— Ала, я не хочу прятаться, — сказал Огонек. Ему стало почти интересно. Чтобы его сейчас напугать, понадобилось бы что-то другое или кто-то другой, не Къятта.
— Ты не захочешь ссориться с нашим Родом, — произнесла Шиталь, и это был не вопрос; она смотрела на гостя, сжимая на груди руки, а пальцы комкали тончайшую накидку из жатой искрящейся ткани. Еще миг, и Къятта хозяйку дома попросту вышвырнет, понял Огонек. Чего ему надо, кто укусил?
— Я тебя... прошу дать нам поговорить, — с трудом произнес Къятта. Что-то он такое увидел в Шиталь, чего не сумел Огонек, хоть сам недавно понял — она не просто красивая женщина. И слуги не просто так пропустили незваного и наглого гостя: знали, что хозяйка себя в обиду не даст.
Она немного подождала — и кивнула. Не быстро и не медленно, плавно покинула комнату, будто решила полюбоваться цветами в саду, или вспомнила несрочное дело.
Къятта развернулся к подростку и смотрел на него в упор. Огонек не отворачивался; было даже почти хорошо в этот миг, что-то живое, а не сосущая безнадежность.
— Хорошо, что я не убил тебя тогда.
— Ты это сделал, — сказал полукровка. — Если бы другой не спас, я был бы мертвым.
— Крысенок, — прошептал Къятта, из-под ресниц презрением и ненавистью окатив Огонька. Жесткие пальцы впились в плечо:
— Ты его чувствуешь?
— Что?
— Связь айари и чимали! Не придуривайся, я знаю про все твои подвиги!
— Нет, — Огонек пробовал собрать мысли в единое целое. Он не ожидал... не таких вопросов. — Когда его ранили, я был... сейчас ничего. Он же погиб, — голос стал хриплым на этом слове.
— С тобой все было в порядке? Ты чувствовал его смерть?!
— Нне... не уверен...
— Он жив? — казалось, еще немного, и пальцы попросту переломят кость.
— Я не знаю! — взмолился Огонек. — Как я могу...
— Иди к нему.
— Куда?? На то место?
— Недоумок. К его Огню. Вспоминай! — Къятта хлестнул мальчишку по щеке.
— Я не могу! Я не знаю, как!
— Как ты лечил этих уродов с севера? Откуда брал Силу? — Встряхнул Огонька, так, что у того зубы стукнулись друг о друга. — Ну?!
Огонек пытался собраться с мыслями, с чувствами, хоть с чем-то , что поможет ему. Сейчас он и сам не понимал, хочет исполнить приказ, чтобы освободиться, или чтобы узнать о друге... и почему это не пришло в голову раньше! Ох, и правда недоумок... Ведь сам бежал через темный лес, чтобы спасти от замыслов Лачи... В мозгу словно камни сталкивались, мешая слышать и думать. А янтарные глаза прожигали его насквозь, и от этого было больнее, чем от хватки, и бесполезными, жалкими были все усилия.
— Он жив! — выкрикнул Огонек, и собственный голос отозвался в ушах, словно скрежет.
— Что с ним?!
— Я не знаю! Больше я ничего не могу! Но он жив!
Огонек отлетел к стене, ударившись затылком. Когда сумел собраться, и перестали плавать искры перед глазами, понял — Къятты в комнате нет. Но подросток не успел облегченно вздохнуть — вошла Шиталь.
— Подслушивать нехорошо, — она присела на корточки перед мальчишкой. — Но полезно. Почему ты соврал?
— Ала? — растерянно проговорил Огонек.
— Даже не отрицай. Я видела твое лицо — да, я еще и подглядывала. Ты ничего не смог.
— Но... — подросток оглянулся — не появился ли Къятта.
Шиталь кивнула:
— Он поверил бы и птице — пересмешнику. Он слишком хочет услышать то, что ты и сказал.
Огонек молча смотрел на красивую женщину, понимая, что впервые не испытывает неприязни к старшему из внуков Ахатты.
После он долго ругал себя за то, что сам не подумал об очевидном, и раз за разом пытался нащупать хоть полупрозрачную ниточку, но не было ничего. Ничего, кроме сосущей вины — ведь сразу поверил; не потому ли, что в глубине души хотел избавления?
Къятта с несколькими разведчиками ускакал к месту гибели брата. С ним хотели отправить еще людей, и Тарра предлагал своих — беспристрастный свидетель, но Къятта будто обезумел и говорить ни с кем не хотел.
Про это Огонек знал от Шиталь, а та — от самого Тарры. Новости в Астале разлетались быстро.
— Мне еще по секрету сказали, что он поначалу хотел и тебя прихватить — вдруг поможешь в поисках, но потом передумал. Ты ведь наверняка попытался бы снова удрать, и поди еще разбери, правду скажешь или нет, мог намеренно направить в другую сторону...
Шиталь верила, что он так бы и поступил. А он час за часом снова и снова пытался понять, сохранилась ли связь, жива ли она — неужто просто прекратилась после смерти Ведущего, ничем, никак не сказавшись?
Узнав, что Къятты в городе нет, Огонек решился. Если его не пропустят... ну что ж, изгороди тамошние вполне преодолимы, желающих просто так залезать в этот дом не имелось.
Пустая скорлупка большого ореха валялась на тропе. Смешно, сказал себе Огонек. Я так страдал, что вынужден был вернуться сюда, а теперь сам пробираюсь тайком. Вот одна знакомая дорожка, и другая — в этой части сада часто бывал Кайе, и слуги без нужды не захаживали. Сейчас, без него, по-прежнему было пусто. Если не смотреть по сторонам, то он будто бы тут. Вон на тех ступенях любил сидеть. И тоже можно присесть, а он словно бы в доме, сейчас окликнет.
Вокруг толпились песни, спетые в этих стенах, в этом саду, постепенно становясь тенями — и тая.
Подросток вспомнил северный обряд в пещере, вспыхнувшее пламя, так напугавшее там. Теперь он знал причину своего страха. А Кайе смирился, что его подопечный шарахается от внезапного огня... просто сидеть у костра полукровка мог, и на том спасибо.
Огонек нагнулся, взял скорлупу ореха, немного щепок, и кусочек коры. Вечерело, в коридорах уже горели факелы. Никем не замеченный, он пробрался в дом через покои товарища, поджег длинную веточку и вернулся в сад. Там положил в скорлупу щепки, а все это поместил на кусок коры. Поджег — получился будто бы крохотный светильник на постаменте. Нагнулся, взял его в руку, держал на открытой ладони. Страх подкатил — и ушел. Сейчас это лишнее — страх. Огонь должен гореть здесь, у этой двери, на этих ступенях. Не разжимая губ, повел еле слышный напев, сам не знал, какой и о чем. О лесе, наверное. О бесконечных тропах. И о пропавших на них.
— Зачем? — раздался сзади прохладный мягкий голос. Киаль в траурной темно-лиловой накидке стояла на ступенях террасы, и удивленной таким гостем не выглядела. Огонек не понял сначала — что зачем? Пламя, или песня, или зачем сам пришел?
— Я должен...
Начал, и не знал, как продолжить. Кому должен? Для чего?
— Не стоит приносить сюда северные обряды.
— Да, ала. Прости, я пришел без спроса...
— Къятта уехал, ты, наверное, знаешь. Это для тебя лучше. Мой брат вряд ли пощадил бы тебя, застав здесь.
— У тебя два брата.
Плотно сжатые губы не давали сорваться иным словам.
Киаль пожала плечами — зазвенели браслеты, и будто птичьи крылья мелькнули возле ее рук.
— Пока нет Къятты... Тебя будут кормить в этом доме, если пожелаешь остаться.
Ушла, мелко ступая, словно танцуя.
**
Отроги северных гор
Небольшая комната без окон, факелы закреплены на стенах — свет ровный и теплый, от глаз не укроется ни одна мелочь. Неподвижное тело на каменной тусклой плите, под низким неровным сводом.
Лешти, подручный Лачи, бросил беглый взгляд на пленника — и ужаснулся: его руки не удерживали ни ремень, ни цепь.
— Ты обезумел, — прошептал он, весь страх и гнев ухитрившись вложить в едва слышное восклицание. — Освободил-то зачем?
— Он не проснулся раньше, и сейчас не проснется, — Лачи не понижал голос. — Мне нужна возможность коснуться любой нужной точки на нем.
Кайе привезли на рассвете, под действием зелья, надежного и для людей, и для животных. В таком состоянии находился уже несколько дней, с часа, когда все случилось. Зелье действовало хорошо — лишь один раз пленник шевельнулся, что-то шепнул. Лачи, хоть и хорошо разглядел своего врага в Долине Сиван, с любопытством скользил взглядом по чертам юноши. Странно... Сейчас, когда спокойно лицо, не поверить, что оно способно выражать бешеную ярость. Так очерчены губы, что кажется, они чуть улыбаются; если смотреть только на лицо, никогда мастера изваяний не выбрали бы его образцом для изображения воина. И совсем мальчишка ведь, на свои семнадцать и выглядит — а в этом теле живет вся мощь подземного огня. Как его могли отдать северянам? Или это все же ловушка? Человек, способный провернуть то, что сделал тот парень с юга, мог простирать свои замыслы и дальше. Но Лачи тоже не птенчик неоперившийся, найдет, чем ответить.
Главное, Кайе здесь.
— А если узнает твоя Соправительница? — спросил Лешти.
— Постараюсь, чтобы к этому времени меня уже не волновало ее мнение и было, чем ответить. А сюда она не придет, не может тут быть и ненавидит эту гору. Говорит, слышит голоса сотен погибших, чьи жизни забрал головоног.
— Мне тоже не по-себе, — признался подручный. — Хотя нас разделяют зал и коридоры, все равно. Я тоже ушел бы с радостью.
— Здесь ты мне и не нужен, более того — бесполезен. Займись охраной и разведкой на ближних и дальних тропах. Пока никто не должен нам помешать.
Лешти будто ветром сдуло, хоть и не было ветра в каменной клети. А ведь далеко не трус...
На пороге, будто на смену ему, с поклоном возник человек — средних лет, с седыми висками и доброй виноватой складкой у губ. Он приблизился к пленнику осторожно, готовый в любой миг спасаться бегством.
— Не укусит он тебя, — улыбнулся Лачи. — Он не очнется еще долго.
— Я верю, эльо. Что будет, если мне не удастся совладать с ним?
— Если не удастся — я не стану тебя винить. Но прошу, — Лачи подчеркнул слово — Сделай все, что в твоих силах. Награда само собой — поручение чрезвычайно важно для Тейит.
— Понимаю, эльо.
— Постарайся не обращать внимание ни на что другое, кроме него. Это все только эхо. Я должен выйти, не так ли?
— Мне бы этого не хотелось, — покаянно сказал человек, и добавил: — Но так проще будет чувствовать его одного.
Лачи вышел и остановился в коридоре у дверного проема. Прислонился к стене и не единым движением не показывал, что он живой, не каменный. Много прошло времени. Наконец, покачиваясь и тяжело дыша, появился человек с седыми висками: бледнее мела, но с пунцовыми пятнами на щеках. Он покаянно развел ладони и склонил голову:
— Эльо, прости... Я ничего не могу поделать. Никогда не видел, не ощущал подобного. Вообще не могу понять, за что ухватиться. Это словно пытаться взять пламя голыми руками, только в огне еще мечутся тени человека и зверя. Может, если бы он очнулся...
Лачи только задумчиво кивнул.
— Я ожидал, что просто не будет. Но будить его пока рано. Что ж, если не может даже самый сильный уканэ, у меня есть другие способы. Ступай, ты свободен.
**
Астала
Огонек смотрел в чашку с темным сладким настоем. Прошло немало дней, и в течение каждого он не раз переходил от чувства безнадежности к вере в то, что еще не все потеряно. После слов Къятты он решил не страдать понапрасну, а действовать, только совершенно не понимал, как. Пытался просто почувствовать. Рисовал себе разнообразные картины, надеясь, что мысль сама скользнет в нужном направлении. Пробовал расслабляться и якобы становиться неподвластным реальности, как немного учила Атали. Загадывал увидеть во сне.
И все это было совершенно бесполезным.
Он почти перестал есть — не отказывался от пищи, попросту забывал, что перед ним поставили чашку с ароматной кашей, или лепешку с большим куском мяса. Шиталь велела не оставлять Огонька одного, пока все не съест, но тот умудрялся и домашних слуг сбивать с толку, когда начинал расспрашивать, не слышат ли они, не умеют ли?
Пыполнять порученную целителем работу не мог. Тот поначалу сочувствовал, потом начал сердиться, и в итоге прогнал нерадивого помощника.
Так прошла половина луны. А потом Къятта вернулся.
Весть, что Къятта нашел следы северян, еще большим эхом отразилась от стен и мостовых Асталы. Лешти прыгнул бы со скалы, наверное, если б узнал, что объединенной Силы их самих и чистейших камней не хватило, чтобы скрыть от взора Къятты истину. Къятта знал, что прав, и поэтому смог увидеть. Но след прерывался — уж тут камни не сплоховали.
В Доме Звезд уже начинался Совет, но помехой стала Шиталь, поджидавшая в рощице на границе владений Тайау. Стояла, ладонью опираясь на ствол дерева, сама такая же высокая и прямая, в узком белом платье и накидке цвета вечерней зари, в широком ожерелье из золота и черных камней.
— Что ты собираешься делать? — спросила она самыми нежными тонами своего голоса.
Къятта хмуро посмотрел на нее; провожатым своим не подал никакого знака, и они стояли рядом, тоже слушая разговор.
— Искать — похитители не бесплотны. С собой у меня не было нужных средств, но сейчас...
— Мир очень велик... Сомневаюсь, что его привезли прямо в пещерный город, это опасно.
— Я и в Бездне их отыщу.
— А чем ты предложишь заняться нам, пока будешь гоняться за северянами?
— Сколько сумеем, уничтожить их стоянки вне Тейит. И крысы сами придут к нам. Мы встретим...
Шиталь вскинула подбородок:
— Ты понимаешь, что виновен кто-то из наших? Что сами северяне вряд ли подобрались бы столь близко?
Янтарные глаза сверкнули. Но Къятта сдержался:
— Я не дурак. Об этом я тоже скажу. Чуть после.
Шиталь поежилась, представив это "после". Мягко, как могла мягко сказала:
— Что ж, пускай ты прав, пусть его в самом деле похитили, но прошло еще время! Ты не знаешь, что с ним сейчас.
— Полукровка сможет...
— Он тебе просто соврал. Видел бы ты себя в тот миг — мальчишка перепугался и сказал то, что тебе так хотелось услышать. А все эти дни он сидел и впустую пытался дозваться или хоть ощутить что-нибудь.
— Ты лжешь.
— Зачем это мне?
Она помолчала, прикусила губу и сказала, сцепив пальцы:
— Танни, у тебя больше нет брата.
Сказала — и испугалась, как никогда в жизни. Ощутила — еще миг осталось дышать, он вырвет ей сердце или гортань, и плевать, что Шиталь располагает большей Силой. Но Къятта не пошевелился, только глаза были — звериными и почти безумными.
— Они не убили его.
— Вероятно, тело живет... Зная, как южане привязаны к своим родичам, и как он ценен для Юга — скорее всего не убили, чтобы сыграть на этом. Но они были бы еще глупее, если бы сохранили его рассудок. Ты знаешь, они умеют сводить с ума. Куда лучше нас. Теперь он — растение, Къятта-ни. Беспомощное и бесполезное. Или еще хуже... наш враг.
— Ты же видела, как он рос... — шепотом. — Ты была рядом!
— И я видела, кем он стал. По твоей вине.
Дернулся, будто она крючком за нерв потянула. Шиталь торопливо продолжила:
— Они знают, что значит для нас Род, пойми. Он погиб, танни. Ты хочешь бросить всех остальных... Не мне говорить об этом — Род Тайау стоит и на моей дороге, но все же оглянись! Ахатта немолод, тебе вести!
