— Да чтоб вас! Не останавливайтесь! — четвертый вылетел быстрее молнии.
— Усилить обстрел! — пятый уже отсутствовал. Его просто и не было. Вестовые закончились.
Сбитый было с толку враг пришел в себя. Командиры (кто выжил) собирали вокруг себя конников и подавали пример, заставляя коней перепрыгивать рвы с кольями. Под градом стрел, варвары вновь собирались в клинья. Издалека показались новые волны тайсаров: они должны были влить свежую кровь. То ли в ударные клинья, то ли во рвы: как получится.
— За Ксар! — первыми воскликнули федераты на северном фасе.
Самый мощный клин рванулся вперед. Всадники понукали коней, несущихся к вершине холма, прямо на бреши.
— Тайсар! — хриплый рев был ответом айсарам.
Вот-вот должны были сойтись в сече люди, у которых, быть может, были общие предки, сходная кровь текла в жилах. И все— для торжества Аркадской империи.
— За Ксар, — кивнул Андроник.
Вновь понесся ворох команд.
Сильнее и сильнее дрожала земля.
Вот кони набрали скорость. Пики засверкали на солнце трехгранными остриями. Блестели яростью глаза сынов Неба.
Андроник перевел свой взгляд на федератов. Вот глаза выхватили одного бойца. Стратиг видел только лишь его спину и копья, воткнутое в землю для упора. Олнечный луч выхватил его шлем. Такой блестящий. Такой прочный на вид.
И вот пять — нет, десять! — пик разом ударили в его щит. Громыхнуло. Тайсары ворвались на холм. Удар! Еще удар! Тайсар пошатнулся и начал отступать. Одна пика скользнула по его левому плечу, другая — мазнула по щиту.
— Выживи! — одним губами, едва слышими шепотом прокричал Андроник.
Вот он уже закрылся от ударов, ткнул копьем...И упал. Две пики пронзили его шею, и он обессиленно повис на вражьем оружии. Тайсары радостно завизжали.
— Чтоб вас даймоны сожрали! — в сердцах воскликнул Андроник. — Легионам — дротики в бой! Дротики!
Трубы пискнули. Звук этот походил на шелест крыльев чайки.
И точно, ответом был тоже шелест — шелест десятков дротиков, полетевших над головами федератов. Если бы все они достигали цели! Лишь каждый пятый, а может, и седьмой, находил слабину во вражьей броне, а каждый десятый — смерть для тайсаров. Но и это было много, очень много!
Слегка потеснившие — благодаря напору — федератов тайсары остановились. Падая, теряя товарищей, они больше не могли прорваться. Сила их удара иссякала, и федераты потеснили врага, заставили его дрогнуть.
Так было сразу с трех сторон, кроме южной: там враг еще не ударил. Выжидал что-то? Или собрал слишком мало сил?
— Ослабить стрельбу в южном направлении. Ослабить стрельбу! — едва вернувшийся вестовой опять помчался к войскам, только теперь выполняя приказ самого стратига.
Требовалось загнать противника под удар. Интересно, клюнет ли тайсарский стратиг на эту приманку? Хоть бы клюнул!
Любое сражение может быть разбито на фазы. Переходы между ними скорее не замечаются, а ощущаются. Вот замолчали лучники — и пошла в бой пехота, а вот пустили в ход конницу, наступил перелом, атака оказалась отбита...
Вот и сейчас Ласкарий скорее чувствовал, чем видел: тайсары отходят. Их первый мощный удар оказался неудачен. Натиск сдержал даже не холм, на котором стоял аркадский лагерь, а заранее вырыте ловушки. Было бы время, легионы могнли бы и не такое сотворить! Но — времени не было. Совсем. Чудом было уже то, что даже эти канавы с кольями успели подготовить.
Могучая волна, обернувшаяся жалкими ручейками, отхлынула. Всадники отступали, поливаемые стрелами. Многие из них, избежавшие гибели от айсарских копий, падали, сраженные вспомогательными когортами. По войску прошел гул ликования: победа! Маленькая, но победа!
"Сколько еще ударов мы сумеем отразить?" — невесело подумал Андроник. Стрел было в достатке, уж что есть, то есть. Даже сейчас бойцы вспомогательных когорт вовсю собирали тайсарские, — они могли вернуться к своим бывшим хозяевам свистящей смертью.
Воздух снова наполнился шуршанием. Ласкарий наблюдал, как тучи жужжащих орудий смерти взлетели над вражьими порядками и полетели на аркадскую армию.
— Чешую! — трубы дали сигнал.
И люди, только-только ослабившие хватку, вновь вынуждены были построиться для защиты от смертельного ливня. Казавшиеся бесконечными силы потихоньку начинали пропадать. Враг знал, как действовать: постоянно изводить, изматывать легионеров. А потом, в нужный момент, навалиться массой и задавить выдохнувшуюся пехоту.
Но самым отвратительным в сражении был не постоянный свист тайсарских стрел, а незнание. Разведчики так и не смогли выяснить точную численность степной армии. Сложно посчитать по головам орду, скрываемую тучей пыли. Но даже увиденного хватило, чтобы понять: врагов было отнюдь не меньше, а воозможно, что даже вдвое, а то и втрое больше аркадцев. И пусть потомки ксариатов заняли удобную позицию, но хватит ли этого для победы?
Андроник понимал: разгроми он врага — и дорога на Тайсар будет открыта. Проиграй — и армия найдет вечный покой в степном разнотравье.
Королевство. Тронгард
Верно, только одним была хороша слепота — обостренными чувствами. Разве прежде я гладил каменную скамейку, ощущаю ладонью прохладу песчаника. Пластинами, сделанными из редкого в наших краях камня, было выложено здесь все: от дорожек включительно до неба исключительно. Хотя, быть может, и его?.. Я ведь слепец, мне не дано его увидеть. Но сейчас! Сейчас я радовался такой мелочи, как солнечные лучи, ласкающие мое лицо. Интересно, сейчас бегают тучки? Или, может, оно невозможно-синее, глубокое-глубокое, как корни гор, и загадочное, как послежний экзамен в Академии? Кто знает...
Кулаки сжались помимо моей воли. Да все, все это знают, кроме меня! Что мне магия, когда мир для меня закрыт, и даже окошка в него не оставлено? Оно забито наглухо тьмой. Навсегда.
Я вздохнул. В последнее время, кажется, получалось это у меня все лучше и лучше — многозначительность и опыт. О да, мне же целых!.. Кажется, я засмеялся: только лишь в мыслях или взаправду? Не знаю. Ничего не знаю.
Вздохнул — и сирень пронкла в самые легкие. Ее аромат распространялся повсюду, безразделно царя не только в саду, средь скамеечек и деревьев, но также и во всех окрестных залах и комнатках. Сюда выходили многочисленные балконы второго и третьего этажей, небольшие, в самый раз для двух тесно прижимающихся друг к другу людей, в объятиях любви или в пылу схватки. Запах этот, должно быть, поначалу кружил голову. Мне самому не удалось себя удержать, и в первый свой день здесь я только и делал, что вдыхал, вдыхал, вдыхал...А он все не исчезал! Боги, в этот момент я был счастлив!.. Даже точнее, в первые полдня.
Потом запах этот мне...не сказать, чтобы надоел, но я к нему привык. А что уж говорить о тех садовниках, что днем и ночью здесь работали? Должно быть, он им надоел до мидратов! Мне тоже ждала эта участь. Почему? О! А где же мне еще находиться? Средь шумного бала? Но я не его не увижу! В библиотеке? Ба! Да тут ее и не было вовсе! Разве что Реджинальд начал собирать, перетащив в бывший Малый охотничий зал (шагов сорок в длину, что ни на есть малый) свое обширное собрание. Интересно, что там сейчас с книгами? Мда. Я разве что могу ознакомиться с ними на ощупь. Вот это дырочка от древоточца, а это такая интересная и удивительная царапина пергамента! Посмотрите, только посмотрите, как мастер глубоко вдавил буквы в кожу неродившейся животины! Чувствуется рука творца!
Тьфу. Никогда не думал, что одна мысль о книгах может превратить меня в разъяренного элементаля. Фигурально выражаясь, конечно же, только лишь фигурально.
А еще...Вдохнул разок. Снова. И все-таки сирень успокаивала. В этом аромате не было южной таинственности и томности, как и западной резкости. И в то же время — он был. Большая редкость, если не сказать небывальщина, для северных цветов, что росли на склонах Саратских гор.
Ходили легенды, что аромат этот ни разу за полтора века не пропал. Первый куст сирени повелел посадить Хайме Могучий, в память о своей матери, Беатрисе. Правившая по малолетству будщего славного завоевателя (хотя кто из огнарских королей им не был?), она держала в железных рукавицах подданных за грудки. Самым что ни на есть прямым образом: урожденная Эр-При на советах появлялась не иначе как в латных рукавицах. И как только советник позволял себе дерзость или глупость, тут же хлопала его плечу. Этак дружески. Силы в руках ей было не занимать, так что лекари да костоправы были у придворных в великом почете. И только лишь аромат сирени мог ее успокоить.
Вошедший в лета, годившиеся для царствования, Хайме тут же повелел отдать двор, прежде служивший местом поединков, под сад. И повелел, дабы угодить матери, посадить множество кустов сирени. Народная молва сохранила имя королевы-матери — Сирень, или же Северная Сирень. Или же Королева-Сирень.
Может быть, она сидела здесь, на той же скамье?
Эта мысль заставила меня вздрогнуть. Полтора века! Полтора века назад это было. И никогда уже не будет. О чем она думала? Чего ждала? А Хайме? Сидел ли он в этом саду, получив известие о том, что Королева-Сирень повел за собой Даркос? Плакал? Хранил ли спокойствие? А может, вздохнул с облегчением, наконец-то почувствовав себя полновластным королем? Вспоминал после?
Кажется...Да, точно! Он же в этом саду и умер...
И вдруг, едва мысль эта пришла мне в голову, как рядом застучали каблуки сапог. Странный звук. Цок-цок. Подкованные гвоздями. Хороший металл. Походка — осторожная. Нет, их двое! Ага, а вот и дыхание! Сиплое...И легкое. Женское. Нет, девичье. А впрочем, не знаю. Как слепота покорила меня, времени для учебы в таких тонкостях не было. А вот второй — точно парень. Совсем молодой! Словом, как и я. Судя по движениям, редкие здесь гости. Двигаются неуверенно...
Ага. Звуки позади них. Двое. Трое. Нет, четверо! Остановились чуть поодаль. Сапоги наши. Шорох, который только шоссы могут издавать. Короткие деревянные постукивания. Бух. Бух. Это древка копий то и дело ударяются, в такт движениям воинов, о песчаниках. Значит, стража. Королевская — иной здесь быть не положено, даже люди Владетелей остаются вне стен королевской твердыни.
Цоканье прекратилось. Шорох тоже. Остановились, значит. Я услышал громкое и взволнованное дыхание того парня. Глоток. Нервный. Хочет что-то сказать той даме? Не иначе...
— Порфирородная желает узнать, как Вы посмели занять эту скамью?
Раньше я опешил бы и не знал, что сказать. Сейчас же поднял голову на голос. Они прямо передо мной. Тот, видимо, ближе, чем та. Нет — Та. Уже одна эта дерзость заслуживает того, чтобы по-особому относиться к...к Ней.
И еще. Голос чужестранца. Так говорят только аркадцы — ударения неправильные, растянутые слова. Вместо четкой речи — какая-то песенка выходит, так и сочащаяся побывшим на солнце медом и прогорклым маслом.
Порфирородная. Кто же это...Слово-то знакомое...Никак не могу вспомнить, что же это такое. Герцогиня, что ли? Кто-то из тамошних Владетелей? Или просто из дворян? Как бишь их там зовут, в этой самой Аркадии?
В тот момент я пожалел, что чаще смотрел в окно или думал о магии, чем слушал лекции магистра Йоргена. Вот кто разбирался в дальних и близких странах, как сам Тайдер не сумел бы! Жаль только, что шепелявил и заикался. И чем интереснее для него была страна, тем сильнее волновался, а чем сильнее волновался...ну, вы поняли.
Странно. Неужели я так задумался, что не расслышал слов той дамы? Точно! Все последние минуты она не проронила ни слова! А значит... Кто же такая порфирородная, Даркос побери! Встречу с ним во сне — обязательно спрошу, обязательно!
— Ваша дама именно так и сказала? Может быть, она сумеет повторить это и для меня?
Кажется, впервые я захотел воспользоваться своим положением увечного. Неужели они отнимут у бедного старика (ладно-ладно, юноши) его скамью, последнюю опору в этой жизни? Сердце человеческое не лед! Пусть даже это аркадцы.
— Да как... — сила воображения подарила картину надувшего щеки напыщенного дворянчика в иноземных одеждах, переводящего взгляд со стражи на меня, с меня — на даму, и обратно.
А еще, признаться, мне хотелось выиграть время. Боги видят, последнее, что я собирался сделать, — это покинуть нагретую солнышком скамейку и на ощупь отыскать другую. Где же Монферрат, когда он так нужен? Больше не на кого опереться! Интересно, а почему чужеземецев сопровождается трое...нет, пятеро!.. стражей? Это свита принцессы Аркадской? Она, кажется, скоро прибывает, а им, верно, положено приготовить все к встречи?
И тут...Тут я услышал ее голос. Вы слышали, как звенит первый весенний ручеек, пробивающийся сквозь снег? Соловьиное пение вдалеке? Игру на мандолине в замершей от чувств гостевой зале? Забудьте. Голос этот был прекраснее всего, что мне доводилось слышать. Он переливался, и в нем смешалось все: и гнев потревоженной сойки, и очарование взирающего на владения дракона, и дурман расцветающей розы, и...А, да чего в нем только не было! Интересно, что же она говорит?..
— Порфирородная... — он выслушал последние указания, прервав себя на полуслове.
Неужели я влюбился? О, нет, конечно же, нет. Просто мне нравится ее голос...А точнее, Ее голос. Единственной...Проклятье! Да что же со мной творится? Так ли она прекрасна лицом, как речами?
— Порфирородная повелевает Вам остаться. Верно ли она поняла, что Вы отмечены Аркаром?
— Отмечен...Аркаром? — я даже заморгал. Не от удивления, а так, по привычке. Совершенно не понимал, что же это означает. — Что Вы имеете в виду?
— Вы слепы, так? — еле сдерживая свое небрежение к чужестранцу, неимоверно растягивая слова, вымолвил он.
— Не от рождения. Последствия сражения.
Он протараторил. А Она...Она была так удивлена! Ее выдавал голос, да, кажется, Она вовсе не желала
— Порфирородная, снисходя до ничтожного смертного, облеченного печатью Аркара, желает узнать, любопытства ради. Сражения? Сколько Вам?
Интересно этот аркадский язык настолько емок, что в два Ее слова уместилось десятка полтора наших? Так. Надо себя показать молодцом. Может, чуть прибавить? Или что? Что сделать? Как бы не показаться Ей юнцом? Да вообще, почему я так переживаю?
Стало холодно. В самой-самой душе. И жарко одновременно. Как если бы сердце мое сотворили из раскаленного прута, а потом, резко, одним махом, вогнали бы в кусок льда.
— Много, милостивый государь! Семнадцать!
Так, достаточно ли гордо вскинута голова? Надеюсь, Ей это понравится. Должно понравиться. Не может не понравиться! Гордо вскинутая голова и слепота — это же так...эхм...В общем, это как-то очень и очень. Вот! Это должно привлекать! В новеллах только об этом и писали. Гордый и загадочный герой — лучший образ для привлечения дамского внимания. А такой голос...Ее голос...Пусть, пусть она скажет еще что-нибудь.
Но произошло даже лучше — она рассмеялась. Нет, это не был вульгарный хохот, который можно было ожидать от дворянских дочек повсюду, от Саратских гор до степного Юга. Не был этот и смех-вызов, который меня так раздражал в Академии. Вот как речная волна накатывает на гальку — так же звучал Ее смех.
