— Зачем? — впервые за все время спросил Ит.
— Затем, что на караваны нападают, и чаще, чем хотелось бы. — Скрипач повернулся и продемонстрировал длинную царапину на левом плече, правда, уже давно зажившую. — Это с позапрошлого рейса. А здорово было бы, если бы в голову попали, правда? — ехидно спросил он. — И мне хорошо, и тебе не мучиться...
Ит не ответил, отвернулся.
— Собственно, экскурс пока что закончен, — подвел итог Скрипач. — Рейс простой, короткий, освоиться — как делать нечего. Все, ждем команду, и по коням.
* * *
Следующие дни превратились для Ита в настоящий кошмар. Спать толком он не мог, есть не получалось вообще — мутило, болела голова. Когда вел Скрипач, Ит садился не рядом с ним, а на пол. Он забивался в самый дальний угол, в узкий простенок между креслом и дверью кабины. Сидел и неподвижно смотрел в темноту под приборной панелью. В темноте было спасенье, но спасенье теперь не приходило — только смертельная глухая тоска и ожидание окончания этого безумия, ничего больше. Когда вел он сам, мысли целиком и полностью отнимала дорога — плавно покачивающийся впереди кузов БЛЗ-2, идущего впереди, тонкий потёртый руль под руками, педаль газа под правой ногой, пустое небо в вышине, наполовину перекрытое козырьком кузова, и пейзаж по сторонам, на который Ит не обращал ровно никакого внимания.
Дошли до хребта, встали на стоянку — целых двенадцать часов отдыха. Мужики-водители, с которыми Ит еще не был знаком, отстегнули один из трехместных скутеров, имевшихся при каждом БЛЗ, сгоняли в соседствующий с кемпингом поселок и вечером затеяли шашлыки из баранины. Дядя Коля зорко следил за тем, чтобы не пили, но никто и не пил — после того, как старший караванный вышвырнул из колонны пьянчужку Егора, все осторожничали.
Потом были почти сутки в тоннеле, где Скрипач Ита к управлению не допустил и правильно сделал. Колонна шла медленно, максимальная скорость в тоннеле позволялась не более двадцати километров в час, но на практике никто и никогда не разгонялся выше десяти. Тоннель, прорытый под старыми горами, извивался и петлял так, что Ит в своем нынешнем состоянии неминуемо угробил бы машину. Только после того, как колонна вышла, наконец, на ялтинский тракт, Скрипач передал управление Иту, а сам полез на койку за занавеску — отсыпаться. И проспал до самой дамбы.
Вышли в море. Возможно, в других обстоятельствах Ит бы удивился тому, что увидел, но сейчас ему было совершенно все равно, что вокруг. Его не удивила ни пятиметровой высоты широченная дамба, покрытая выщербленным бетоном, ни светлые отмели по ее сторонам. Весело перешучивались по рациям про что-то свое другие водители во время переклички, вокруг колонны носилась стая чаек, кто-то сокрушался, что оставил дома удочки (вот бы рыбки половить в кемпинге!), кто-то сетовал, что не обменял рубли на турецкие лиры по хорошему московскому курсу, а еще кто-то рассказывал на всю колонну пошлейший анекдот про тетку и асфальтовый каток.
Через несколько часов проснувшийся Скрипач выгнал Ита из-за руля и присоединился к болтовне. После долгих уговоров с большой неохотой согласился расстаться с частью обменянных лир, выклянчил у четвертой машины тормозной жидкости для скутера, поржал над анекдотом и сказал, чтобы ему напомнили в Стамбуле про аккумуляторы для раций шестерки, которые оба дохнут, а заменить не на что.
— Иди спать, — неприязненно приказал он Иту. Тот в ответ промолчал, снова забился в угол и уже привычно закрыл голову руками.
Они не разговаривали. Скрипач больше не пробовал обращаться к Иту, а тот ни о чем не спрашивал. Между ними так и остался вопрос, заданный Итом в первый день — зачем? Действительно, зачем?
Зачем вообще все это?
Последнее издевательство перед тем, как все кончится?
А ведь есть еще "терьер" в новенькой скрипящей кожаной кобуре. Единственное, что Ит сделал за все это время по собственной воле — это привел в порядок оружие. Сказывалась привычка, привитая Фэбом еще во время учебы: оружие обязано быть в идеальном состоянии. Неважно, собираешься ты его использовать или нет.
Мысли бродили хаотично, но мысль про "терьер" пусть изредка, да возникала. Может быть, позже. Как получится. Если станет совсем уж невмоготу.
* * *
Через восемнадцать часов вышли, наконец, к кемпингу. Собственно, кемпингом это сооружение, сложенное из бетонных блоков, порядочно изъеденных штормами, можно было назвать с большим трудом. Шоферы чаще называли его связкой — десять камор, соединенных общим коридором, с узкими дверями и окнами-бойницами, на случай шторма. В маленьких девятиметровых комнатах стояло по две железные вделанные в пол кровати с продавленными панцирными сетками, да железные же столы с забетонированными ножками — чтобы не сперли. Вот и весь комфорт. Однако после тесной кабины и такой комфорт был в радость, ведь на кровать можно бросить матрас и со вкусом хорошенько выспаться. Все лучше, чем узкая койка в кабине.
Сначала, конечно, сварганили хороший ужин — гречка с тушенкой, консервированный вишневый компот. Потом разбрелись кто куда. Трое заядлых рыбаков пошли посидеть на дамбе с удочками, дядя Коля с Ванечкой (кто такой этот Ванечка, Ит так и не понял) захватили какие-то бумаги и заперлись в своей комнате, а остальные затеяли игру в городки — у кого-то нашлись чурки и бита. Играли на интерес, ставя по десять копеек на кон, матерились, хохотали... Скрипач тоже куда-то подевался.
Ит все это время просидел под стеной, с другой стороны связки, на песчаном наносе. Скрипач появился лишь когда солнце стало закатываться.
— Бери матрас, пошли, — приказал он. — Поживее, а то закроют, и останешься тут до утра, а это запрещено.
04
Караван, дамба Ялта/Стамбул
Лучшее место на земле
— Света тут нет, — безучастным голосом сказал рыжий. — Разувайся, пока шнурки видно.
Ит покорно расстегнул пояс со снаряжением, положил его на пол рядом с ножкой железной обшарпанной кровати. Развернул матрас, сел, нагнулся и принялся расшнуровывать берцы. Шнурок на правом затянулся в очередной раз каким-то нелепым узлом, и пришлось с ним основательно повозиться. Кое-как стащив ботинки, он, наконец, разогнулся и...
...и увидел, что в лицо ему смотрит черное пистолетное дуло.
— А теперь снимай штаны, — приказал Скрипач.
— Что?.. — Ит опешил.
— Что слышал. Снимай штаны, сволочь.
Дальнейшее заняло от силы полторы секунды, выглядело примерно следующим образом.
Раскадровка.
Ит:
"Выбить пистолет, можно успе..."
Скрипач:
"А еще медленнее — сумеешь?"
Счет по очкам.
Ит:
Выпад, бросок, минус доля секунды — здравствуй, кома. Снимаются три очка.
Скрипач:
Сдвинуться в сторону на тридцать сантиметров, подождать, перехватить пистолет за дуло и несильно, но точно — в висок. Плюс пять очков и звездочка в табеле.
Ит:
...черт, а это больно...
Спустя минуту он очнулся от того, что с него в одно движение содрали джинсы вместе с трусами, молния царапнула по ноге. Мысли: "Так вот почему он велел разуться... что происходит?!" Заметив, что Ит шевельнулся, Скрипач тут же проворно перехватил его левую руку, и заломил ее за спину, одновременно наматывая на кулак другой руки волосы и заставляя повернуться к себе спиной. Затем — сильный удар коленом, и вот Ит уже лежит грудью на железном столе, с левой рукой, взятой в болевой прием (стоит только двинуться, и от боли начинает темнеть в глазах и перехватывать дыхание), а сзади...
— Раздвинь ноги, сука. — Голос неприязненный и брезгливый. Удар берцем сначала по одной голени, потом по второй. — Давай, давай. А то еще хуже будет.
Хуже?!
Дальнейшую чудовищную мерзость Ит не сумел даже толком осознать. Это было дико больно, до тошноты отвратительно и унизительно настолько, что сознание автоматически начало блокироваться от происходящей гадости — вместо нормальных мыслей получались только какие-то бессвязные обрывки, зачастую не несущие никакой смысловой нагрузки. Он же когда-то говорил, что про это читал... и что вот такое может романтизировать только совершенно извращенный и до края порочный мозг... Боль не имела локации — плечо словно жгло адским огнем, и этот огонь от малейшего движения разливался по всему телу. Внезапно мелькнула мысль, связная и здравая — после этого можно только застрелиться. Пистолет в кобуре валяется на полу, рядом с кроватью. Когда все это кончится — а ведь оно не может продолжаться вечно, да? ведь не может? правда? — нужно будет как-то взять пояс со снаряжением, выйти на улицу и пустить себе пулю в лоб. Нет, лучше в рот. Или в висок. Как получится...
Скрипач дернулся, Ит тоже. Боль в плече стала на секунду настолько невыносимой, что Иту почудился треск разрываемых сухожилий. Он зашипел сквозь зубы, не в силах больше молчать — и тут же получил ладонью по затылку. Попробовал наугад ткнуть куда-то в пространство правой рукой — и по руке, по локтю, пришелся второй удар.
— Заткнись... не ори, сука... и не рыпайся... попробуй только заорать, убью!
И буквально через несколько секунд все кончилось. Руку Скрипач так и не отпустил, но стало чуть легче. Скрипач снова намотал на кулак его волосы и заставил разогнуться — на это ушло секунд тридцать, потому что Ит все никак не могу справиться с болью в сведенных мышцах.
— Если ты обещаешь не орать, я отпущу руку, — предложил Скрипач.
"Если тебя насилует кто-то, кто сильнее, не оказывай сопротивления — это шанс, что тебя, возможно, оставят в живых".
Ит через силу кивнул.
Скрипач хмыкнул, но руку отпустил. Она повисла плетью, Ит непроизвольно вскрикнул и схватился за искалеченное левое плечо. Скрипач развернул его к себе лицом и с интересом посмотрел в глаза. Ит опешил еще больше — взгляд был участливый и серьезный.
— Нам надо поговорить, — как ни в чем ни бывало, сообщил Скрипач. — Пойдем, присядем.
Всё еще держа Ита за волосы, он доволок его силком до кровати, и повалился на матрас, увлекая того следом за собой.
— Ложись поудобнее, — миролюбиво предложил он. — Ложись, ложись. В ногах, как говорится, правды нет.
"Что он еще... Господи, пожалуйста, пусть это кончится, — одной рукой удерживает зачем-то больную руку, а другой... может быть, хочет блокировать правую... наверно... — Господи, лучше бы мне никогда не выходить из комы, а остаться в ней навсегда..."
— Ты, конечно, говорить не захочешь. — Скрипач, по всей видимости, счел, наконец, что его все устраивает. — Поэтому придется говорить мне. Придется — ведь нужно кое-что тебе рассказать, ты в некотором смысле не в курсе. А событий-то на самом деле было порядочно. Знаешь... когда ты это сделал, я же до дома дойти не успел. И повернуться тоже. Но даже так... это было в своем роде зрелищно. Чудовищная вспышка за спиной, и раскаленный ветер, у меня даже волосы обгорели на макушке. — Скрипач усмехнулся. — Я бросился обратно и увидел... там земля кипела, как лава в вулкане. Сейчас на этом месте, рядом с могилами, такое... как бы правильно сказать... черное стекло, проплешина где-то в метр толщиной и метров десять в диаметре. В общем, я туда кинулся, орал что-то... не помню, что именно. Народ появился не больше, чем через три минуты, все тоже орут, спрашивают, что случилось, а я... у меня в голове была только одна мысль в тот момент — я его убил. В прошлой жизни чуть не убил, а в этой убил. Морис с Леоном, конечно, оказались в первых рядах — и сходу определили, что был выход в Сеть, и что все по классике — и пробой в поле, и подъем температуры практически до звездной... в общем, все, кто там был, в один голос сказали с уверенностью, что ты погиб.
Его правая рука скользнула по боку Ита, медленно проехала вверх и остановилась где-то на груди. Ит было напрягся, но рука больше не двигалась.
— Что я тогда чувствовал... нет, словами этого не передать, пожалуй. С неделю я там сидел, рядом с могилами и с этой проплешиной, в дом ходил только пить, да и то лишь когда про это вспоминал. Помнишь, Фэб когда-то рассказывал, что чувствовал и делал после смерти Гиры и экипажа? Ну так это было примерно то же самое, с той лишь разницей, что вместо него оказался я, и он, бедняга, конечно в жизни своей ничего подобного тому, что я сделал, не делал. Через неделю я все-таки начал перебираться на ночь в дом, но только потому, что хотел умереть там, а не на могилах — такой вот странный бзик. Кто-то приходил, уходил... Атон, Эдри, Морис с Леоном... еще через пару недель Таенн из рейса вышел, к тому моменту с планеты уже, кажется, сняли карантин, и... а, ладно, это неважно. Таким порядком прошел месяц или даже больше, кажется. А потом...
Рука Скрипача снова ожила — тихонько двинулась к горлу Ита, а затем плавно поползла вниз и снова замерла, но уже чуть пониже солнечного сплетения.
— Потом пришел один мужик из Мастеров и сказал, что со мной хочет поговорить новый парень из их команды. Мне в тот момент было все равно, и я согласился — почему бы и нет? Ну, на следующий день прилетает ко мне парнишка оттуда... Мастер Путей, как я понял. Позывной у него "Алькор", вот он мне этим самым Алькором и представился. Смешной такой на первый взгляд мальчишка. На вид лет двадцать, волосы белые, совсем как у нашего Леона, но глаза не красные, а такого орехового оттенка, то ли зеленые, то ли карие, и не поймешь. Прилетел, значит, походил вокруг этого стеклянного пятна, а потом и говорит — знаете, теоретически я мог бы поискать, куда он попал, но мне для этого нужно на какое-то время оставить где-нибудь физическое тело. Можно его в доме положить?
Я стою, как идиот, и киваю. Он уходит. Я продолжаю стоять. Потом мне надоело, захожу в дом — и обнаруживаю, что этот поганец положил это свое тело на диван в гостиной, и... он пропал на месяц. Но в одну прекрасную ночь вернулся. Сплю я, значит, на травке рядом с могилами, а тут этот приходит. "Ситуация следующая, — говорит, — я нашел место, где он мог оказаться. Вероятность того, что он остался жив, очень мала, и..." Как?! Значит она есть, эта вероятность?! Он на меня странными глазами посмотрел и говорит, что есть, но что ему еще месяц нужен, чтобы разобраться, как туда в физическом теле вообще можно попасть, не говоря уже об обратной переброске. Деликатный такой мальчишка. "Вы бы поели, — предлагает, — а то вы, простите, очень плохо выглядите". Ну, выглядел я на тот момент действительно не лучшим образом — а как можно выглядеть, если два месяца подряд жрать раз в неделю и почти не спать?.. В результате он снова бросил тело все в той же гостиной, а я опять стал ждать. Через неделю Влада с Соней пожаловали, потому что Леон и Морис в рейс ушли... они меня немножко привели в божеский вид, хотя спать я толком все равно не мог и от каждого шороха дергался. Думаешь, я не понимал, что виноват? Ошибаешься... как же ты ошибаешься...
Рука снова ожила — тихонько двинулась куда-то к ребрам, а потом скользнула ниже и внезапно оказалась под майкой.
