— Тебе? — хмыкнул Увар. — Если кто и сможет, так точно не Иргай.
— Иргай? — переспросил оборотень.
— Да... — неопределённо махнул рукой Увар. — Привезли с собой. Увидишь ещё.
— Может, и увижу, — медленно ответил Вир. — Рассказывай.
— А что рассказывать? — пожал плечами Увар. — Шли мимо Ранога, встали здесь, как ты велел. Ждём.
— Из деревни приходили к вам? Или из города?
— Да как не приходить. И стража, и крестьяне. Всем сказали, что мы тут заказчика ждём. Задаток-то получили, только накладки, так что закупимся туточки и уйдём вскорости. А к кому нанимались, так про то болтать не приучены. Крестьянам-то дела нет, мальчишки только возле наших ребят увиваются, с нами уже пяток просились. Стража подольше задерживается, но мы ничего худого-то не делаем. Я парням-то сказал, как ты велел, чтобы ни курёнка не тронули.
— И как?
— Да за трёх заплатил уже, — пожал плечами Увар. — И за погреба два. Мужики-то, небось, диву даются, что за святоши тут окопались, за всё платят. Но раз ты велел...
— Ничего, скоро уйдёте, — заверил Вир.
— Добро, — кивнул Увар. — А это кто с тобой? Уж не к нам ли привёл?
— А если и к вам?
— Бабу? — сплюнул Увар. — Добро б красивую. Забирай обратно, мне своих хватает.
— Да ты с востока гарем привёз, — засмеялся оборотень, делая Врени знак промолчать.
Увар снова сплюнул.
— Если бы! Ребята мои... Эх! Ты ж их знаешь. Уж Агнета ругалась, ругалась...
— Как она поживает? Куда ты её дел? Или с собой взял?
— Да куда её денешь? — безнадёжно махнул рукой Увар. — К родне не отправишь, с собой не возьмёшь. В Раноге пристроил, вроде, хорошо, да и в городе она не первый раз. К гильдии заглянул, обещал кой-чего, ежли что не так у них выйдет. А у нас нынче матушка Абистея всяким таким заведует. Только она эту к себе не возьмёт, не проси.
— Кто? — устало спросил Вир.
— Мать Иргая, — пояснил Увар.
— А. Ну так не вороти нос. Я тебе лекаря нашёл, а ты кочевряжешься.
— Это? — спросил Увар, смеривая цирюльницу взглядом. — Она, что ли, цирюльник?
— Хороший, — с нажимом произнёс оборотень, подталкивая Врени в спину.
— Ну, тебе виднее... она хоть... не из ваших?
— Шкуру менять не умеет, — коротко отозвался Вир.
— И то ладно. А то, не прими к сердцу, Серый, но тебя одного за глаза хватит. А уж Харлан с сыновьями, они ребята нервные. Иргай — как раз один из них. У них там строго. Чуть кто не такой, сразу в реке топят.
— Учту, — пообещал Вир. — Ничего, Большеногая не из таких.
— Ладно, беру, — пожал плечами Увар. — Нам выбирать не приходится. Заглянешь?
— Нет, я в Раног. Утром, — он хмыкнул, — наниматель проснётся, хочу быть рядом.
— Ну, иди, иди, — пожал плечами Увар. — Если что, скажи ему, мы-то хоть сейчас выступим. Эти, которых ты приводил, с книжечками, всё устроили, даже телеги куда-то перегонят, и денег отсыпали. Теперь уйти б поскорее, пока они не передумали.
— Не передумают, — засмеялся Вир, хлопнул Увара по плечу, вскочил на коня и ускакал.
Врени осталась глядеть ему вслед. Привёл, оставил и ушёл. Увар громко свистнул. С холма скатился молоденький парнишка, одетый ещё более причудливо, чем Увар. Те же сапоги, тот же пояс, но куртка — не куртка, а что-то подлиннее и из-под неё ещё высовывается рубаха, расшитая по краю незнакомым узором. Ещё страннее были длинные вислые усы и налысо обритая голова, на которой торчала только одна прядь. Парнишка оглянулся, подобрал с земли шапку, такую же небесно-голубую, как шарф главаря, и нахлобучил себе на голову.
— Возьми её коня, — кивнул Увар и добавил что-то на незнакомом языке. — Это наш новый лекарь.
Мальчишка смерил её презрительным взглядом и ответил на том же языке, увернулся от оплеухи и схватил коня под уздцы.
— Поговори у меня тут, — сплюнул Увар. — Пошли, Большеногая. Устала небось.
Они обогнули холм и Врени увидела походный лагерь, раскинувшийся на берегу реки. Целые улицы из шатров небелёного полотна. Ограда из сцепленных оглоблями телег. Лагерь спал, только с краю кто-то колол дрова.
— Вот тут живём, — кивнул Увар. — Тебе, небось, спать хочется? Я Серого давно знаю, он забывает, что людям отдыхать надо. Сам-то двужильный.
Он оставил её, подошёл к самому маленькому шатру, откинул полог и что-то крикнул на чужом языке. Оттуда раздался раздражённый женский голос. Увар ответил, ему возразили, тогда Увар сплюнул и отошёл к другому шатру. Сказал несколько слов, потом отступил и принялся ждать. Наконец, полог откинулся и оттуда вышла высокая полная женщина, одетая ещё чудней, чем Увар и Иргай. На ней были кожаные туфли с изогнутыми носами, короткое платье на две ладони ниже колена, из-под которого торчали диковинные просторные штаны, перехваченные у щиколоток. Вокруг талии у женщины была повязана... наверное, это было юбкой. Три узких полосатых полотна, пришитых к шёлковому поясу. На голове женщины была высокая шапка, обвязанная белым шёлковым шарфом.
Увар ей что-то сказал, она ответила и направилась к Врени.
— Увар сказал... ты — лекарь, — медленно, тщательно выговаривая слова произнесла женщина.
— Да, я лекарь, — кивнула Врени. — Меня зовут Большеногая Врени.
— Я — матушка Абистея. Что ты умеешь?
— Побрить-постричь, кровь пустить, зуб вырвать, нарыв вскрыть, рану зашить, кости сложить... лихорадку могу вылечить. Много чего могу.
— Женщин лечила?
— Случалось.
— Детей?
— Тоже.
Матушка Абистея кивнула и подошла к тому же шатру, к которому до того подходил Увар. Несколько резких слов и оттуда выскочили две девушки. Врени заморгала глазами. А ей-то казалось, что она уже всё увидела. На девушках были такие же штаны и туфли, как на матушке Абистее, но поверх них — ворохи разноцветных шёлковых юбок. Грудь у одной была прикрыта расшитой бисером короткой жилеткой, у второй — замотана узорной шалью. Косы со сна растрёпаны, головы наспех обмотаны шёлковыми шарфами, у одной красным, у другой синим. Ворча и посмеиваясь, они разбежались в разные стороны, одна к реке, вторая к котлу на краю лагеря.
— Твой шатёр будет, — кивнула матушка Абистея. — Они другое место спать найдут.
Увар сказал ей что-то на незнакомом языке, судя по интонации — поблагодарил, — и ушёл.
— Что нужно — у меня спроси, — так же тщательно выговаривая слова, приказала матушка Абистея. — Сейчас спи. Разбудим.
Врени пожала плечами.
Вокруг неё было слишком много тайн. Оборотень втянул её в какие-то новые интриги, но... болело всё тело, гудела голова, слипались глаза. Она плюнула и пошла спать.
Нора проснулась вскоре после рассвета и, едва одевшись, бросилась в спальню мужа. Клос тоже проснулся и был он отнюдь не весел. Рыцарь ворочался, безуспешно пытаясь пристроить больную руку поудобней, и тихо сквозь зубы шипел ругательства. Когда дверь открылась, он поднял голову, но, завидев жену, раздражённо скривился.
— А, это ты, — бросил он.
— Ты... как ты себя чувствуешь? — выдавила из себя растерявшаяся Нора.
— А как я могу себя чувствовать? — проворчал рыцарь. — Я позвал сюда Вира. Придёт, оставишь нас.
— Это почему это? — подобралась баронесса.
— Почему, почему. Разговор не для женских ушей, вот почему.
— Но Вир мой слуга, — рассердилась Нора.
Клос махнул рукой.
— Как хочешь. Пеняй на себя тогда.
— Почему? — не поняла Нора, но рыцарь отвернулся.
Вошёл Вир, похоже, с дороги, запылённый и пахнущий конским потом.
— А, наконец-то! — обрадовался ему Клос. — Заходи, поговорим.
— К вашим услугам, — поклонился Вир, не слишком стараясь спрятать усмешку.
— Брось. Послушай, вчера...
— Вчера ты убил графа цур Дитлина, — напомнил оборотень.
— Я помню! — раздражённо отозвался рыцарь. — Не делай из меня дурака! Ты сказал, чтобы я захватил его графство.
— Было дело, — кивнул Вир.
Клос поёрзал, пытаясь устроиться поудобней, и сжал зубы от боли.
— Ладно. Тогда скажи — почему я?
Он покосился на жену.
— Потому что меня ещё мальчишкой женили вот на ней? Как старшего из тех сыновей моего папаши, которым графство точно не достанется?
Вир хмыкнул.
— Ты соображаешь. Конечно, не будь ты мужем её милости, я бы с тобой сейчас не разговаривал.
— Тогда ответь. Ты учил меня и братьев сражаться, ещё когда я без штанов бегал, и не помню, чтобы ты был мной доволен.
— Ты в себе сомневаешься? — спросил в ответ оборотень. — Думаешь, не справишься?
— Думаю, не велика честь, когда тебя выбирают из-за жены, которую ты не сам себе нашёл, — проворчал Клос.
Вир пожал плечами.
— Тебя никто не заставляет.
Клос ударил здоровой рукой по постели.
— Я тебя не о том спрашиваю!
— А что ты хочешь услышать? Что ты полон скрытыми талантами? Это не так, и ты это знаешь. Ты хороший боец, ты неглуп и да, ты муж моей госпожи. У тебя ещё нет людей, ты не водил никого в бой, но ты убил на поединке опытного воина. Люди есть, есть замок, который нужно разрушить. Пробуй. Если ты победишь, я пойму, что мы не ошиблись в выборе.
Он кивнул на красную от обиды Нору.
— Она вышла за тебя замуж, чтобы ей не привели жениха похуже. Ни ты её не выбрал, ни она тебя. Ну и что? Она — твоя жена и она любит тебя. Если б ей сказали сейчас, иди, выбирай по сердцу, ты остался бы её мужем.
Клос поднял здоровую руку.
— Я понял. Хватит. Тогда позовите моего слугу, пусть принесёт походную одежду.
— Походную?! — ахнула Нора. Клос недовольно на неё покосился.
— Я же сказал, не для женских ушей разговор, — проворчал он. — Пока я тут лежу, Адалрик едет в Дитлин. Только и хорошо, что через Вилтин они не пойдут, южнее возьмут, а мы через отцовское графство их опередим. Выехал Адалрик?
— Ещё нет. Сегодня собирался, — отозвался Вир.
— Вот и славно.
— Ты никуда не можешь ехать! — запротестовала Нора. — Ты ранен, твоя рука! Вир, скажи ему!
Оборотень покачал головой.
— Рану растрясёшь, — сказал он. — А так — хорошо рассудил.
— Плевать! — стукнул кулаком по постели Клос. — Время, Вир, время!
— Ваша милость, пошлите за Клеменсом, — посоветовал Вир.
— Но...
— Прошу вас, ваша милость.
Нора послушно вышла, притворила за собой дверь.
— Ты поедешь со мной? — услышала она азартный голос мужа.
— А то. Всё готово, отряд только приказа ждёт.
Врени проснулась, когда солнце было уже высоко, хоть и не перевалило ещё за полдень. Лагерь наполнился шумом, смехом, руганью, суматохой. Она выглянула наружу. Жизнь вокруг кипела, туда-сюда сновали люди, одетые примерно так же, как и Увар давеча. Сам главарь как раз проходил мимо её шатра.
— А, — поприветствовал её Увар. — Проснулась. Завтракай и собирайся. Сегодня едем.
— Сегодня?!
— А ты как думала? Давай-давай, Нифан — это брат Иргая — поймал посланца. Серый велел передать, мол, приедет и с ним какой-то хмырь будет из благородных. Наниматель, небось.
— Клос, — сказала Врени.
— Кто?
— Клос, один из сыновей графа цур Вилтина, — пояснила цирюльница. — Муж дочери барона цур Фирмина.
Увар хохотнул.
— Вот так новость! Лет семь назад мы в Вилтине погуляли на славу.
Врени вопросительно посмотрела на наёмника. Тот кивнул.
— Да, нас там не добром должны помнить. Иди вон туда, тебе Дака поесть даст.
Врени послушно поднялась и пошла к котлу, возле которого давешняя девица в шали соскребала с котла остатки каши. Увидев Врени, она заулыбалась и пихнула цирюльнице в руки плошку.
— Ешь, — с чужим жёстким акцентом произнесла она. — Ты лекарь?
— Лекарь, лекарь, — со вздохом согласилась цирюльница, беря протянутую вслед за плошкой ложку и ломоть хлеба. Каша оказалась вкусная, со странным привкусом незнакомых трав.
— Добро, — кивнула девица.
— Добро, — согласилась Врени.
— Лошадь знаешь? — спросила Дака.
— Лечить или ехать? — осторожно уточнила цирюльница. Дака расхохоталась, открывая крепкие белые зубы.
— Лечить не умеешь? — спросила она. — Верхом сможешь?
— Плохо смогу, — призналась Врени.
— Плохо, — заявила девица. — Ехать долго. Устанешь.
Врени пожала плечами.
— Я с вами не напрашивалась.
— Следить буду, — посулила девица.
— Чтобы не сбежала? — хмуро спросила цирюльница.
Дака снова расхохоталась.
— Чтобы не свалилась! — объяснила она.
К ним подошёл Увар, задумчиво почёсывая свои волдыри.
— Наелась? — спросил он. Врени кивнула. Дака отобрала у неё пустую плошку.
— Иди, — сказала она. — Сама помою.
Врени доела хлеб и поднялась на ноги. Потом покосилась на Увара.
— Давно у тебя рожа-то такая? — спросила она.
— Чего?
От удивления наёмник захлопал белёсыми ресницами, как-то даже помолодев.
— Рожа, говорю, давно такая?
— А, не обращай внимания. К зиме заживёт.
— Оно и видно.
Врени покопалась в сумке. Тот спятивший знахарь в Латгавальде проиграл брату Полди много чего полезного.
— На, — протянула цирюльница Даке пучок трав. — Заварить сможешь?
— Сумею, — отозвалась та, подозрительно разглядывая траву.
— Ну, так сделай. Тряпка найдётся чистая?
— Найдётся.
— Ты чего, Большеногая? — нахмурился Увар.
— Время ещё есть, сам говоришь. Тряпку смочим, будешь рожу протирать.
— Да зачем это? — отпрянул наёмник.
— Затем, что на твою рожу смотреть страшно! — отрезала цирюльница. — В порядок приведёшь.
— Я тебе не девица, — рассердился наёмник, — за лицом следить!
— Какая там девица! Твоей рожей детишек пугать!
Увар хохотнул.
— Отстань, Большеногая!
— Не спорь, — вдруг вмешалась Дака. — Лекаря слушать надо. Тогда все будут слушаться.
Увар сплюнул и отошёл.
— Дел мне будто других нет, — бросил он через плечо.
Дака снова расхохоталась.
— Знаешь, что с ним? — поинтересовалась она. — Мы думали, хворь.
— Кожа слишком бледная, — коротко отозвалась Врени. — На солнце сгорает.
— Хороший лекарь, — кивнула Дака. — Фатея полечишь?
— Кто такой Фатей? — спросила цирюльница.
Дака отвернулась и звонко закричала:
— Фатей, Фатей! Иди сюда, Фатей!
На зов из-за какого шатра прибежал голый по пояс мальчишка в таких же штанах, как на Даке, но со здоровым ножом на поясе. Двигался он как-то неловко, сковано.
— Фатей, вот лекарь, — сказала Дака и добавила что-то на незнакомом языке.
Потом повернулась к цирюльнице.
— Дурной. В погреб лазил в деревне. Поймали. Спину покажи, Фатей!
Мальчишка насупился, но послушно повернулся спиной.
Цирюльница крепко выругалась. Мальчику исхлестали всю спину, не оставив ни одного чистого клочка. Кое-где раны воспалились. Другой бы на его месте еле ползал, а этот ничего, ходит.
— И ниже спины то же самое, — добавила Дака. — Фатей...
Мальчишка неловко отпрыгнул, повернулся к ним лицом и что-то сказал на незнакомом языке. Дака рассердилась.
— Совсем дурной! — закричала она. — Мужчина! Какой мужчина, когда в погреб залезть не сумеешь?! Попался, как дурак! Шапку отобрали, рубашку порвали, нож отцовский я ходила, просила, возвращать не хотели! Мужчина! Я сказала, лечись, ты лечись! Ехать надо, как в седло сядешь?!
