— Милый, у тебя ведь на днях день рождения? — уж что-что, а сбить его с мысли Евтихия умела виртуозно.
— Да, через три дня. Мне восемнадцать исполнится.
— Стареешь, мой друг, — ядовито заметила слепая.
— На себя посмотри, карга!
— Что? Ах, я карга?!
— Карга, карга-а-а-а! — он смеялся и уворачивался от шлепков, — Мужчинам всегда еще, а вам женщинам всегда уже!
— Вот раз так, то я тебе подарок не подарю!
— Ну-ну, — примирительно забормотал парень, — Конечно же, ты никакая не карга, ты мое солнышко.
Он прижал девушку к себе и покачивал как ребенка.
— А ты мне подарок приготовила?
— Угу, — Евтихия сделал вид, что все еще злится.
— А ты мне его отдашь?
— И не подумаю.
— Нууу, не будь врединой! Нечего было говорить раньше времени, я же теперь изведусь, пока не получу свой подарок. Ты просто обязана отдать мне его сейчас!
Это была истинная правда, по части подарков Алексиор всегда вел как большой ребенок. И сейчас Евтихия на его детском нетерпении искусно сыграла.
— Ладно, — буркнула она, вытаскивая из кармана тот самый охранный медальон, что передал ей Нириель, — Кх-Кхммм...
Девушка откашлялась и начала торжественную речь:
— Многоуважаемый Алексиор, — она даже поклонилась, правда несколько комично, — Позвольте подарить Вам, как будущему мудрому и справедливому властителю Страны морского берега, в честь восемнадцатилетия...
Далее последовала пауза.
— Ну?! — не выдержал будущий многомудрый и справедливый правитель.
Евтихия улыбнулась:
— Вот этот символ власти. Герб царского рода, — С этими словами она надела ему на шею медальон на кожаном шнурке.
— Спасибо!
Алексиор взял его в руку, чтобы получше разглядеть. Медальон был круглый, чуть выпуклый с внешней стороны. Диаметром примерно как фаланга большого пальца, непонятно, то ли из металла, то ли из роговой пластины. Более всего похож был на металлическую чешую. С внутренней стороны переливался как перламутр, а с внешней — на темно голубом фоне выпуклая белая звезда. Восемь лучей. Герб царского рода, герб Страны морского берега.
— Спасибо, это нечто... Слушай, это же ужасно древняя штуковина? Так?
— Ну да, — Евтихия улыбнулась его восторгу, — На самом деле, этот старинный символ власти, герб нашей страны — не что иное, как чешуйка морского дракона. Древний артефакт.
— Да ладно?! Ух ты...
— Морские драконы вымерли очень давно, но шаманы морского народа хранят многие тайны. И послушай, Алексиор, — голос Евтихии стал серьезным, — Кроме его исторической ценности, это еще и сильнейший охранный артефакт.
— Охранный...
— Видишь ли, будущее полно опасностей, тебе нужна надежная защита.
Алексиор слушал ее внимательно.
— Он защитит от людей, от их любых действий и помыслов. Защитит твою жизнь. Конечно же, не от тех испытаний, что выпадут на твою долю по воле Божьей. Но Господь никогда не посылает нам того, чего нам не вынести, не так ли?
— Так.
— Запомни, ты не должен снимать его ни при каких обстоятельствах.
— Да, но...
— Ни при каких. И носи этот символ власти под одеждой, на теле.
Ничего не говоря, царевич расстегнул верхнюю одежду и рубашку, и спрятал медальон на груди.
— Знаешь, так странно, он словно прирос ко мне, — удивился юноша.
— Да, таково его действие. Пока он на тебе, он часть тебя, он твоя защита.
— Спасибо, мудрая моя. Знаешь, мне даже полегчало сразу, уже и мысли разные не одолевают.
— Вот видишь, — улыбнулась слепая, — А теперь иди, наверняка тебя Антионольф по всему дворцу с палкой разыскивает.
— И не говори, — заторопился царевич, — Сейчас точно отгребу. Старик меня убьет!
— Но на тебе же оберег, милый, максимум, что тебе грозит — немного пересчитают ребра, — а вот теперь она уже смеялась.
— Ты — вредина!
— Иди-иди! Царь горох!
— Что? Ах ты... Ах ты!
В это время он заметил Антионольфа с его посохом во дворе и заторопился:
— Пора бежать, а не то он мне все пути с голубятни перекроет!
Последние слова донеслись уже с лестницы. Евтихия снова осталась одна. Девушка была довольна.
— Пусть теперь приглашает его на ужин и пробует на нем свои привороты, — пробормотала она, — Господи, я успела.
Девушка встала, подошла к большому окну, выходившему на море, и долго смотрела вдаль невидящим взглядом. Голубка снова подлетела к ней, и, тихонько воркуя, уселась на плечо.
* * *
Еще в ту ночь, когда она вызвала Нириеля, просить у него совета и помощи, потому что ее испугали видения того, что может принести на их землю колдунья из Гермикшей, он обещал достать это. Артефакт надежной защиты от людской злобы или несправедливости. То, что спасет жизнь. И ведь она могла просить только для себя, запрет наложенный Сафором исключал любые возможности сделать что-либо для другого.
Потому она просила достать этот считавшийся утерянным древний символ власти правящего дома Страны морского берега для себя. Как невеста будущего царя. Потому что помолвка, пусть и неофициальная состоялась. Так сказал Нириель.
И подарить его Алексиору тоже посоветовал Нириель. Ибо над правом человека делать подарки никто не властен. Сафор не сможет это оспорить.
Но что же? Значит, сама она осталась без защиты? Нет, того, чем поделился с ней водный дух в тот день, когда она спасла его от смерти, достаточно, чтобы суметь сохранить жизнь. Жизнь. А вот остальное...
Евтихия ни на минуту не колебалась, как ей поступить, главное, что она успела защитить любимого. А ей самой было не так уж и важно, что ее ждет. Немного страшно, конечно. Слишком уж необычная судьба ей уготована, но ведь надежа есть всегда, и будущее еще сулило счастье. Призрачное, но все-таки счастье. Правда, беспокойно было за родных и близких, однако тут уже она не властна.
Слепая ясновидица подумала, если и дальше ее видения будут осуществляться в том же темпе, ждать осталось совсем недолго.
Глава 10.
Со дня праздника урожая, дня царевой свадьбы прошел месяц и три недели. А что такое замечательный теплый октябрь у теплого моря? Бабье лето. Погода изумительная, солнечно, тепло, далеко еще до зимних дождей и штормов. И будет тепло еще как минимум две недели. До середины ноября. Так сказал главный народный барометр. Старый Пайкус.
Старикашка, морская косточка, бывший пират, бывший контрабандист, бывший матрос царского флота, бывший честный торговец, а ныне честный владелец портовой таверны, выволок на солнышко свое кресло качалку, погреть старые свои косточки. Нильда вынесла ему столик с немудреной закуской, дед любил твердый соленый сыр и лепешки, даром, что зубов уже нет почти. А запивал это все красным вином.
— Дедушка Пайкус, признайся, сколько тебе лет? — лукаво спросила девчонка-разносчица.
— Нильда, красотуля, — он лихо, совсем по-пиратски, шлепнул ее по задку, — Мужику всегда столько лет, на сколько он себя чувствует.
— Кхммм? И насколько лет старый пират сегодня себя чувствует?
— Эхе-хе... Никакого уважения... — притворно подкатил глаза бывший морской разбойник, — Видела бы ты меня лет сто назад. Немедленно бы влюбилась!
— О, я нисколечко не сомневаюсь, что дамы штабелями ложились к вашим ногам! — хихикнула девчонка, — Я, вообще-то, и сейчас вас люблю.
Дед расплылся теплой улыбкой:
— Милая ты девушка, — ласково пробормотал, — Счастья тебе.
— Спасибо, дедушка Пайкус, — она налила ему вина в глиняную кружку и мелко нарезала сыр, — А скажите, долго еще будет держаться теплая погода?
Он взглянул на небо, пошамкал, а потом уверенно сказал шепотом:
— Можешь передать своим дружкам — контрабандистам, что еще две недели дождей не будет точно. А потом, — он пошевелил ладонью, словно изображая корабль в качке, — Потом пусть будут поосторожнее.
Девчонка негромко рассмеялась, чмокнула его в морщинистую щеку и умчалась.
* * *
Молодая царица снова выезжала на прогулку. Сегодня она была в голубом, цвет удивительно сочетался с ее глубокими синими глазами, а длинные распущенные волосы, плащом лежавшие на плечах, казались еще ярче и блестели на солнце, как чистое золото. Народ действительно полюбил новую царицу. Ее приветствовали на улицах, подносили маленькие подарки, осыпали комплиментами. и да, среди этой восторженной толпы она ощущала себя любимой, нужной, прекрасной, единственной.
Здесь ее любят. Здесь она может чувствовать себя счастливой.
Но не дома во дворце.
Не рядом со своим мужем.
Он исправно приходил к ней по ночам, исполнить, как она говорила про себя "долг жалости". И уж старался, исполняя его, старался... И неважно, что она сполна получала свое удовольствие, простить Вильмора уже не могла. Онхельма, кстати, успела забеременеть, причем, как оказалось, чуть ли не в первый день после свадьбы. Вот только теперь она не знала, хочет ли вообще этого ребенка. И мужу ничего еще не говорила. Просто не решила пока, что ей делать. То ли оставить дитя, то ли избавиться от него, пока не поздно.
Ее мысли занимал Алексиор. Теперь он ужинал с ними почти каждый день. Отменно вежлив, немного оттаял, но никакого мужского интереса Онхельма в нем не чувствовала. А ведь она старалась его увлечь! Специально наряжалась, иногда бросала томные взгляды. А он, черт бы его побрал, как каменный, словно ничего не замечает.
Вчера попробовала на нем тот же приворот, что безотказно сработал на Вильморе. Ничего! Более того, ей в какой-то момент почудилось, что посланный импульс вернулся назад с отдачей! Более чем странно, он ведь не колдун, да и охранного колдовства на нем не ощущалось. Может, конечно, особенности организма...
Онхельма пришла к выводу, что нужно разнообразить методы, а потому стоит сегодня подложить немного снотворного в вино Вильмору и перейти к более решительным действиям. И одеться поинтереснее, что-то возбуждающее, что легко снять. И главное, надо испробовать более сильное приворотное зелье.
* * *
В портовой таверне, чтобы отведать жареной рыбки, пятеро друзей теперь появлялись редко. А царевич и вовсе. В тот день они сидели втроем: Семнорф, Маврил и Эфрот. Шептались вполголоса, даже не цепляли шуточками Нильду. Та сначала немного удивилась, потом, принеся им вина и жареной рыбки, спросила:
— Чего такие молчаливые? Какие-то неприятности?
— Да нет... — протянул Эфрот, — Просто учеба эта изматывает.
Семнорф, он был сегодня на удивление серьезным, непроизвольно качал головой, словно поддакивая своим мыслям. Потом вдруг произнес бесцветным голосом:
— Нильда, знаешь, даже трудно сказать почему... Но не отпускает чувство тревоги. Будто надвигается какая-то катастрофа... И ничего нельзя поделать. Ни предотвратить, ни спастись... Черт...
Маврил провел рукой по волосам и добавил:
— И не только у тебя такое чувство. Не знаю...
Нильда невольно присвистнула:
— Э-э, парни? Что-то вы совсем раскисли?
— И-и-эх! — громко воскликнул Эфрот, — Все ерунда! Сейчас спою вам неприличные куплеты, сразу развеселитесь!
Эфрот запел, в зале стали раздаваться взрывы хохота, посетители оценили его скабрезную песенку. Молодые люди, его друзья, тоже усмехались, но только веселье так и не дошло до глаз.
И вдруг случилось странное.
Привлеченная звуками развеселой песенки Эфрота и хохотом, доносившимся из таверны, туда заглянула молодая царица, которой в этот день почему-то пришло в голову прогуляться в порт. Песня оборвалась внезапно, струны лютни бессмысленно дзынькнули, народ повскакал с мест, выкрикивая:
— Виват царице!
Онхельме понравилось, что ее так встречают, однако, она хотела большей сердечности. Хотела, чтобы ее приняли, как свою. Расправив складки своего лазурного платья, присела за столик рядом с друзьями:
— О чем была песня?
Эфрот чуть не сгорел со стыда, что прекрасные уши прекрасной госпожи слышали то неприличие, что он тут пел. Певец только и смог выдавить:
— Э... ээээ...
Ему на помощь пришел Маврил. Он склонился перед молодой царицей в куртуазном поклоне и произнес:
— Наш горе-поэт пел о любви.
— О любви? — Онхельма рассмеялась чарующим грудным смехом, отчего почти все присутствующие мужчины испытали дикую зависть к царю, которому досталась в жены эта волшебная красавица.
А царица, наслаждаясь произведенным эффектом, произнесла:
— Не может ли певец сочинить что-нибудь и для меня?
— Почту за честь, — пробормотал пунцовый от смущения Эфрот.
— Что-нибудь про любовь, — она подмигнула окружающим, а певец смешался окончательно.
Царица выпила стакан белого вина, что ей с поклоном поднесла Нильда, поблагодарила всех и, под дружные крики:
— Виват!— покинула таверну.
Растревоженный было произошедшим, народец в таверне вернулся к своей выпивке, обсуждая нежданный визит царицы. Подошел Голен, ему наконец удалось вырваться из цепких щупалец наставника. Что ж, ничего удивительного, парень был самым умным из четверых, с него и был самый большой спрос.
— Что тут было без меня? — спросил Голен, озираясь.
— Да... — мечтательно ответил Семнорф, — Царица наша заходила.
Он умолк на мгновение, потом продолжил:
— Словно солнце заглянуло к нам на миг и ушло.
— Песню Эфрота услышала и заглянула. Кхммм... Неприличную! — Маврил многозначительно поиграл бровями, — Эфрот теперь будет ее придворным поэтом.
Не мог не подколоть, но Эфрот ничего не ответил, он был погружен в блаженные воспоминания. Честно говоря, Голен мало что понял, кроме того, что женские чары царицы окончательно добили его друзей. Он видел красоту супруги государя, осознавал, что она ослепительна, но у Голена была своя дама сердца. И сейчас эта дама несла ему порцию горячей рыбки на подносе и кувшин вина.
— Нильда, — он не удержался и коснулся ее руки, — Спасибо.
— Пожалуйста, — она погладила его по голове, — Кушай на здоровье, философ ты наш пригожий.
— Нильда, — он схватил ее за руку, — Я... правда, пригожий? Ты всерьез так думаешь?
Она захохотала, вырывая руку, и бросила убегая:
— Не думала — не сказала бы!
— Ну всё... Философ наш поплыл, — ехидно заметил Семнорф, оценив глупую улыбку Голена, — Везет сегодня поэтам и философам!
На том и сошлись, налегая на вкусную рыбку и легкое белое вино. Нильда им еще сыра принесла, и вовсе все стало замечательно. А потом молодые люди отправились во дворец, нельзя долго отсутствовать, Антионольф тут же к царю помчится. Обратно шли молча.
Семнорф долго смотрел себе под ноги, потом внезапно проговорил:
— Я готов умереть за нее.
Кого имел в виду носатый здоровяк Семнорф, сомнений не возникло.
— Мы все готовы умереть за нее, — тихо ответил Маврил.
Эфрот только вздохнул.
Знали бы молодые люди, как именно может осуществиться их пожелание... И как скоро...
* * *
Как только четверка друзей покинула таверну, Нильда попросила, чтобы ее ненадолго подменили. Удалившись к себе, девушка-разносчица присела в раздумье. Она в первый раз видела новую царицу так близко. И не все увиденное ей понравилось.
