Кайя наконец поднял голову и посмотрел на меня. Мне было жаль, что я держал его за какое-то чудовище: он был обычным человеком, и не стоило мерить всех по себе.
— Я должен вам признаться, магистр, — Кайя не был радостен; но глубокая убежденность звучала у него внутри подобно светлой искре, давая опору. — Когда на острове я утешал отчаявшихся... я говорил, что светлый магистр помнит о нас и спасет нас. Но я сам в это не верил. А потом вы пришли за нами и нас спасли.
...Техники пропустили последний поезд, перегородили рельсы, и начали устанавливать на въезде бетонные блоки.
Высший Джиллиан тихо и незаметно пришел пешком. Остановился перед лабиринтом бетонных блоков; смысл приготовлений он понял. Я впервые видел, как что-то в человеке ломается так стремительно.
Высший Джиллиан аккуратно обогнул приготовленные для него преграды, перекинулся словом с островитянами и остановился рядом со светлыми.
— И что между ними может быть общего? — ревниво спросил Иллерни.
Покушения? Островитяне сказали Джиллиану, что боятся ехать к темным; Джиллиан сообщил, что нечего бояться, ведь он поедет с ними, и бедные островитяне совсем забоялись.
Из Вальтоны докладывали, что темные отряды блестяще зачистили территорию от нэртэс. Руководил отрядами темный маг Ринвель.
Когда в Вальтоне я взялся подвезти Миля, нэртэс взялись преследовать нас по морю, но темные отряды выехали навстречу. Ринвель выскочил из машины, увидел меня и заскочил обратно. Он и правда старался перевестись как можно дальше.
Позже Матиас передал мне конверт — стандартный конверт внутренней службы. Было заметно, что конверт долго носили с собой и помяли, а потом пытались разгладить утюгом. Письмо поспешным, дрожащим почерком гласило:
"Я понял.
Вы сказали это прямо.
Вы не важны для меня, сказали Вы мне, это была Случайность. На моем месте мог быть любой.
Дела магистра говорят за него. Вы пришли за нами в Иву.
Вы пришли не потому, что я важен для ваших планов.
Мы — Не пыль под колесами темной гильдии".
Смешно.
Одна из маленьких островных акул все-таки погибла. Остальные акулы были живы и здоровы, но эта нет.
Я выкопал для нее могилу в сухой земле и похоронил, завернутую в ткань. Я бы мог положить ее в лодку и оттолкнуть от берега, чтобы она плыла на восток, но в этом не было смысла.
Со мной был только Матиас: Матиас наблюдал с интересом, а потом отвлекся на ловлю стрекоз. Матиас не знал, что такое смерть.
В моих покоях все лежало по местам, был порядок. Я взял держатель для папки, об который когда-то поранил руку, неторопливо разогнул и метнул не глядя. Железка глубоко вошла в деревянную оконную раму.
Корабли и лодки уже завели в доки; в побережных общинах окна закрыли ставнями, и по пустым улицам ветер гонял пыль. Мелкие деревни вывезли, горожане заканчивали эвакуацию, а на закрытых боковых входах убежищ горел алый цветок. Джиллиан проверял двери после всех и запечатывал их.
На опустевшей площади Кипариса стояла рыба из железных прутьев, а внутри нее — модель побережья с горами, пляжами и маленькими домиками.
— Говорят, что наш мир — большая рыба, которая плывет в очень темном и очень глубоком море, — сказал я Матиасу.
На чешуе плоских тканевых рыб тоже было изображение берега. Но не страшно то, что мир рыба; страшно то, что мы в океане не одни.
В убежище Остролиста Джиллиану вручили корзины, полные цветов мака. "Высший Джиллиан, — проносилось в толпе. — Высший Джиллиан". Джиллиану было не обязательно радоваться, но это значило, что Побережье наконец заметило, что он существует.
Я читал трактат о цветах земных, который приписывали одному темному магистру. Об астрах, камелиях, ирисах. О форме венчика, изгибе лепестков, и во всем был свой смысл.
— Среди всей темной гильдии должен же быть хоть один истинный темный маг, — сказали власти города, что вручали цветы.
Жизнь истинного темного Джиллиана была полна внезапных поворотов.
Над его головой взорвали рыбу-хлопушку, и Джиллиана обсыпало алыми лепестками. Джиллиан достал табличку — часть лепестков с его одеяния посыпалась вниз — посмотрел на нее, спрятал, и принялся взмахами руки подгонять людей, идущих в убежище.
Мне вручили огромную рыбу из вышитой ткани, натянутую на плоский каркас. Рыба едва умещалась в руках, но отдавать ее помощникам сразу было бы невежливо. Так я и поехал вместе с ней.
Дорога ровно ложилась под колеса машин. Позади оставалось море и белая арка на утесе, и я отвернулся. Что уж теперь жалеть о прошлом.
Аринди вновь расстилалась по сторонам. Мы ехали так быстро.
...Я помнил, как мы застряли посреди дороги: сломалась машина. Ветер опалял жаром, стояла великая сушь. Они лежали под навесом, держась за руки, и тяжело дышали, а мы бегали к колонке, набирали едва текущую ржавую воду, накрывали их мокрой тканью. Стоило выйти из-под навеса, как солнце обрушивалось на плечи всей тяжестью. Над горизонтом в мареве поднимались башни Полыни; но это был мираж, они были далеко.
Тогда я впервые услышал этот звон. Тихий, почти неслышный звук плыл над землей, отдаваясь в голове вместе с пульсацией тяжелой крови.
Я не понимал, откуда берутся воспоминания. Такие четкие, такие яркие. Я не ждал их. Тогда все закончилось хорошо — тогда не могло закончиться иначе. Мы сидели в больнице маленького городка, на прохладном кафеле, и смеялись. Тени держали меня за руки, их руки были горячими, липкими от пота, прохладными, мокрыми от воды.
Твой камешек черный, твой камешек белый...
Я устал так много помнить.
С прохладных холмов меня приветствовал замок Лонгард. Лонгарду было одиноко, и сквозь призыв слышалось нетерпеливое хныканье: Лонгард не понимал, почему его бросили. Из тенистых долин меня приветствовала едва открывшая глаза Иншель. Иншель любопытно разглядывала все, что ей попадалось, и спрашивала, когда же вернутся те, кого она помнила.
Шеннейр ждал нас на подходе к Вихрю, на той самой обзорной площадке. Здесь уже вырос маленький постоянный лагерь. Шеннейр смотрел на безобразно распухший Вихрь в короне молний, на опустошенную равнину, и я понимал, что зрелище разрушения и ярость бури ему милее любого праздника.
Вокруг висели линзы, пока отключенные. О том, что происходит, мы объявляли на весь материк.
Дела на материке шли бурно. Карту, висящую в кабинете Нэттэйджа, сплошь испятнали язвы сражений — там, откуда доносилось громкое эхо сработавших заклинаний. Северная коалиция распалась на три страны, каждая из которых утверждала, что к Северной коалиции отношения не имеет и по ее обязательствам платить не будет. С освобожденных земель с нами робко пыталось связаться общество Чианта-Роо.
В Загорье творилось что-то странное. Жертвенный костер на перевале в этот раз не зажегся. Маленький отряд загорцев вернулся домой. Такие перемены должны были свидетельствовать о смене парадигмы: Загорье кипело, накрытое плотной крышкой. Я не думал, что ЯнИнш вернется домой. Но он был верным гражданином своего государства, а главной целью Северной коалиции всегда было Загорье.
На севере гражданская война, в Загорье гражданская война, по всему материку. Я очень толковый магистр.
— Война — ключ ко всему, — Миль торжествовал. Хотя, казалось бы, темному магу Милю война принесла только страдания. — Война — это ответ. Все решается войной, и люди всегда будут воевать. Признайте это.
И мне становилось смешно. Кто из нас наивен? Мир не достигается просто так и запросто.
Участие в деле темного и светлого магистра было важным. Это не первая попытка: когда Ишенга и Шеннейр работали вместе — это вызвало небывалое единение гильдий. Правда, потом они все испортили.
Вихрь наблюдал за мной. Я вернулся, я же обещал.
Среди темных настроение царило приподнятое. Они чувствовали, что надо напрячь силы для финального рывка, а дальше или блистательная победа, или сокрушительное поражение. Столь ясный и судьбоносный выбор будоражил кровь.
— Храни надежно, — я передал Матиасу ларец с венцом Та-Рэнэри внутри. — Никто не должен его касаться. Я не хочу, чтобы мой артефакт трогали посторонние.
Будь у меня время и силы, я бы только тем и занимался, что предлагал темным померить венец. Но времени на развлечения хронически не хватало.
Матиас кивнул, торжественно прижимая сверток к груди. Я опасался, что Первый Лорд слишком сильно воздействует на эмпатическое восприятие, и потому решил не использовать усилители; и поэтому здесь оставался Матиас. Первый Лорд мог переподчинить заарна себе.
Эршенгаль тоже оставался. Теперь он стал слишком ценным, чтобы брать его с собой.
— Проследи, чтобы к нашему возвращению страна не развалилась окончательно, — велел ему Шеннейр. Отношение Шеннейра к своему лучшему магу оставалось по-прежнему небрежным.
Эршенгаль молча поклонился.
Матиас посмотрел на Шеннейра через полуприкрытые веки, и, не проявляя эмоций, ответил:
— Да.
Вот так и должно выглядеть настоящее прощание. Строго, торжественно. Без хлопушек.
Мы уходили вдвоем — на этот раз мне доверяли больше.
Вещи для нас были готовы давно, но потом лаборатории что-то забеспокоились, забрали их обратно, дорабатывали и проверяли, и сделали новые. Эршенгаль дополнительно принес мне броню — жилет из легких костяных пластин со знаками. Он не был уверен, что я ее возьму, но я взял. Принцип построения знаков был вполне светлым.
— Мой наставник был разносторонним человеком, — сказал он.
Наставник Эршенгаля был сосредоточием всех достоинств. Почти как мой магистр Ишенга.
— Мой наставник был лучшим, — ровно согласился Эршенгаль. — Он многому меня научил.
Я с неприязнью понял, что он скучает. Но эмоции никогда не руководили Эршенгалем.
— Он не прощал неправильных поступков. Он поступил неправильно.
И он мертв.
Броня должна была защищать от вредного влияния Заарнея. Шеннейр презрительно поморщился на защиту, которую ему предлагали.
Иллерни подошел с загадочным видом, волоча с собой два ящика. Я понял расчет темных: чем позже я увижу, что они приготовили, тем меньше шансов отказаться.
— Это последний артефакт, который сделала Гвендолин, — Иллерни с поклоном передал мне плоский обруч из множества спаянных серебряных нитей. — Великий маг Гвендолин сделала это своими руками для вас.
Я представил, как Гвендолин склоняется над верстаком, тонкими нежными пальцами перебирает катушки с нитями: серебро сияет и звенит во мраке. Ее лицо бледно проступает из темноты; Гвендолин закрывает его маской сварщика. Обруч был настолько тонкой работой, что его было страшно держать в руках. Он напоминал шлем оператора, который я видел на нижних уровнях замка. Замок поможет мне уйти и вернуться.
Иллерни положил передо мной объемный футляр и открыл. Там лежал Зет-один — Теперь он был легче и шел на контакт проще.
— А можно мне пойти без оружия?
— Какое "без оружия"? — подчеркнуто хмуро отозвался Шеннейр.
То есть Шеннейр пойдет в Вихрь как на прогулку, а я как на поле боя.
— И самое главное, — Иллерни открыл еще одну, бархатную шкатулку, и с тонкой улыбкой преподнес мне прицел. Прицел украшала только неприметная печать: рыбка.
Надеюсь, это не намек на тот эпизод на стрельбище. Я прикрепил прицел и навел разумное оружие на верхушки деревьев; опустил, скользнув взглядом по Эршенгалю, и убрал оружие.
Уничтожение островного квартала должно было создать сильную психическую волну. Я ее не почувствовал. Я жил как жил, а островного квартала уже не было. Эршенгаль не пошевелился; потом шагнул ко мне и встал напротив.
— Я сожалею о том, что произошло, Тсо Кэрэа Рейни, — тьма окутывала Эршенгаля, тяжелая и непроницаемая. Тьма всегда была внутри него; тьме нравился Эршенгаль. И он смотрел мне в глаза, а я в его глаза смотреть не мог. — И я возьму власть, чтобы это никогда не повторилось.
Я стиснул зубы:
— Только потому вы живы.
Я не знал, почему так важно, чтобы хоть кто-то признал, что это было неправильно. Как будто это могло что-то отменить. Эршенгаль как будто хотел сказать что-то еще, но промолчал. Мне показалось, что он в самом деле сожалел.
Матиас подошел следом и поклонился:
— Я буду ждать здесь.
— Только без табличек, — предупредил я.
Он был так умилителен в своей серьезности и старании.
— Стойте!
Миль ворвался в лагерь стремительно. Окружающие обернулись к нему, предчувствуя плохие вести, но заклинатель нетерпеливо отмахнулся от них:
— Пошли вон, я буду говорить со светлым магистром.
Шеннейр проводил его спокойным холодным взглядом и отступил, делая сигнал другим. Шеннейр не хотел портить мелкими раздорами свою великую битву. Думаю, финальную расправу над Милем он предвкушал как славный подарок.
Я послушно отошел в сторону: я не мог бы игнорировать Миля.
— Наверное, вам бы хотелось присоединиться к нам? Ну, знаете, приключения.
Миль даже не стал отвечать, где он видел меня и мои приключения.
— Вы думали, что задали мне неразрешимую задачу, Рейни, — с размаху заявил он. — Как будто я мог не справиться с такой ерундой. Не увидеть цепи в мозгу, что вызывают...
— Я задавал вам задачу?
Он притормозил:
— Вы уже ваши собственные слова не помните? Нарушение восприятия реальности, эмоциональное расстройство, нарушение биохимии мозга, синтез нужных веществ... А вы думали, настоящий разум не справится с такой глупой вещью, которую недалекие люди называют чувствами и эмоциями? Лоэрин начал идти в этом направлении, но жалкие дилетантские потуги и рядом не стоят с работой настоящего мастера! — он приосанился и небрежно сообщил: — Я готов изобрести таблетки, от которых вы перестанете ходить как снулая рыба, и даже голоса в голове больше не станут разговаривать с вами. Мне нужны испытания, конечно. Гениальные открытия, это непросто, Рейни.
Так он запомнил мою просьбу про таблетки, поднимающие настроение?
— В жизни не слышал ничего изумительнее! — я терпеливо посмотрел на часы: — Но у меня совсем нет времени.
Кажется, восторгов от меня даже не ждали. Миль был в восторге сам от себя. Он развернулся, чтобы уйти, через несколько шагов развернулся обратно и так же безапелляционно объявил:
— У меня плохое предчувствие. Вы должны отменить операцию.
Я вздохнул еще терпеливей. Миль умел наводить панику.
— Я не беру вас с собой, Миль. Вы не в большей опасности, чем кто угодно другой.
— А если вы проиграете?!
— Хотите напоследок мудрость светлого магистра? Можете плыть — плывите. Не можете — не плывите. Не беспокойтесь, Миль. Нате вам рыбку, — я наконец сгрузил ему подарок от побережья и, не оборачиваясь, пошел к машине.
* * *
Мы ехали напрямик через Полынь.
Я больше не узнавал великую столицу. Те улицы, по которым гулял когда-то. Над пылью, над холмами щебня поднимались черные скелеты башен. На развалинах качались бурьян и полынь.
Столько сил было вложено в то, чтобы город вырос здесь.
— Меня упрекали, что я устранял всех магов, которые могли стать мне конкурентами, — Шеннейр закинул руки за голову и с хрустом потянулся. — Как будто я должен ждать того, кто меня заменит. Странная участь магистров.
