не уходил. Или, положим, бушмен? Или коренные народы Америки? Так получилось, что им, евреям, досталось. Там, в Лиге Наций, тоже, поди, не умные сидели, что дали добро на территории Палестины организовывать Израиль, ущемляя на тот момент другой народ, родственный, кстати, евреям по древним корням. Разве справедливо? Я считаю — ничуть. Сами евреи подверглись геноциду, сами же потом его несут по отношению народа палестинского. Своя рубашка к телу ближе. Не думаю, что состоялся бы Израиль, не поддержи его создание Советский Союз. И такое могло случиться. Дырку от бублика сейчас имели бы.
— Саш,— Игнат толкнул Сашку в плечо,— не дави человеку на больное.
— Ничего,— Ронд-Смит вытер рукавом пот со лба.— Правда, хоть и горькая, но уж какая есть.
— Да не толкайся ты,— Сашка отстранил руку Игната.— Что ты щипаешься? Мне — хоть негр, хоть жёлтый, любой — лишь бы человек был. Евреи, если Ветхий Завет взять, тоже не ангелы. Ясное дело, в роли народа-мученика жить проще. Американцы вон (я имею в виду Госдеп) каждый год по паре миллиардов им бросают, безвозмездно. И не за красивые глаза. Деньги-то ведь не свои, налогоплательщиков. Прикрываются тем, что это важный стратегический союзник. Почему, собственно, Израиль? Почему не Палестина? Почему не Сирия? Да потому, что в США, в верхах, каждый второй — еврей. Арабов в высшем руководстве американской демократии нет ни одного.
— Зря ты, Саш. Они умный народ,— сказал Игнат.
— Кто? Евреи? Да не зуди ты. Умные. Умные. Чем? Ветхим Заветом? Сородичем Эйнштейном? Рокфеллерами? Кто тебе сказал, что они умней остальной части мира? Библия, кстати (это моё личное мнение) писалась на рубеже старого летоисчисления и нового именно из расчёта возвысить один народ над другими. Что это есть — мы знаем, они сами пострадали от этой идеи. Фашизм — вот что несёт эта книга в народы, которым её предлагают, как средство умиротворяющее. Везде, где она прошла, кровь и трупы, и смрад.
— Вы что, считаете, что не евреям принадлежит Ветхий Завет?— спросил Ронд-Смит.
— Нашелся кто-то умный, лет эдак сто до нашей эры, он, кстати, мог быть и не иудей вовсе, собравший в купу всё окружавшее его. А котёл там был пёстрый, так и родилась эта книга. Святыни же, приписываемые ныне евреями себе, отнюдь не их народа принадлежность. Общая. Только они вот взяли да присвоили себе. С верой, что ты сын Господа Бога, да ещё и изгой, жить слаще, работать надо меньше. Не у одного из оседлых народов, окружавших их на протяжении веков и давших миру пласт великолепной культурной цены (имею в виду египтян, греков, народы Месопотамии) нет ни одного слова о народе иудейском. Чем дальше в глубь веков, тем меньше упоминаний. Вот при Римской империи — да. Есть. А глубже — пусто. Прихватили чужое и слёзы льют.
— Так пристроиться ум-то и нужен,— улыбнулся Игнат.
— Хорошо подметил,— Сашка рассмеялся. Ронд-Смит тоже стал хохотать.— Ладно, оставим эту тему. Она бескрайняя. К прозе вернёмся. Кто нужен был Моссад? Кого конкретно они искали? Группу людей? Одного человека?— Сашка посмотрел на Ронда-Смита.
— Всех, кто исчез. Из причастных к геноциду. Прямых исполнителей. Их больше всего исчезло. Лагеря, в основном, достались Советской армии. Они успели из Берлина после его штурма вывезти почти всё,— ответил Ронд-Смит.
— Ну, положим, то, что русским досталось не так уж и ценно. Хотя отправная точка нужна. Немцы — народ пунктуальный, фиксировали всё. Учёт имели налаженный,— Сашка облокотился о стол.
— Именно— отправная,— Ронд-Смит сел ближе.— Сейчас фото сорокалетней давности мало что даст, но всё же.
— Ты знаешь, сколько в Берлине было после штурма похоронено трупов? И их не опознавали. Похоронные команды сгребали, вывозили в предместья, сваливали и зарывали. Всех вместе, от генералов до солдат. А СС были при штурме советскими армиями Берлина на передовой.
— Об этом я знаю,— Ронд-Смит закивал.
— Часть тех, кто нужен Израилю для возмездия, ушли в землю ещё тогда. И вот ещё что. Многие командиры похоронных команд писали в рапортах, что многие в форме СС были самоубийцы. Одним словом — стрелялись.
— Тоже знаю. Но не все. Большие чины ушли, они имели такую возможность.
— Имели. Через западную зону. Те, что попались в русской зоне оккупации — все встали к стенке. Наши их молча пускали в расход. На этот счёт были специальные инструкции, работали отдельные команды от НКВД и МГБ. Мимо них не мог просочиться никто. Они фильтровали чисто всё население.
— Мог ряд крупных осесть в России, некоторые представляли интерес. И их не расстреливали.
— Конечно, кто говорит, что этого не могло быть? Но если искать эту малость, то только не в России. И европейские страны, входящие в Варшавский договор, по этой части исключаются.
— Не могу спорить. А вот такой вариант мог быть: кто-то всё же попал в Союз, и не был ликвидирован потому, что более ценного специалиста по Германии невозможно было найти?
— Ты не о той категории говоришь. Специалистов по убийствам и строительству лагерей в Союзе было предостаточно и без немецкого опыта в этом вопросе. Мы ведь речь ведём о прямых исполнителях. По европейским законам, кстати, принадлежность к СС — ещё не факт совершённого преступления.
— Но вы всё равно не исключаете, что так могло быть?
— Нет. Не исключаю. Прямых исполнителей у нас находят до сих пор. Только это не немцы, а служившие у немцев в наёмниках представители других рас, и ранг их мал. Как правило, это чины не выше унтер-офицера.
— Да, я тоже так предполагаю. Слишком много времени утекло. И вы, безусловно, правы, и я, пробыв в Союзе десять лет и многое тут узнав, тоже вижу, что поиск крупных наци — невыполнимая задача.
— Ронд, я не против, что кто-то ищет, чтобы свершилось справедливое возмездие. Наоборот. Хорошо, что их, этих ублюдков, и спустя сорок лет разыскивают. Достойный пример. Нам это не подходит, имею в виду Союз, мы ведь убивали сами себя, и если сейчас воздать всем по заслугам: и тем, кто стрелял в затылок, и тем, кто пытал в застенках, выбивая нужные признания, и тем, кто писал доносы — то половину страны надо посадить, может меньше. Для нас это неприемлемо.
— Убивать своих — плохо, но наказывать — надо.
— Слабая мера наказания за преступления в нашей стране — глупость, сильная — маразм. Определить же, что было первично — система или исполнитель — не дано.
— Это я понял. Это так.
— Игнат,— Сашка повернулся к положившему голову на руки Игнату — было впечатление, что тот уснул.— Спишь?
— Нет. Слушаю,— Игнат поднял голову и стал тереть щеку.
— Подбери в нашем архиве по наци что-нибудь. То, что Давыдов упал к нам, хозяева Джона знают, мы им данные сбросим технично, в подтверждение того, что их человек добрался к нам.
— Это можно,— Игнат снова положил голову на руки.
— У вас есть данные по наци?— Ронд посмотрел недоверчиво.
— Джон. В эту игру я вас пущу. Там секретов почти не осталось.
— Что, и по крупным?
— Наивный вы человек. Из крупных до сего дня жив, пожалуй, только Гесс. Сидит в Западном Берлине. В Советском Союзе — ноль.
— Вы тоже их копали?
— Мы делали это, но не для обнародования. Для внутреннего пользования. Ещё, чтобы научить своих умению искать по давностям далёким. Вас я тоже пущу до определённого предела.
— А в чём там риск?
— Это не риск. Там смерть. И сделают это ваши.
— Свои не пойдут на такое.
— Джон. Вот вы сидите передо мной, вам интересно пока, не совсем, ибо вы многого не знаете. Там в делах высших наци — банки. И очень серьёзные. Они сунуться к себе не дадут.
— Золото партии?
— Не золото. Капитал партии.
— Значит, есть эта подпольная организация бывших нацистов?
— Её нет. Капитал есть. Как вы думаете, на чьи средства строился Израиль?
— Все государства давали.
— Всего, что мир скинулся для строительства государства, хватило, ну, в лучшем случае, на проезд евреев в Палестину. Израиль строился на средства нацистов.
— Хотите сказать, что наши высшие руководители знают об этом?
— Ещё как.
— Выходит — в прошлой войне немцы убивали евреев, а разбогатели на этом тоже евреи?
— Ход твоей мысли точен. В банковском деле тогдашнего мира лидировали евреи.
— Ведь это кощунство.
— Потому и смерть. Сильные мира сего не любят, когда правда об их прошлом и прошлом их капиталов становится достоянием гласности.
— Может, вы и о судьбе Валленберга знаете?
— И о судьбе знаю и о том, что делал в Европе. И поэтому его утащили в Союз.
— Здесь отрицают, что это дело их рук.
— Не потому, что стыдно. Опять банки.
— Он же спасал евреев. Помогал им выбраться.
— Такую работу он делал, но она была не основной. Так, мелочь. И с его стороны пацифистская прихоть. Он спасал от газовых камер только богатых евреев, и то не всех, а выборочно. Но чтобы это не бросалось в глаза, к богатым добавляли простых, взятых из тюрем, куда те попадали после облав. Эти простые и сделали из него героя. Джон, мне не хочется вас разочаровывать, но он героем не был и, переправляя евреев в другие страны, ничем не рисковал.
— Значит, был сговор.
— Да. С немцами. Он, Валленберг, получал бешеные проценты. За это его и выудил НКВД. Там хотели знать подробности: кто давал и сколько, как осуществлялась такая операция. Ещё, правда, хотели знать, что поставляла нейтральная Швеция в рейх. Семья, может, и заинтересована в его поисках, но не его хозяева. Канул и канул, а раз к ним не пришли, то значит не выдал и мёртв. И слава Богу.
— Он мёртв?
— Подробности банальны до ужаса. В нашем НКВД, впрочем, как и теперь в МВД, сильно били. Ему этой пытки тоже избежать не удалось. Переусердствовал один из следователей, Валленберг умер у него на допросе. За тупость при работе с подследственным Лаврентий Павлович Берия всю следственную бригаду закопал, так как данных выбить не смогли. Берия и дело это похерил. Сталин не разбирался. Вождю народов какой-то Валленберг был до одного места.
— Дела нет?
— Есть. Было в личном архиве Берии. Там много чего нашли после его ареста. Оприходовали и после его расстрела сбросили в спецархив с грифом: "Без востребования". Есть у нас такая категория документов.
— Капитал нацистов тоже, выходит, без востребования?
— Для обнародования миру — да. Хотя средства эти давно использовали и реально они есть,— чуть подумав, после паузы Сашка добавил,— были.
— Теперь мне ясно, почему Давыдов назвал вас монстром.
— У прошлого, Джон, много тайн. Без них было бы неинтересно жить. Вы — разведчик и весьма неплохой, коль усидели в этой стране десять лет. А я не разведчик. Моя жизнь и моё дело зависит от того, правильно ли взяты исходные данные. Без раскрытия тайн прошлого сделать точного прогноза на будущее невозможно. Вот мы и сокращаем погрешность, копая прошлое далёкое и недалёкое. Да и в настоящем тайн и загадок — море.
— Давыдова к вам это и толкало. Он тоже любил раскрывать чужие тайны.
— Почти верно. Последние два десятилетия Давыдов был в связке с Андроповым лично. Тот его вытянул. Но Юрию Владимировичу не суждено было дожить, почки вот подвели. Застудил в войну и умер.
— Об Андропове можете что-то мне сказать? Я со многими разговаривал, все по-разному к нему относятся и мнения о нём неоднозначные.
— У нас о покойных плохо говорить не принято. Коротко: в жизни — аскет, в работе — трудяга, в душе — просто честный человек, в допустимых при диктатуре пролетариата рамках, в деле — хороший исполнитель задач партии, а она, сами знаете, что проповедовала. Он её защищал и, надо отдать ему должное, прекрасно.
— Почти исчерпывающая характеристика.
— Остальному, что о нём говорят, не верьте. Все остальные или завистники, или обиженные, или те, кто при упоминании его имени дрожали, как осиновый лист. При нём, кстати, в КГБ отсутствовали продажные сотрудники, что сейчас явление повсеместное.
— А политические беженцы?
— Это не он лично их из страны выдворял. Это идеологический отдел ЦК напрягался во всю мощь. Солженицын проживал на даче у Ростроповича под Москвой, где одновременно жили и Суслов, и министр культуры Фурцева. Они, кстати, все были тесно знакомы. Ну что-то не поделили, ну, ослушался Солженицын советов старших своих товарищей, руководящих причём, да ещё голос подал, на что, по их мнению, прав не имел, вот его Политбюро и выбросило из страны. Не потому, что он лауреат Нобелевской премии Политбюро его судьбу решало, и не потому, что он известный человек, а потому, что он попал в их круг жизни и ответственности, но жить по предложенным ими законам не пожелал, а не попади он в их круг, его бы тут в следственном изоляторе, будь он хоть трижды Нобелевский лауреат, забили бы, как кабанчика.
— Академика Сахарова тоже Политбюро ссылало?
— Кто же ещё? Конечно. КГБ был только исполнителем, всю подтасовку делал идеологический отдел ЦК. Андрей Дмитриевич безусловный голова в своём деле. Физик от Бога. А в остальном — невесть какой гигант. Так, колосс на глиняных ногах. Не история делает человека, а человек — историю. Трижды герой. Великий ум. В политике — ничтожество. Читал я все его опусы. Яйца выеденного не стоят. Это от того, что в нашей стране всякий интеллигент себя революционером и защитником видит. Правило у нас такое: быть защитником тех, кто в твоей помощи и защите не нуждается. Историческая неизбежность русского интеллигента — защищать народ от бесправия, что, в общем-то, необходимостью не является.
