Палач, шпион, убийца

Когда провинившийся прибежал, он выделил ему пайку — недоеденный им круг колбасы, остатки паштета, хлеб и кожаную флягу с остатками пива.

— Забирай и исчезни! Чтоб мои глаза тебя не видели, свинячье отродье! — хотя это было сказано сердито, но былой злости в голосе уже не было.

Парень, испуганно тараща глаза и неловко помогая себе искалеченной рукой, забрал продукты и снова исчез за возком. Я посмотрел ему вслед и подумал, что Жану при таком начальнике несладко живется. С другой стороны, если я все правильно понял в этой истории, бугай действительно придурок, раз так их подставил. Сам Монтре ни тупым убийцей, ни кровожадным маньяком мне не показался. Я наблюдал за ним. Палач, с ничего не выражающим лицом, честно выполнял свою работу, за которую ему платили деньги.

Пьер поднялся и отойдя на несколько метров, приспустив штаны, отлил, затем приведя себя в порядок, вернулся и сел. Открыл вторую флягу, затем налил нам вина и порезал сыра. По его задумчивому лицу можно было понять, что он сейчас о чем-то думает, собираясь с мыслями для разговора со мной. И я догадывался, что он хочет мне предложить.

Пьер, несмотря на свою невозмутимость, сегодня сильно перенервничал, так как его профессионализм, как палача, которым он очень гордился, причем не без основания, оказался под ударом и только какой-то непонятный парень сумел его выручить. К тому же, Клод, ему понравился, как человек, и теперь Пьеру хотелось выговориться, или как говориться, излить душу.

— Знаешь, парень, тебя словно наш господь прислал мне в помощь. Давай выпьем за то, чтобы у нас все было хорошо, — выдал он стандартный тост, затем мы чокнулись оловянными кружками с налитым вином, затем выпили. Он тут же снова разлил вино в кружки, но пить не стал, а вместо этого стал рассказывать о своей жизни. Сначала у Пьера Монтре было все, как у людей. Жена и дочь. Вот только его жена умерла слишком рано, их дочери только-только исполнилось десять лет. Пьер сильно переживал из-за ее смерти и все свое внимание перенес на ребенка. Он, не стесняясь, рассказывал мне, каким милым и красивым ребенком была его деточка, и что, приходя с работы, он не мог налюбоваться своим прекрасным цветочком. Он делал все что можно, лишь бы у нее все было хорошо, а когда ей стукнуло пятнадцать лет, Пьер познакомил ее с неплохим парнем, сыном городского живодера. Я не стал спрашивать, почему именно с ним, а не обычным городским парнем, потому что и так было понятно, что живодеры, как и палачи, относились к самому низшему слою городского общества, а значит, искать невест и женихов они имели право только среди своих. Дело уже шло к свадьбе, как он вдруг узнал, что его любимая Абель сбежала с каким-то паршивым музыкантом. Это произошло во время праздника Тела Господня. Так Пьер Монтре одним махом лишился ученика, так как предварительно было получено согласие сына живодера стать подмастерьем палача, и любимой дочери. Следующим ударом для него стала смерть помощника, который был с ним уже несколько лет. Желающих освоить профессию палача долго не находилось, пока одно семейство, чтобы не сесть за долги в тюрьму, не отдало ему в ученики своего сына. Так у него полгода тому назад появился Жан.

— Я думал сделать из него порядочного человека, но эту грязную свинью интересует лишь вино, азартные игры и шлюхи. К тому же у него лживый и паршивый язык. И самое плохое, что мы связаны друг с другом железной цепью, которой приковал нас друг другу городской совет. Будь прокляты эти жирные хорьки! Этого тупого мула мне навязал город, и я не могу отказаться от него, потому что в ином случае у меня не будет даже такого бесстыжего урода.

Выпив еще пару стаканов вина, охмелевший Пьер сказал, что я ему понравился как человек без предрассудков, а затем спросил о том, что я собираюсь дальше делать.

Я пожал плечами и сказал: — Пока не знаю.

— Эти жирные свиньи (мне уже было известно, что Пьер очень не любит городской совет), уже давно обещают мне второго подмастерья. И что? Где он? Как хорошо можно делать свою работу, когда у тебя в помощниках такая тупая свинья, как Жан! Вот что я скажу тебе, парень, мне нужен толковый помощник! Вот ты мне скажи....

"Так и знал, что все сведется к этому".

Пока палач разглагольствовал, я стал быстро прикидывать плюсы и минусы предложения, которое вот-вот последует. При отказе я получу несколько монет, но при этом о поездке в Тур можно забыть, а оставаться в городе, где меня знают, как помощника палача, крайне неразумно. К тому же, меня, скорее всего, даже в город не пустят, ведь не зря палач торчит за городскими стенами. Из плюсов я получаю временную работу (мерзкую и отвратительную) и заработок, а вместе с этим время для адаптации в этом времени.

— Но ты же прямо сейчас сказал, что только городской совет может назначить тебе помощника и определить ему денежное вознаграждение. Ты же не можешь, просто так, привести меня и сказать: это мой ученик.

— Ха! Да мне плевать на них! Я все решу сам! Никому я не собираюсь докладывать! — разошелся опьяневший палач. — К тому же деньги ты будешь получать за работу подмастерья. А Жан или кто другой, это мое дело. Треть — ему, две трети — тебе. Поверь мне, я щедр, а это очень хорошая оплата! Тебе любой это скажет!

— Верю я тебе, верю.

— К тому же ты получишь кров и еду. Парень, в твоем положении сильно выбирать не приходиться и ты сам это понимаешь! — продолжал он напирать на меня.

В принципе я уже решил согласиться и теперь старался выбить из него как можно больше преференций, сделав при этом скучную физиономию. Несмотря на хмель Монтре видел по моему лицу, что мне не сильно нравиться его предложение и решил подсластить пилюлю.

— Ты получишь половину денег, что причитаются этому придурку за сегодняшнюю работу. Кроме того, я обязуюсь платить тебе за переработку, когда таковая случиться.

— Ну, не знаю, — продолжил капризничать я. — Мне надо подумать.

— Думай, парень. Но судя по твоему бедственному положению, ты себе ничего лучше не найдешь.

— А сейчас что дальше делать будем? — поинтересовался я.

— Сегодня ехать уже поздно. Будем отдыхать, а завтра поутру двинемся в путь. Дорога неблизкая.

Чувство голода, которое меня постоянно мучило все эти дни, заставило поднять вопрос о еде.

— А завтракать мы будем или уже поедим в дороге?

— Это уже зависит от твоего решения, парень, — ехидно усмехнулся Монтре. — Если ты согласен пойти ко мне подмастерьем, то тогда я обязан тебя кормить, а если нет, то ты сам по себе.

"Морда палаческая! — подумал я, но вслух сказал: — Я же сказал, что подумаю.

— Думай, Клод, думай.

Неожиданно мне в голову пришла мысль, и я не замедлил ее озвучить: — А почему казненного привязывают к колесу лицом вверх, а не вниз?

— Смысл в том, что преступник должен смотреть в небо и ждать смерти, как Божьей милости.

Он не ответил мне на вопрос, а выдал какое-то невнятное объяснение, но переспрашивать его не стал, так как уже понял, мне еще многое в этом времени придется понимать и осознавать по-новому. Хотя у меня накопилось много вопросов, задавать я их не торопился, так как сначала надо было определиться с работой. Пьер, похоже, решил, что мне надо подумать в одиночестве, так как встал и снова залез в возок. Спустя несколько минут, уже оттуда раздался его голос: — Продукты и вино положи в мешок. Он лежит в повозке.

Сделал, как он сказал, после чего улегся в тени повозки. Солнце уже лежало на вершинах лежащих вдалеке холмах, изредка прячась за белоснежные курчавые облака. На виноградники и луга легла синеватая дымка, сильно запахло скошенной травой. И только сейчас я почувствовал, что полностью расслабился, а значит пришло время попробовать выловить из своей памяти все то, что я когда-то учил о Средних веках.

"Война с Англией, судя по всему, закончилась давно. По крайней мере, о ней никто здесь и словом не обмолвился. Король Людовик XI. Отрицательный герой у Вальтера Скотта. Хитрый, подлый, лживый. мне ни о чем не говорит. Его заклятый враг — Карл Бургундский, но это если верить Вальтеру Скотту. Что еще помню? Столетняя война. Война Алой и Белой розы. Рыцари. Турниры. Духовенство. Дворянство. Еще вспомнил! Ян Жижка! Жил в Чехии! Он в пух и прах рыцарей разбил. В Германии были еще наемники -ландскнехты. А что сейчас делается на Руси? Кто там правит? Если Иван Грозный, то лучше туда не ехать. Впрочем, это, наверно, все, что я знаю про эти времена. То есть вообще ничего".

Под эти мысли я заснул. Сколько времени проспал, не знаю, уже стемнело, когда на меня что-то упало, разбудив. На автомате я хотел это отбросить, как раздался насмешливый голос палача: — Это всего лишь плащ. Под утро роса выпадет. Промокнешь.

— Я согласен, Пьер, — неожиданно вырвалось у меня.

— Теперь я для тебя, Клод, мастер.

— Как скажешь, мастер, — ответил я, заворачиваясь в плащ.

Стоило рано утром пробить церковным колоколам, как нам привезли завтрак. Жареная рыба, каша, хлеб, пиво. Поев, мы занялись приготовлениями к отъезду, при этом Монтре сильно удивился моему неумению запрягать лошадь, но высказываться по этому поводу не стал.

Еще полчаса и мы выехали на основной тракт, идущий в направлении Тура, при этом оказавшимся, к моему удивлению, столицей Франции. Сразу закралась мысль об альтернативном мире, но оказалось, что город Париж существует и до правления нынешнего короля выполнял роль столицы. Я облегченно вздохнул, но тут же решил, что для меня, с моими куцыми знаниями по истории, особой разницы нет.

Сунув мне в руки вожжи, Пьер удобно улегся в возке, заставив скорчиться у заднего бортика, в неудобной позе Жана. Поведение палача унижало парня и заставляло того дико злиться, причем почему-то не на него, а на меня, что было видно по его бешеным взглядам, которые я временами ловил на себе.

Пьер решил, раз дорога дальняя, значит есть время обучить своего, пусть и временного, подмастерья, основам ремесла палача, а заодно рассказать ему о некоторых аспектах и особенностях этой профессии. Надо отдать ему должное, он честно и объективно говорил как о плюсах, так и о минусах своей профессии, которых, как оказалось, было намного больше.

— ... нас презирают, бояться и ненавидят, но мы, палачи, считаемся орудием справедливости среди мира, полного зла и насилия, — я уже хотел удивиться гладкой фразе с философским оттенком, как Монтре добавил. — Это не мои слова. Так мне сказал один умный человек, удостоивший меня своей беседой. Правда, хорошо сказано?

— Хорошо, — согласился я с ним. — А главное, правильно.

— А люди избегают меня, смотрят со страхом, словно я прокаженный. Только ведь убиваю не я, а убивает закон, — в его словах была слышна горечь.

— Это люди, а как церковь смотрит на работу палача? — задал я осторожно вопрос.

— Святая церковь дает нам полное отпущение всех грехов, совершенных при правильном исполнении своих обязанностей и праведном образе жизни.

— Правильное исполнение обязанностей. Это как понять? — поинтересовался я, начиная понемногу интересоваться нюансами, которыми, похожа, полна профессия палача.

— Это значит, что применять пытки я могу только по указанию судьи и ни в коем разе не причинять боль пытаемому по собственной прихоти.

— Тут ваша совесть чиста?

— Я чист. Могу поклясться в этом перед самим господом Богом. И если я грешен, так только в том, что не до конца верю об уготованном мне месте в царстве Божьем. Ведь как не посмотри, я лишаю людей жизни, а одна из десяти заповедей гласит: не убий. Как тут быть? Да и люди, в своем большинстве говорят, что гореть мне в геенне огненной. Кому верить?

"Да, логики здесь никакой нет, но надо поддержать мужика".

— Скажи мне: кто ближе к Богу? Церковь или люди, которые выдумывают всякие гадости, потому что боятся тебя?

— Конечно, церковь.

— Вот тебе и ответ на твой вопрос.

— Да и я так понимаю. Головой и сердцем понимаю, что не сам казню преступников, а суд и закон, но иной раз слышу от людей обидные слова, и горечь обволакивает душу. Проклятье палача! Клеймо Сатаны! Все они верят, что, коснувшись меня на них перейдет проклятье! Это неправильно! К тому же мне доводилось слышать, что в чужеземных странах совсем другое отношение к палачам. Да я сам разговаривал с негоциантом из вольного города Гамбурга и своими ушами слышал, как тот рассказывал, что их палач уважаемый человек в городе и его боятся, то те люди, которые нечисты на руку. У нас, во Франции, почему-то все по-другому, и никто не может мне сказать, почему так выходит.

В его голосе слышалась неприкрытая душевная боль, это вполне можно понять, но что мне было удивительно, так это слышать от человека подобной профессии довольно здравые рассуждения.

"Стереотип. Палач — тупое животное и тому подобное. Ага! Как же! Получите палача — мыслителя!".

Монтре явно ждал реакции на свои слова, поэтому я отреагировал так, чтобы ему понравились мои слова.

— Я тоже не знаю, — сказал я. — Но если подумать, то к наказанию приговаривают судьи, а ты, мастер, выполняешь только то, что тебе скажут. Это же очевидно.

— Вот ты понимаешь, а другие нет. Им проще назвать меня убийцей. Они говорят, что я проклят, что попаду в ад, а стоит глашатаю объявить о казни на площади, как все эти добрые и уважаемые люди, которые думают так про себя, начинают об этом судачить, при этом с нетерпением ожидают дня казни. Как можно после этого говорить о справедливости?

Монтре видимо нравился мой живой интерес к тому, что он говорил, к тому же этому способствовало вино, которое он, время от времени, прихлебывал из фляги. Только я собрался ему посочувствовать, как он снова заговорил: — И если бы только ругали, а то ведь даже напали, хотели убить.

Вот этому заявлению я даже не удивился, при подобном отношении народа к палачу. Тут что сумасшедших мало? Увидел палача, в мозгах перемкнуло и схватился за нож, который, кстати, как я уже заметил, здесь носят многие.

— Может они просто хотели ограбить человека, не зная кто он? — поинтересовался я.

— Это случилось два года назад, в канун дня всех святых. Я возвращался домой, когда на меня неожиданно напало двое грабителей. Один был с дубинкой, а другой с ножом. Я схватился за дубинку, без которой не выхожу в город, отбил удар, потом другой и вдруг вижу, как мне за спину заходит второй головорез с ножом. Понял, что дело плохо, бросился вперед, крича и зовя на помощь, что есть мочи. От неожиданности грабитель с дубинкой сделал быстрый шаг назад, не заметил и вступил в кучу свежего конского навоза, поскользнулся и упал. Я только успел ударить его дубинкой по голове, как на меня напал грабитель с ножом. Подставил под лезвие левую руку, а сам ударил его дубинкой. Злодей сумел увернуться, но я все же задел его по плечу. Он закричал и тут подоспела городская стража. Они проходили неподалеку и услышали мой крик. Тот вор с ножом убежал, а второго, которого я оглушил, забрала городская стража. На следующий день мы с ним снова встретились, но уже в камере пыток. Через час мне стало известно, что они не грабители, а убийцы, которые хотели убить именно меня. Франсуа Менье сознался, что он, вместе с Шарлем Бутье, хотели убить палача, так как тот, в свое время, повесил старшего брата Бутье, грабителя и убийцу.