Перезарядив винтовку, он перенес прицел на поле боя. Зур Харибан во главе группы лучших своих бойцов как раз несся на отряд князя Дзергаша. Отборные бойцы вождя носили не клепаные брони вареной кожи, а шплинтованные кольчуги и обитые бронзовыми пластинами шлемы, а вместо традиционных кривых сабель имели при себе длинные тяжелые палаши северной работы. Дзергаш, в свою очередь, мысленно вознес мольбу Пророку и, опустив копье горизонтально, рванулся навстречу предводителю язычников.
Князь и вождь рухнули с коней почти одновременно. Интервал между выстрелами Тилоса не превысил секунды. Спустя еще секунду пуля настигла гордо вздымающего княжеский вымпел знаменосца. Перебитое пулей древко упало на землю, подмятое телом мальчика. Не заметившие поначалу потерю предводителей отряды врубились друг в друга, но уже вскоре общая растерянность заставила их выйти из смертельного клинча. Завывая, гуланы унеслись куда-то в сторону, а спешенные телохранители растерянно сгрудились вокруг тела предводителя.
— О Пророк, что же теперь случится? — растерянно пробормотал один из них.
Брат Семлемен непонимающе уставился на Перуса.
— Зачем пешком? — подозрительно спросил он.
— Верхом дальше опасно, — терпеливо повторил секретарь. — Болото, неровен час в трясину вляпаемся.
После бешеной скачки, во время которой Настоятель сосредотачивался только на том, чтобы не отстать от настегивающего коня секретаря, они оказались в каком-то глухом и подозрительном лесу. Под копытами хлюпала вода, пахло гнилью. Все чаще попадались поваленные в беспорядке древесные стволы, поросшие густыми бородами мха. Хотя солнце стояло уже довольно высоко, в лесу еще царил сумрак, копящийся под разлапистыми еловыми и дубовыми ветвями.
— Здесь еще верста или две по болотине, а потом снова сухое место и хорошая дорога, — нетерпеливо сказал секретарь, настороженно оглядываясь по сторонам. — Нам нужно идти быстрее, а то еще догонят...
— А сразу по сухому нельзя проехать? — недовольно проворчал Настоятель, грузно спрыгивая с седла и брезгливо морщась от брызг грязи на подоле рясы. — Потопнем еще...
— Нет, господин Настоятель, не потопнем, — странная усмешка мелькнула на лице брата Перуса. — Обещаю — нам такое не грозит. Я вырос неподалеку от здешних мест, так что знаю болота.
Он отвернулся и пошел вперед, держа коня в поводу и внимательно глядя под ноги. Иногда он тыкал вперед подобранной валежиной, проверяя почву.
Настоятель смотрел на удаляющуюся спину провожатого, и в сердце начали закрадываться смутные подозрения. А вдруг... Нет, пустое. Преданный как собака, неподкупный секретарь, за год с небольшим ставший правой рукой и довереннейшим соратником — нет, он не может предать. Да и не выбраться без него из чащобы. Брат Семлемен вздохнул и двинулся за Перусом, то и дело оступаясь и повисая на поводу лошади.
Местность заметно понижалась, и трясиной пахло все сильнее. Стало заметно светлее — деревья пошли пониже и пожиже кроной, многие стояли прямые и голые, мертвые словно прошлогодняя трава. Над головой реяли тучи комаров, от которых Настоятель безуспешно отмахивался. Он с трудом подавлял желание замахать руками и с головой закутаться в плащ, чтобы укрыться от ненавистных насекомых. Звон крыльев сводил с ума, а мелкая мошка лезла в рот, забивала нос и глаза. Тут и там замелькал вечнозеленый болотный загольник. Наверное, осенью сюда хорошо гонять баб и детишек за ягодами... Глубокие следы в мягкой почве сразу же заполняла вода, грязь покрывала одежду людей и конские ноги, а идти становилось все труднее. Наконец, брат Перус остановился, подождал, пока к нему не приблизится Семлемен, и беспомощно развел руками.
— Давно я здесь не ходил, — виновато пояснил он. — Болотина разрослась. Местность знакомая, господин Настоятель, не заблудимся, но лошадей придется бросить. Жаль — до горки не больше полуверсты осталось.
— А дальше? — подозрительно спросил Семлемен. — Ну, выберемся мы из болота, а потом? Сколько там до людей добираться?
— Да верст через десять деревушка... еще недавно стояла, — неуверенно ответил секретарь. — Наверное, не сожгли еще. Да не заблудимся, господин Настоятель, точно говорю. Ну, можно еще назад вернуться, да только к самому Сухому Логу придется топать, иначе никак не обойти. А там дикари, небось, уже всех перерезали...
Брат Семлемен вздрогнул и с досадой бросил повод.
— Ладно, шут с тобой, веди, — плюнул он. — Только смотри: заведешь невесть куда — шкуру спущу!
— Да, господин Настоятель, — поклонился секретарь.
Действительно, постепенно почва стала немного суше. Вскоре беглецы выбрались на небольшой сухой островок, в центре которого вздымалась толстая мертвая сосна. Запыхавшийся с непривычки брат Семлемен устало опустился на землю.
— Привал, — скомандовал он. — Передохнем немного.
— Да, — с непонятной интонацией согласился секретарь. — Отдохнем... чуть-чуть.
Он подошел вплотную к вытянувшемуся на земле Настоятелю и с силой пнул его ногой под ребра. Брат Семлемен задохнулся от боли.
— Кретин! — завизжал он. — Что ты делаешь?
— Плачу долги, — сквозь зубы ответил секретарь и снова пнул Настоятеля. Тот попытался подняться, но брат Перус сбил его на землю и наступил на грудь. — А долг, как известно, платежом красен, ублюдок!
— Что... что ты говоришь? — прохрипел Настоятель. — Опомнись, Перус, это же я, твой господин! Ты же... ты же...
— Твой преданный пес, да? — усмехнулся секретарь, и от его ухмылки по коже Настоятель продрал мороз. — О да, я хорошо играл свою роль. Он точно пообещал мне — если я проявлю терпение, то однажды смогу сомкнуть свои клыки на твоем горле, мерзавец!
— Да что такое с тобой! — брат Семлемен забился на земле, безуспешно пытаясь подняться. Перус отступил на шаг, дождался, пока Настоятель не встанет на четвереньки, и снова с силой пнул его под ребра. Тот перекувыркнулся и остался лежать, хватая ртом воздух. От боли у него помутилось в глазах. — Предатель...
— Я предатель? — усмешка внезапно исчезла с лица секретаря, оно исказилось в страшной гримасе. — Я предатель? Это говоришь мне ты — человек, предавший на смерть мою сестру?
Он наклонился и занес руку для удара. Настоятель съежился, но брат Перус передумал. Он ухватил Настоятеля под мышки и с трудом отволок к сосне.
— Помнишь Великое очищение, ублюдок? Помнишь? Или предпочитаешь забывать свои преступления?
Большой мрачный подвал. Дощатый помост. Вонь кипящего в огромных котлах масла. Мечущийся свет факелов. И крики, вопли страшной боли, и ужас, смерть, насытившие спертый воздух помещения. Молодая нагая женщина на дощатом помосте — еще недавно на коленях в судебном зале, а сейчас в подземелье казни, руки связаны за спиной, и какой-то мальчишка неловко толкает ее в плечо, и трещит гнилая веревка, и кипящее масло смыкается над ее головой...
— Великое очищение спасло Храм... — просипел Настоятель.
— Оно его погубило! — рявкнул секретарь. — И оно погубило мою сестру! Ты ее погубил! Ты председательствовал в церковном трибунале, ты знал, что она никогда не использовала свой дар, но ты отправил ее в котел! — В его голосе прорезались истеричные нотки. — Но ты заплатишь, мразь, ты заплатишь!.. Я лишь ждал подходящего момента, а до того передавал ему каждый твой шаг. Что, господин Настоятель, нравится стать преданным? Раньше предавал ты, оказаться жертвой для тебя внове...
Лихорадочно бормоча, секретарь выдернул из-за пазухи моток веревки и начал лихорадочно его распутывать. Настоятель Семлемен с ужасом смотрел на него. Но ведь у нее не было брата! Или был? Что он знал про нее, про сестру по вере, что соблазнила юного послушника, заставила его нарушить обеты, впасть в тяжкий грех? Ничего, ничего, ничего... Но она так и не издала ни звука, ни тогда, на трибунале, когда свидетель обличал колдунью, ни потом, когда он пришел в камеру смертницы для принятия покаяния, ни даже когда она рухнула в кипящее масло. Но что он мог сделать? Отпустить ее? Ведьму? Но у нее не было брата!..
— У нее не было брата! — выкрикнул он. — Не было!
Брат Перус остановился и посмотрел на него бешеным взглядом.
— У нее был брат, — прошипел он, — а у меня была сестра. Мы не слишком ладили, но мы любили друг друга, и моя мать любила нас. Моя старая мать, слышишь, ты, дерьмо, она не перенесла ее смерти! Ты убил не одну — двоих! Когда я узнал о ее гибели в котле, я поклялся отомстить. Я служил лишь послушником в Камуше, но он нашел меня, помог перебраться в Тапар, устроиться неподалеку от тебя, рядом с тобой. Как я ждал! В моей жизни не осталось ничего, кроме ожидания... Он пообещал мне, что однажды я смогу отомстить, и он не обманул меня! Встать, падаль!!
Брат Перус еще раз пнул Настоятеля и с силой потянул его за ворот рясы. Тот с трудом поднялся на ослабевшие ноги. Он уже забыл мертвую ведьму, но вот она снова смотрит на него глазами своего брата. Ах, как они похожи! Как он не заметил такого очевидного сходства раньше?
— Очищение! — Семлемен отчаянно попытался ухватиться за последнюю соломинку. Он видел безумие, плещущееся в глазах некогда верного помощника. — Я не виноват! Она стала ведьмой...
— Она не стала ведьмой! — зловеще усмехнулся брат Перус. — Как и сотни других по всему княжеству, ее сварили заживо, чтобы ты мог укрепить свой авторитет и стать следующим Настоятелем! Я долго ждал, когда ты, наконец, окажешься в моей власти. Иногда я сомневался, что я дождусь отмщения, но он обещал... а он всегда держит свои обещания!
Секретарь ударил Семлемена поддых, и когда тот согнулся от боли, ловко вытряхнул его из рясы и кольчуги, прижал его к дереву и завел руки назад, за ствол, спутав их веревкой. Той же веревкой он примотал к стволу ноги, до боли затянув узлы.
— Кто — он? — внезапно короткое слово показалось задыхающемуся Настоятелю самым важным в мире, важнее врезающихся в кожу пут. — Кто сказал тебе? Кто обещал?
— Не знаю, — безразлично ответил секретарь, проверяя узлы. — Он назывался многими именами. Думаю, ни одно не являлось настоящим. Меня он сам не интересовал. Но он обещал мне месть, и он сдержал слово. Тогда, в Малаховке, он сказал мне, что час близок, и он оказался прав. Он — карающий меч Пророка, и он никогда не ошибается...
— Тилос? — выкрикнул Настоятель. — Его зовут Тилос? Тот, что убил Карима?
— Он назывался и таким именем, — секретарь присел перед Семлеменом на корточки и снова искривил губы в зловещей усмешке. — Но ты не о том спрашиваешь, мразь! Разве тебя не интересует, что я с тобой сделаю?
— Пощади! — взмолился Настоятель. — Пожалуйста, пощади! Я дам тебе все, что хочешь! Деньги! Хочешь золота? Власть, я сделаю тебя новым Настоятелем саламирского Храма! Или даже всех четырех Храмов! Они все погибнут там, на холме, и я стану главным, я верну единство Церкви — а потом сделаю главным тебя! Все, что хочешь, только пощади!..
— А я и не собираюсь тебя убивать, — мелко захихикал секретарь. Он встал на ноги, вытащил нож и приблизился вплотную, обдав Настоятеля чесночным дыханием. — Честно, не собираюсь. Я давно мог бы всыпать яду в вино или заколоть тебя ночью, во сне. Но легкой смерти ты не достоин. Я не палач и не смог бы сторицей воздать тебе болью. Но здесь, на болоте, у меня есть помощники. Хорошие и неподкупные помощники, которые не умеют предавать. Им не нужно золото, не интересна власть. Все, что им требуется от человека — его кровь. — Перус резко взмахнул рукой и поднес к глазам Настоятеля крупного полураздавленного комара. — Вот они, мои друзья. Знаешь, — он доверительно наклонился к бывшему хозяину, — я слышал, что в здешних болотах они за ночь досуха высасывают человека, и даже зима не делает их менее кровожадными.
Секретарь ухватил Настоятеля за ворот и распорол подрясник сверху донизу. Сырой холодный воздух заставил кожу Семлемена покрыться мурашками. Перус отбросил в сторону остатки одежды, несколько раз полоснул Настоятеля ножом по лицу, груди, животу, пустив струйки крови из неглубоких разрезов, и отошел на несколько шагов.
— Можешь кричать, — разрешил он. — Кто знает, вдруг тебя услышат... какие-нибудь заблудившиеся дикари.
Кровь тонкими струйками текла из саднящих порезов, заливала глаза. Брат Семлемен почувствовал несколько болезненных уколов по всему телу.
— Погоди! — отчаянно крикнул он в спину уходящему секретарю, отчаянно пытаясь заглушить все усиливающееся гудение комариных крыльев. В сердце поднималось черное безумие, гасящее разум. Он знал, он всегда знал, что проклятые кровососы однажды погубят его! — Погоди!!
Брат Перус даже не обернулся и через несколько мгновений исчез за деревьями. Однако он не ушел далеко. Устроившись так, чтобы видеть одинокую сосну с привязанным Настоятелем, он приготовился ждать — и наслаждаться. Тайный хозяин обещал ему власть, положение в Храме, но к чему? Его жизнь давно выгорела дотла. Он убедится, что мерзавец умрет в муках, а потом... Какая разница, что случится, когда свершится месть?
Оставшийся в одиночестве брат Семлемен завизжал.
Я стою на опушке, прикрыв проекцию психологической невидимостью, чтобы не привлекать к ней внимание. Проекция мальчика там, на восточной стороне лога, за рекой, над обрывом. Я вижу короткие вспышки, а иногда даже вычленяю из общей какофонии стук выстрела. Огнестрельное оружие — вершина технологии, доступной ему в нынешних условиях, и он использует его максимально эффективно. Когда повзрослеет, вероятно, станет отличным Тактиком, особенно с учетом его опыта. Возможно даже, Корректором, если проявит интерес. Но сейчас нужно вернуть его деятельность в разумные рамки.
Он не отвечает на вызовы, даже форсированные — надулся и обиделся, как ребенок, получивший выговор, не желает общаться. Разумеется, можно воспользоваться его формальным статусом недееспособного — принудительно заблокировать проекцию, запереть в личной виртуальности, устроить строгий разнос, объяснить, наконец, что нужно проявлять ответственность и сотрудничать с другими. Но он все-таки не совсем ребенок. По возрасту он только что выбрался из пеленок, но умственно он взрослее многих и многих... да что там, подавляющего большинства представителей нашей дряхлой популяции. Совсем не хочется унижать его таким образом из-за незначительного, в общем-то, повода. Да и те планетарных полгода, что я смотрела на Текиру глазами автономной проекции, добавили понимания его мотивов. Он искренне пытается защищать их — смертные биоформы с мимолетной жизнью, упорно не желая понимать тщетность своих усилий. Возможно, стоило просто оставить ему местный социум для единоличных развлечений, сосредоточившись на коррекции планеты.
С другой стороны, ему следует понять и принять главный закон нашего общества: учитываются интересы каждого. Текира — уникальный случай, единственная игровая площадка, оказавшаяся в Большой вселенной. У каждого члена Текирской рабочей группы есть собственные мотивы, и игнорировать их, приняв благородную позу защитника угнетенных, попросту неприлично. Мальчик он разумный, должен понимать и сам. Однако юношеская кровь кипит и пенится, мешает ему мыслить рационально. Воспитательный щелчок по носу пойдет ему на пользу. Даже если не хочет общаться напрямую, то уж "лицом к лицу", как он общается с биоформами, от разговора отказаться не сможет. Вот еще одно испытание для меня: когда я в последний раз всерьез обменивалась информацией, используя колебания в атмосферных газах? Возможно, что и никогда, если не считать первых минитерций после рождения, проведенных в биологическом теле. Ну что же, нынешняя коррекция, похоже, станет источником полезного опыта сразу во многих областях. А заодно проверим, насколько моя теоретическая подготовка в общении с биоформами применима к местной практике. Между мной и мальчиком — кипящее поле боя. Разумеется, можно просто сместиться к нему. Но раз уж выдался повод, попробую-ка я провести проекцию через битву, никому не повредив всерьез и не используя "задернутые занавески", как на сленге бывалых Тактиков обозначают психологическую невидимость.
