| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Павел. 1943, 22 марта
Скучаю я по Варе. Уже почти четыре месяца от нее ни слуха, ни духа... Катя со мной такая ласковая добрая, ластится ко мне, а я ей ответить ничем не могу: пропало у меня желание... Все про Варю думаю, разные ей ласковые имена придумываю. Думаю, вот приедет, как обещала ко мне, я всем скажу, что уезжаю с ней в Сибирь, куда-то под Красноярск. Варя рассказывала, что там, в долине, где их деревня, какой-то необыкновенный для Сибири климат: помидоры и огурцы за лето вырастают. А помидоры такие здоровенные и сочные, что их даже в народе зовут "бычье сердце". Такие больше нигде в России не встречаются. Но что там помидоры! Даже арбузы растут, правда, не дозревают, но их солят, и Варя говорила, что вкусноты необыкновенной: мужики такими солеными арбузами "водочку закушивают", как она выразилась.
А вчера сон цветной видел. Видел себя, будто со стороны: иду я босой за бороной, землю отваливаю, борозду веду ровную, глубокую. Лошадка каурая только пофыркивает. Я иду почему-то с длинной седой бородой, в длинной русской рубахе, не подпоясанной. А рядышком на завалинке хорошего большого сруба сидит Варя с кучей детишек мал-мала меньше, мне улыбается. А за мной грачи идут по борозде, червячков выискивают. Вдруг один из них — тяп! — меня за
пятку!
Проснулся я от этого, а жаль сон бросать, уж больно мне хорошо там, в нем, было, хочу опять заснуть, Варечку увидеть. Но сон прошел, как рукой сняло. Да и понял я, что не себя я видел, а Льва Толстого, прямо как у нас в школьном учебнике по литературе был! Да и впрямь, с чего бы сейчас боронить-то бороной, когда советская власть столько тракторов понаделала!
Как там она, Варенька? Жива ли? Все-таки фронт, что ни говори... Нет, наверное, жива, письма мои назад не возвращаются, значит, получает их. А вот что молчит? Может, завелся кто у нее? Она ведь девушка и видная, и характером привлекательная. Такую любой полюбит! А она, вон, меня выбрала... Неужто забыла или изменила мне?..
Сережа. 1943, 5 апреля
Не помню, кто из нас придумал испытывать себя на храбрость. Мол, сейчас война, поэтому нам нужно вырасти храбрыми. Началось все это еще в прошлом году. Сначала мы лазили на трубу котельной. Она высоченная, выше нашего пятиэтажного дома. Нужно было залезть на самый верх, а потом еще заглянуть внутрь. Ужас, какой страх!
А прошлой осенью с наступлением сумерек ходили на кладбище — тут неподалеку — собирать малину. Малина-то вкусная, но страшно: все время мерещится, что мертвяки из могил вылезают.
А вот теперь новое испытание кто-то придумал, кажется, Кирька-Конопатый. Живем мы в бывшем студенческом общежитии около сортировочной станции. Постоянно по путям курсирует маневровый паровозик и перетаскивает вагоны с места на место. Так вот, каждый должен был в свой черед лечь между рельсами и ждать, когда над тобой проедет паровоз , обычно с двумя-тремя прицепленными товарными вагонами. Хотя это очень страшно, некоторые смельчаки делали это по два-три раза. Сам Кирька, я видел, ложился под паровоз три раза.
Мне было так страшно, что я оттягивал свою очередь и вообще надеялся, что это всем наскучит, а до меня так очередь и не дойдет. Но не вышло. Сегодня и мне пришлось...
Лег я на живот на шпалы между рельсами, весь к земле приник, руки по швам протянул, как по стойке "смирно", жду с замиранием сердца, когда же этот проклятый паровоз надо мною проедет. Лежу-лежу... Начал считать про себя, но от страха сбился со счета. Прошел, наверное, час... Сердце стучит аж в пятках...
Вдруг что-то касается моего плеча. Я замираю совсем... Но оказывается, это подошел все тот же Кирька и сказал: "Вставай, Серега, паровоз пошел не по той ветке. Но ты молодец, не сдрейфил!"
Катерина. 1943, 19 апреля
Жизнь идет размеренно-однобразная. Я продолжаю учиться в мединституте, куда я поступила еще до перевода Павла в Приуральский госпиталь. Времени свободного остается довольно много, так как дается много часов на домашние задания: зубрим по-латыни названия всяких органов вплоть до каких-то ничего не значащих костных бугорков на черепе. Мне все это дается легко, благодаря моей памяти, про которую многие говорят, что она у меня феноменальная.
Обычно я беру с собой Павла, и мы идем на улицу, садимся там на бортик детской песочницы, он дышит свежим воздухом — это необходимо для его легких, а я долблю ненавистную латынь.
Вот и сегодня мы вышли на улицу. Теплынь! Настоящая весна. Я предложила Павлу пройтись. Пошли потихонечку. У нас рядом кладбище — ну просто тебе Парк культуры и отдыха: по краям все заросшее, кусты малины, а внутри аккуратные тропиночки, деревья.
Павел идет какой-то печально-виноватый. Я решила взять быка за рога:
— Что всё свою фронтовую потаскуху вспоминаешь?
— Не надо, Катя, это ты зря!.. Варя очень хорошая девушка. Она не похожа на других. Она чистая и невинная,
ну, как... как...
— Как Святая Богородица! Одному только Господу-Богу отдалась, да и то непорочно, ха-ха!
— Нет, мы с ней очень дружили, но у нас ничего такого не было... Мы ждали, вот война кончится...
— Павлик, дорогой мой! Выбрось ты ее из головы, тебе жить легче будет. Ведь если бы любила, небось, за столько времени хоть разочек написала бы! Ну, кто ты? Старший сержант в отставке, а там вокруг нее в медсанбате капитанов да майоров — пруд пруди! Свято место пусто не бывает, а уж не свято — тем более.
— Может, ты и права, Катя... Вообще, кроме тебя, нет у меня настоящих друзей... Я тебе очень благодарен за это.
— Ну, вот и ладно. Вспомни, как нам с тобой было хорошо! Я ведь тебя и по сию пору люблю больше всех на свете.
Обняла я его за плечи, поцеловала в щечку. Верну я его, верну! Но на сегодня, решила я, хватит. Главное не перегнуть палку. Все опять наладится. Все опять будет хорошо.
Михаил. 1943, 12 июля
Война далеко еще не кончилась, но принято решение "наверху" нашу академию передислоцировать обратно в Москву.
Меня опять назначили начальником эшелона. Видимо, мой первый опыт, когда мы ехали в эвакуацию в Приуральск из Москвы, показался удачным — я был тогда замом начальника эшелона. Кроме того, многие избегают и лишней ответственности, и лишних хлопот. Но ведь кто-то должен это делать! Я не привык отказываться.
Едем всей нашей прежней семьей, включая Павла. Он, было, собрался, когда совсем поправится ехать куда-то под Красноярск, там живут родители девушки, с которой он познакомился на фронте. Это он мне по секрету сказал. Хотел устроиться там работать и дожидаться ее возвращения с войны. Но почему-то его планы поменялись, я не расспрашивал, а он сам мне ничего больше не говорил.
Ну, да он человек взрослый, сам во всем разберется. Я вот думаю, что ему нужно в мою академию поступать: фронтовик, тяжелораненый, медаль "За боевые заслуги" после ранения получил. Прямой путь в военную академию, да и я смогу помогать ему в учебе — ведь как-никак, а большой был перерыв после школы.
Сейчас я весь в заботах об эшелоне: составляю план размещения сотрудников и их семей, слежу за переоборудованием "телячьих вагонов" под перевозку людей, планирую дорожный рацион, договариваюсь с железнодорожным начальством о графике движения... Дел по горло.
Мне самому предложили с Катей и Сережей занять половину купе в одном из двух плацкартных вагонов "для командования", но я отказался. Во-первых, я не могу бросить Елену Степановну с Ксеней одних, а во-вторых, мне сподручнее ехать в середине эшелона и быть с остальными людьми, чтобы лучше понимать их нужды. В результате мы все, включая Павла, разместились в уголке "теплушки", а всего в нем едет четыре семьи, тоже по четыре-пять человек. В тесноте, да не в обиде!
Главное, что возвращаемся в Москву! У всех приподнятое настроение. Хотя ожидается, что еще возможны фашистские бомбардировки, но этого никто не боится. Все говорят о том, что даже в тяжелое время боев под Москвой в городе продолжали строить новые станции метро. И потом ведь Сталин никуда не уезжал из Москвы, продолжая командовать из Кремля, хотя все правительство эвакуировалось в Куйбышев.
Да, трудное время! Но у России вся история такая, не легкая. Все время враги, то татары, то шведы, то ляхи, то французы, то немцы!.. А стоит, Матушка-Русь, держится, хоть и поистрепана вся...
Ты и радость моя, ты и грусть,
Бесшабашная, нищая Русь!..
Капли слёз — твои купола.
Крест, как меч, небеса раскроил пополам,
И колотят уныло колокола...
Тьма и мрак... И монгольского ига мгла...
Жар пожарищ от края до края пылал...
Всё ты сдюжила и перемогла!
И надув парусами церквей купола,
Вопреки и назло, ты, как вечность, плыла.
И звонили во здравие колокола:
Ты смогла даже то, что и смочь не могла!
Только всё же, как слёзы, церквей купола...
И какая-то на сердце тихая грусть...
И, как вечность, плывет неизменная Русь.
Сережа. 1943, 25 августа
Со мной произошло чудо: я увидел настоящую сказочную фею! Мы только приехали из Приуральска, из эвакуации в Москву. Папе дали отличную двухкомнатную квартиру даже со своим умывальником. Это в семейном общежитии военной академии. В Приуральске мы все жили в одной комнате — папа с мамой, бабушка, Ксенька и дядя Павел, когда его выписали из госпиталя. А здесь — две комнаты на пятом этаже!
И вот спускаюсь я однажды по лестнице вниз. Лестница у нас такая: в середине дыра для лифта, а самого лифта нет. А навстречу мне поднимается удивительная девочка: красивая, ужас! Глаза голубые, ресницы офигенные, светлые косички с белыми бантиками, матросочка с белой юбочкой, носочки беленькие... Я посмотрел на нее и обмер. И она посмотрела на меня и улыбнулась. Что со мной случилось, не понимаю. Я как будто одурел! Я остановился и смотрел ей вслед, пока она не скрылась на четвертом этаже.
Я разузнал, что зовут ее Алла Бойко, что живет она почти под нашей квартирой.
Теперь мы часто встречаемся на улице, но я с ней ни разу не заговорил. Как-то не получается. Правда, иногда по вечерам сидим мы, мальчишки и девчонки, на длинной скамеечке около входа в дом. Девчонки с одной стороны, мальчишки с другой. На этой скамейке днем старушки сидят, отдыхают и о чем-то говорят. А мы вечером сидим, всякую чепуху друг другу рассказываем. Но ни разу не получилось, чтобы я и она оказались рядышком.
Я очень люблю играть в футбол. Играю я вратарем. Меня все зовут "тигром", как Алексея Хомича. Я бросаюсь за мячом тоже, как Хомич. И даже ходить начал немного вперевалочку, как он. По-честному, он больше похож на орангутанга, а не на тигра, но вратарь потрясающий! Меня принимают играть даже старшие ребята, все знают, какой я вратарь.
И вот, когда Алла проходит мимо, то я могу вытворять такие чудеса! Я смело бросаюсь под ноги этим здоровым парням и выхватываю у них мяч из-под самых ног. А недавно я взял пеналь, когда играли двор на двор.
По-моему, Алла замечает меня, когда я играю в футбол. Мне кажется, что между нами натягивается тоненькая ниточка. А может, мне только кажется. Или хочется, чтобы так было...
Иногда она идет по улице, я иду следом за ней и смотрю ей в спину. И она вдруг оборачивается, а я тогда нарочно смотрю в сторону, а сердце мое стучит быстрее, чем всегда. А если вдруг наши глаза встречаются, то у меня начинает сладко сосать под ложечкой...
Михаил. 1943, 12 сентября
Вот мы уже в Москве, вернулись из эвакуации. Наши перешли в наступление, по крайней мере, отогнали немцев от Москвы. Пока еще оконные стекла заклеены крест-накрест полосками из газетной бумаги, но надеемся и их скоро снять.
А вообще война идет пока с переменным успехом. Враг оказался сильнее и организованнее, чем нам говорилось по радио в начале войны. Конечно, в нашей победе никто не сомневается, но понятно, что достанется она нам огромной кровью...
Сережка совсем большой, пошел во второй класс, хотя там ему делать нечего — он бегло читает, знает наизусть массу стихов, благодаря Елене Степановне, умеет считать даже в уме, знает латинский алфавит — это он у Кати с Ксенией научился: обе учатся в медицинском институте.
Павла, как участника и инвалида войны удалось без конкурса устроить в Военно-воздушную академию. Его приняли без всяких разговоров, хотя сдал он слабенько, но он — участник войны. Хоть наград он особых и не заслужил, но желтая "лычка" тяжелораненого у него всем видна. Ну, и я замолвил словечко, хотя его бы, почти уверен, и без моего вмешательства приняли.
Он немного странный парень, но возможно сказалось сильное ранение — он ведь чудом выжил! Он очень привязан к нам, Катерина его любит, как младшего брата, переживает за него. Правда, иногда мне кажется, что она чересчур с ним как— то по-женски ласкова. Да и он в ее присутствии млеет, уши горят, как флаги... Надо бы Кате сказать, что не стоит парня испытывать — влюбится еще, чего доброго! Это ей все просто забава — она еще в школе любила парнями крутить-вертеть, а потом над ними же надсмехалась.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
