— Сходить, что ли окунуться? Вода вроде чистая, дно песчаное. Поплавать особо не удастся, слишком там много ботвы всякой, но окунуться можно.
Осторожные шаги и шуршание травы, отвлекли от мыслей о купании.
"Кого там еще несет? Явно не посыльного, тот бы бегом примчался.
Черешневая косточка, щелкнувшая Ганса по пузу и отлетевшая в траву, развеяла все сомнения".
— Что скажешь, Геро?
— Как догадался?
— Элементарно. Никто из солдат не будет подкрадываться ко мне, с целью обстрелять косточками, а из офицеров только ты уже второй день жрёшь черешню, которую непонятно где берешь. Оценил работу мысли? Теперь рассказывай: зачем пришел.
— Угощайся. — Ланг уселся на плащ-палатку и поставил рядом с Гансом маленькую плетеную корзинку с крупной черешней.
— Угу. — Ганс приподнялся на локте и взял несколько ягод.
Некоторое время посидели молча, жуя черешню и лениво сплевывая косточки.
— Как думаешь: скоро начнется? — нарушил, наконец, молчание Ланг.
— Неделя. Максимум две.
— Точно. И на этот раз это не будет прогулкой как в Югославии. Слишком серьезно все готовится. Я столько войск видел только перед вторжением во Францию. Да и не только войск, тут всего понапихано.
— Угу. Я за три дня без малого три сотни самолетов насчитал.
— Да самолеты — ладно. Прилетели, улетели. Из штаба дивизии только что приказ пришел: отправить в распоряжение начальника тыла корпуса по два опытных унтер-офицера от каждой роты и еще одного офицера от батальона к ним в придачу. Я Руста и Крамера отправил. А офицером с ними отрядили нашего батальонного адъютанта.
— Нормальный ход. Зачем тылу корпуса опытные унтера, да еще и надерганные из разных подразделений?
— Догадайся!
— Зачем? У меня ты есть. Вот и докладывай своему командиру: куда ты двух лучших взводных услал?
— Их регулировщиками назначат. Временно. А то штаб начальника снабжения корпуса не справляется с потоком машин — на Краковском шоссе не протолкнуться.
— Регулировщиками — это хорошо. К тому времени как будем выступать, они вернутся. Мы явно во втором эшелоне стоим. Основной поток схлынет, нам вернут регулировщиков, ну а там уж и сами двинемся. Как во Франции, в общем. Хотя со сверхштатными регулировщиками это что-то новое.
— Я ж говорю: столько войск еще не видел.
— Ну и хорошо! Чем нас больше, тем им хуже.
— Русским?
— Естественно. Больше тут и нет никого. А, кстати, знаешь, какую я байку слышал? Советы пропустят нас через свою территорию, и мы пойдем прямо на Индию!
— Класс! Интересно в это хоть кто-то поверил?
— Без понятия. Еще говорят, что мы тут внимание отвлекаем, а в это время готовится десант в Англию.
— Уже лучше. Но все равно как-то слабо верится.
— А еще поговаривают, что в Красной Армии служат не только русские. Есть еще много украинцев, татар и еще каких-то кавказцев. Возможно, с ними будет та же история, что и с хорватами в Югославии.
— Ого! Вот это действительно интересно. Если половина Красной армии разбежится, то нам будет меньше работы.
— А если не разбежится — им же хуже. Ладно, пошли в лагерь. Бестманн в восемнадцать ноль-ноль собирался провести брифинг. Может как раз расскажет про украинцев подробнее.
* * *
Примерно в это же самое время один из обсуждаемых украинцев — гражданин Советского Союза Роман Александрович Марченко был неприятно озадачен полученными известиями — обещанное возвращение домой опять откладывалось. Романа призвали на большие учебные сборы резервистов еще в марте, и с тех пор он тянул лямку в 189-ой стрелковой дивизии 55-го стрелкового корпуса Киевского Особого военного округа. Одним, отнюдь не прекрасным, утром, ни с того, ни с сего, пришла повестка, порушив, как водится, все надежды и планы на будущее. Пришлось расстаться с завоеванной в упорной борьбе невестой, а заодно и с твердо обещанным "в самое ближайшее время" повышением на работе. В прошлом остались уютное жильё, теплая постель, домашняя еда и прочие житейские радости.
Вместо всего этого пришлось болтаться по сборным пунктам и переполненным казармам с трехэтажными (!) нарами, жевать осточертевшую перловку и трястись под тонким одеялом в отсыревшей от майских ливней палатке. А разъяснить: зачем и почему всё это нужно? Никто так и не удосужился. Слухи, правда, всё это время ходили. Причем самые разные, на любой, так сказать, вкус. Поговаривали и о возможном нападении гитлеровской Германии, и о происках британских империалистов, и даже о новом освободительном походе. В последнее Ромке верилось больше всего.
С чего бы, в самом деле, немцам на нас нападать? Ведь еще двух лет не прошло, как с Гитлером подписали договор. А немцы они хоть и фашисты, а своего не упустят, в смысле: выгоду свою знают — это Рома твердо усвоил еще в детстве, из рассказов отца, который сталкивался с германскими солдатами во времена Империалистической, да и потом, в восемнадцатом году, когда они, оккупировав Украину, ненадолго пришли в его родной Тростянец. Серьезный, основательный народ — таково было мнение родителя, и Роман был с ним вполне согласен.
С англичанами тоже все было ясно — империалисты они и советской власти враждебны. Но вот только нападать на СССР им сейчас совсем не с руки, как бы не хотелось этого ихнему буржуйскому правительству. А все потому, что их лупят смертным боем те самые немецкие фашисты, с которыми Советский Союз подписал договор о ненападении. Так что по всему выходит, что немцы с англичанами сейчас сильно заняты друг другом и нападений от них ожидать, вроде как, и не стоит.
Вот освободительный поход — это другое дело. Пару лет назад, находясь еще на срочной службе, Марченко довелось поучаствовать в польском походе. Тогда, как говорил их ротный политрук, от гнета польских панов были освобождены миллионы украинцев и белорусов, влившиеся в дружную семью советских народов. А к СССР присоединились новые территории, вставшие на путь социалистического развития. Роман политруков вообще-то не сильно жаловал, причем не за какие-то конкретные дела, а так — взагалі*. Ну вот не нравились они ему и всё тут.
Скорее всего, эта нелюбовь к политсоставу проистекала от того, что они являлись представителями советской власти, с которой у семейства Марченко отношения поначалу как-то не сложились. Отец у Романа в Гражданскую оказался в Добровольческой армии Деникина, после разгрома которой осел в небольшом городке Невинномысске на Кубани, где и прожил еще несколько лет, вернувшись на родную Сумщину только в середине двадцатых. Хоть и был он в белой армии всего лишь полковым писарем, и о своей судьбе в те неспокойные времена нигде не распространялся, но осадок, как говорится, остался.
А тут еще началась коллективизация и у вполне зажиточной семьи появились реальные шансы попасть в списки раскулаченных. Спасло от этой невеселой перспективы только то, что Александр Марченко в ту пору как раз работал на привычной должности писаря (или еще какого делопроизводителя — Рома тогда в этом не сильно разбирался) в районном представительстве органов — спасибо церковно-приходской школе, научившей в свое время родителя грамотно писать каллиграфическим почерком. Потом был голод, вроде бы и обошедший Ромку стороной, но любви к новой власти не прибавивший.
Словом, жилось при большевиках как бы неплохо, но неспокойно. И это свое отношение Роман сполна перенес на политсостав РККА. Вслух такого Марченко, ясное дело, не говорил и вообще старался с их ротным политруком пересекаться пореже — береженого, как говорится, и Бог бережет, хоть его (Бога), по словам политрука, и нет.
Так вот, не смотря на подозрительное отношение к руководящему политсоставу РККА, Роман не мог не согласиться, что освободительный поход в Польшу был делом хорошим и правильным. Потому как своими глазами тогда много повидал, да и поговорить с тамошними жителями довелось. Вспомнить хотя бы как их встречали цветами на улицах польских сёл и местечек! Хотя какие они польские? Самые настоящие украинские! И живут там вполне обыкновенные украинцы, с которыми Марченко без проблем общался на своём родном, с детства привычном языке. Так что "важность политического момента" Роман тогда вполне себе прочувствовал и осознал.
А помимо политического был и вполне себе обычный интерес — в бывшей Польше Марченко удалось достать совсем новые женские туфли, очень красивые. Добыл он их по случаю — чтоб не пропали, как говорится. Но по возвращении домой они ему неожиданно пригодились, когда Роман решил, наконец, остепениться и всерьез принялся за потенциальных невест. Оксана — первая красавица на их улице, когда он презентовал ей свой трофей, была прямо таки на седьмом небе от счастья и надевала их только на танцы по выходным, чтоб пофорсить перед подружками. Ну а Рома сразу вырвался далеко вперед своих многочисленных конкурентов в погоне за девичьей рукой, сердцем, ну и всем прочим. Удачно получилось, в общем, и с размером повезло. Потому к идее нового освободительного похода Марченко относился со сдержанным оптимизмом. Но это всё так, в общем, а на практике вся эта политическая неопределенность вела к тому, что он уже четвертый месяц торчал в армии, хотя изначально рассчитывал вернуться домой еще к началу лета.
Собственно, в мае уже даже объявили о скором роспуске по домам всех резервистов, а кое-кого даже и отпустили, но Ромке не повезло. Его как вполне грамотного (8 классов — не шутка!) да еще и с боевым опытом (во время того самого польского похода ему довелось один раз пострелять из винтовки в настоящем бою) слегка придержали. А потом увольнение в запас и вовсе приостановили на неопределенное время. Марченко тогда второй раз в жизни пожалел о своей образованности. Первый раз был несколько месяцев назад, когда Рому, едва призвав на учебные сборы, согласно какого-то там приказа НКО, настойчиво пытались отправить в офицерское училище именно потому, что его образование превышало стандартную семилетку. Отбиться удалось только тем, что восемь классов, все ж не десять. Сказал, что завалил выпускные экзамены и потому не прошел в девятый класс — поверили. На самом деле двоечником он не был, Марченко тогда просто надоело учиться и захотелось взрослой жизни, вот он и взбунтовался, прекратив учебу и устроившись на завод. И вот детская прихоть неожиданно аукнулась спустя несколько лет.
Сегодня же Роман, проходя мимо командирской палатки, услышал краем уха разговор, который ему ну очень не понравился. Товарищи командиры обсуждали предстоящую передислокацию их части из летних лагерей, где они сейчас находились, куда-то на запад. Куда Марченко так и не расслышал, но и самого факта было более чем достаточно. В школе Рома учился не зря и два плюс два сложить мог вполне — раз будет передислокация, значит, не будет никакого увольнения в запас, а будут либо учения, либо еще чего. Но в любом случае домой он теперь попадет не скоро, а время-то идет. Уже июль не за горами — середина лета! А значит, встреча с Оксаной вновь откладывается.
Эх, успеть бы домой хоть к осени! Еще когда он повторно уходил в армию, то они вместе собирались сыграть свадьбу в сентябре. А теперь того и гляди придется идти освобождать от гнета кого-то там очередной братский народ. Тут бы к своим вернуться... Эх-х! Роман плюнул с досады и пошел к своей палатке — раз уж предстоит переброска, то неплохо бы к этому подготовиться, пока время есть.
* * *
Судьбой украинского народа были озадачены и еще два человека, которые как раз прогуливались по лесу, располагавшемуся в непосредственной близости от "Вольфшанце" — новой ставки Гитлера в Восточной Пруссии. Правда подход к этой проблеме у шефа РСХА Рейнхарда Гейдриха и заместителя начальника шестого управления РСХА Вальтера Шелленберга был несколько иной...
— Так значит, ты предлагаешь остановиться на хорватском варианте, то есть создать марионеточное государство, а на место Павелича прочишь Бандеру?
— Именно так, экселенц. Это наиболее выгодный нам вариант. Мы не будем ничем стеснены в своей политике и, в тоже время, сможем свалить всю ответственность за неизбежные эксцессы на "национальное" правительство. Собственно мы просто повторим схему, опробованную еще в восемнадцатом году. Только вместо "гетьмана" Скоропадского будет "вождь" Бандера.
— Звучит хорошо, но захотят ли украинцы поддержать этого "вождя"?
— Почему бы и нет? Это даст им хотя бы иллюзию независимости и собственной значимости. Альтернативой же будет только беспрекословное подчинение оккупационной администрации. Даже если большинство населения Украины и не поддержит правительство Бандеры, что вполне вероятно, особенно в восточных областях, то все равно мы останемся в выигрыше, так как, даже в самом негативном для нас варианте развития событий, в ряды противника все равно будет внесен раскол.
— Ну хорошо. А насколько этот Бандера пригоден для наших целей? Сюрпризов от него не ожидается?
Шелленберг неопределенно пожал плечами.
— Сюрпризов следует ожидать всегда, но в данном случае не больше чем обычно. Он ярый националист. Ненавидит поляков и сильно не любит русских. К нам относится неплохо, поскольку мы используем схожую с ним идеологию и главное за то, что мы расправились с поляками. Тот факт, что мы собираемся разбить русских тоже должен его порадовать.
— То, что он придерживается схожей идеологии — хорошо. Легче будет пробить у фюрера наш проект. Но это сейчас не главная наша проблема. Каким бы ни был этот вождь, он в любом случае лишь ширма, для прикрытия наших интересов. Ну и еще пропагандистский ход, для того чтобы поколебать целостность советского государства. В конце концов, если уж в будущем СССР всё-таки распался на национальные республики, то почему бы нам не попытаться ускорить этот процесс?
— Полностью согласен, экселенц!
— Не сомневаюсь, Вальтер. Так вот, каким бы эффективным не был этот пропагандистский ход, реальную власть в Украине получит назначенный туда гауляйтер. Именно от него будет зависеть, насколько эффективно мы сможем использовать ресурсы этой страны. Именно поэтому я не могу доверить назначение на эту должность случаю. Тем более я не могу доверить это Гиммлеру и Герингу! Они продвигают на эту должность Коха и мне это не нравится. Будущий губернатор должен суметь наладить эффективную систему хозяйства, поддерживать порядок и сформировать в стране выгодные нам настроения. Причем все это надо суметь сделать от имени "национального правительства", то есть работать придется во взаимодействии с местными националистами.
— Я понимаю, экселенц, этот гауляйтер должен обладать не малыми организаторскими способностями и дипломатическим талантом.
— Конечно понимаешь, Вальтер! Именно поэтому я и говорю об этом с тобой! — Гейдрих, увлекшись разговором, резко взмахнул рукой и тут же болезненно поморщился.
— Что-то случилось?
— Да так, ерунда — Гейдрих повел плечом и снова поморщился — вчера на тренировке по фехтованию потянул связки, рука до сих пор болит.
— Сочувствую.
— Да, ерунда. Лет десять назад я бы вообще ничего не заметил, а сейчас... Эх, молодость, молодость!
