Смерть его игрушка

Сердце ёкнуло. Надежда?..

— Ты это говоришь, чтобы меня успокоить?

— Конечно. Но это правда.

Так, стоп. Его и машина сбивала.

— А ты выжил при падении самолёта? — спросила я, всё ещё сидя по инструкции.

— Выжил и спас второго пилота. Дыши. Не волнуйся. Хочешь, я тебе расскажу, как в войну летал на истребителе?

— В какую войну? — я на минуту забыла, где нахожусь, и что происходит.

— Вторую мировую.

— А за кого ты воевал?

— Против фашистов, — он опять смеётся. А что, мало ли?

Самолёт бросало с крыла на крыло, и я уже чувствовала, как салон качает и трясёт.

И внезапно свет погас, и меня рвануло вверх.

Послышались крики и грохот, но я зажмурилась, пригнулась и прикрыла руками голову. Что бы там не говорил Роман, было очень страшно.

— Не сядем, — с досадой сказал тот. Оптимизма это не добавило. Он что-то ещё говорил, но я не слышала.

Целая вечность диких перегрузок и удар, вытрясающий душу.

40.

Шумно и пахнет дымом.

Дикая боль во всём теле вызвала шок, следующие минуты тянутся, как в тумане. Роман одним движением расстёгивает на мне ремень, потом, кажется, на себе. Перегибается через меня и прижимает ладони к обшивке.

Скрежет добавляет хаоса в окружающее пространство. Толстая стенка буквально вылетает куском наружу.

Кажется, я взвизгнула.

Шквал холодного и мокрого ветра врывается в салон. Роман перепрыгивает через меня, хватает на руки. Прыгает вниз, на крыло, и тут же на землю.

— На!

Он суёт мне в руки сумку и тащит прочь — по пустому полю. Где это мы?

Через некоторое время он опускает меня на землю. Теперь можно оглядеться.

Когда-то жизнерадостный зелёный, аэробус местами почернел. В середине валил густыми клочьями дым. Мгновение — и сквозь мелкий дождь прорвалось пламя.

Господи!

— Роман, там же люди!

Он обнял меня и поцеловал в висок:

— Они, скорее всего, погибли.

Я вздрогнула всем телом.

— Если мы живы, то кто-то ещё мог!

— Возможно, — он пожал плечами.

— Но они сгорят заживо! — я готова была разрыдаться. — Ром, пожалуйста! Сделай что-нибудь! Ну хоть кого-то!

И я всё-таки заплакала. Половина салона — это очень много людей. Были дети.

— Даша, Даша, ну что ты! — нежно сказал он. — Я сделаю, как ты хочешь.

Он вскинул вверх, во влажное тяжёлое небо руку и сделал ей закручивающий жест. Почти за мгновение на горящий остов самолёта хлынул шквал воды. Это не был ливень — как будто разверзлись хляби небесные. Небо пропиталось молниями, их грохот почти слился в низкий гул. Стихия изливалась на землю. Обшивка распалась на куски, и, когда поток воды утих, я заметила, как кто-то шевелился.

Роман взял меня за руку:

— Пойдём. Огня больше нет, о людях позаботится команда.

Голос его сильно изменился. Таким усталым он не был даже после дня в аквапарке. Он шёл медленно, глубоко дышал.

Я обернулась пару раз, но в такой темноте разглядеть что-либо было сложно.

Просто шла по лесу, сжимая прохладную руку, которая слегка покалывала странной энергией, на этот раз гораздо слабее.

41.

Самолёт упал уже на посадке, далеко за другим краем города. Почему мы минут через пятнадцать вышли к лесу в моём районе, я отказывалась даже думать. Вернее, почему — догадывалась, не знала только — как. Но... какая разница? Ещё немного, и горячий душ.

Время — далеко за полночь. Мы устроились у меня на кровати и пили чай с бутербродами. Фен остался в сумке Романа в багажном отделении самолёта, и волосы я просто замотала полотенцем.

Он сидел рядом в одном полотенце вокруг бёдер и держал меня за руку. В результате одна рука была занята, и уже несколько раз я, неловко схватив чашку, опрокидывала её.

Роман ловил, не пролив ни капли. Но теперь вряд ли меня это могло удивить — после того, как он потушил горящий самолёт.

Не знаю, кто он на самом деле. Был разговор про мистиков... Но он и Андрей — разные. Андрей не может вылечить рак и ожить после перелома шеи. Роман лечит смертельные болезни, тушит горящие самолёты, воскресает, будучи размазанным по дорожному ограждению, за одну ночь набирает клюквы на моховых болотах в апреле. Что ещё?

Но ведь я многого про него не знаю.

Зачем ему я? Почему вылечил меня? Вряд ли по доброте душевной, ведь горящий самолёт его мало интересовал, пока я не попросила. Если бы хотел просто переспать — так у него была возможность это сделать. Причём неоднократная. Я бы не смогла ему возразить, если бы он настаивал. Я и так останавливала его совершенно против желания.

Всё сильнее привязываюсь. Это может плохо кончиться. Я уже не могу и дня без того, чтобы просто его обнять. Завтра он скажет: 'Даш, извини, давай останемся друзьями', и что? От такой перспективы у меня всё похолодело внутри.

Уже боюсь его потерять. Это было бы очень больно.

Я заснула у него на коленях. День был — длиной в целую жизнь.

42.

Когда я проснулась, Роман лежал рядом — но поверх одеяла и полностью одетый. Какую игру он ведёт?

Я осторожно прикоснулась к его губам. Легко прошлась по ним языком, чуть раздвинула их. Он обнял меня, отвечая на поцелуй.

Сегодня он казался на вкус каким-то не таким. Чего-то мне не хватало. Думать сложно в такой ситуации — но всё-таки я поняла. Он был на ощупь тёплый, такой же, как я. Кроме того, исчезло странное покалывание по коже от его прикосновений.

— Ты тёплый, — сказала я.

— Тебе нравится? — он усмехнулся.

— Не очень, — вырвалось у меня виноватое, но, тем не менее, совершенно неуместное.

Он вздёрнул бровь. Слегка удивлённое выражение лица — достаточно, чтобы я поняла невысказанный вопрос.

— Ну понимаешь, — стала я оправдываться, — такие ощущения были интересные. А теперь всё, как обычно. Раньше ты как будто обжигал.

— Разве тебя это не смущало? — Он опрокинул меня на постель и завис сверху.

— Ничуть. Это так... необычно.

— Ладно... — он тепло улыбнулся и сказал:

— Спасибо. Мне так легче.

Знакомая прохлада кожи вернулась как-то вдруг. Ледяное пламя обожгло меня в тех местах, где касались кожи его руки. Я снова потянулась к его губам, но он остановил меня:

— Подожди...

Сел рядом и стянул футболку.

— Так лучше.

Роман медленно провёл рукой по моему телу. Я точно помню, что вчера была в халатике, где он?

Он потянул вниз мои трусики — последний барьер.

— Постой! — я поймала его руки. — Ты же говорил, что... пока не стоит?

— Я передумал, — спокойно объяснил Роман.

— А меня спросить ты не хочешь? — возмутилась я, пытаясь отодвинуться.

— Милая, твоего мнения здесь вообще никто не спрашивает.

Он просто разорвал мои трусики — одним лёгким движением. Там, где по телу проходили его руки, кожа просто взрывалась. Я уже стонала, не выдержав, и стоны вызывали у него усмешку.

— Вот видишь, мне нет нужды тебя спрашивать. Давай, посмелее, девочка. Нечего стесняться.

Он положил мои руки себе на ремень джинсов. Мне ничего не оставалось, кроме как начать расстёгивать ремень.

Только одно. Но — озвучить это невероятно сложно.

Давай, Даша. Здесь нечего стесняться, сказали же тебе.

Не думаю же я, что он испугается и сбежит?

— Ром, — выдавила я, краснея. — Ты у меня первый.

Он хищно улыбнулся:

— Это хорошо. Давай, девочка, не отвлекайся.

И всё, что он скажет по этому поводу?

Я медленно расстегнула ему молнию на джинсах. И снова заупрямилась:

— Я без презервативов не буду.

Роман вздохнул и посмотрел на меня выразительно. Только что пальцем у виска не покрутил. Ну и что? Мне вряд ли нужны сейчас дети.

Он вытащил из кармана пакетик и со злорадной улыбкой дал мне.

— Не хочешь детей — одевай.

Кровь бросилась в лицо. Он что, хочет, чтобы я в свой первый раз вела себя, как последняя шлюха?

— Я спокойно обойдусь без них. Не возражаю против детей от тебя.

Аргумент железный. Пришлось разбираться с этим — но я уже злилась на него. Я что ему, кукла?

Но, как бы там ни было — приходилось подчиняться его желаниям. Совершенно очевидно, что он меня уже не отпустит.

— Даша, иди сюда.

Он сел спиной к стене и посадил меня верхом на колени.

— Маленький наркоз, — его пальцы проникли в меня ненадолго.

— Ну давай! — попросила я. Вся злость куда-то делась. Я просто хотела его. Пусть он играет мной, смеётся надо мной — страсть сильнее гордости.

Он резко вошёл в меня. Я ждала ощущений — боли, наслаждения, ледяного пламени, обжигающего изнутри — но не почувствовала ничего.

— Подожди, — прошептал он, — я же сказал, просто наркоз. Ты ведь хотела бы обойтись без боли?

— Верни мне мои чувства! — потребовала я. Сейчас мне всё равно — пусть будет любая боль, я хочу чувствовать всё.

Ощущения накатывали волнами — вместе с его движениями. Всё сильнее и сильнее. В его обятьях я сходила с ума. Не было боли — было только дикое желание, необыкновенное блаженство.

— Видишь — не так плохо, правда? А ты боялась... — прошептал он на ухо. Но я практически не слушала его — здесь и сейчас совершенно безразличны его насмешки. Я вообще не думала ни о чём...

43.

Так и получилось, что в постели я провела больше суток — выбрались мы только на следующее утро. И то — потому, что я должна была увидеть Лану и узнать, как у неё дела. Телефон я нашла отключенным — то-то думаю, мне никто не звонит. Я же его вроде не выключала?

Задумчиво посмотрела в сторону кухни, где хозяйничал Роман. Мысль 'Ну и правильно, могу я расслабиться?' показалась мне ужасно кощунственной. У лучшей подруги проблемы, а я тут расслабляюсь! Мы же договорились назавтра. В смысле, уже навчера.

Бли-ин!

Мы договорились встретиться вчера.

Я вскочила с постели, накинула халатик и побежала в кухню.

— Представляешь, я совсем забыла...

Роман перехватил меня, обнял и поцеловал. Потом с мягкой улыбкой спросил:

— Что?

В одних джинсах и босиком. На виске застряла хлебная крошка. Я сняла её пальцами и погладила его по волосам. Он выглядел таким милым и домашним — пришлось напоминать себе, что надо быть осторожной. Я всё-таки его совсем не знаю.

— Мы же договорились вчера встречаться с Ланой!

— Успокойся, сядь и позавтракай, — велел он мягко.

— Не могу. Надо созвониться...

— Даша, сядь! — Резко велел он. — сначала позавтракай.

Отобрал телефон у меня из рук. Я попыталась не дать — как обычно, даже не заметил. Силой мне с ним не тягаться.

— Слушай, я серьёзно. Дай я хотя бы позвоню.

— Сядь и ешь.

Твёрдо. Никаких компромиссов. Вот так он уже не милый.

Я надулась и села за стол. Овсянка с тостами, интересно. С тостами?!

Огляделась. В кухне появился тостер. Когда успел?

Кофе пах изумительно. Растворимый, который я пила раньше, с этим ни в какое сравнение не шёл.

Но я также не могла забыть, что совершенно безответственно провалялась в постели сутки, пока подруге, возможно, была нужна моя помощь. А до этого ещё и развлекалась целый день.

— Хотя бы включи его, — попросила я. — Пожалуйста.

Добавила последнее как могла вежливо, с умоляющими интонациями. Он смягчился, но телефон не включил:

— Даш, поешь сначала, потом включишь. Поверь, в твоём состоянии не стоит нервничать.

— А ты почему со мной не ешь? — грустно спросила я. Эх, будут проблемы.

— Мне не обязательно так часто есть, — улыбнулся он.

— Ну хотя бы кофе попей, — попросила жалобно. Почему-то сильно хотелось от него чего-то простого, человеческого. Я некомфортно чувствовала себя, когда Роман стоял надо мной надзирателем. Часто есть? Он ел вместе со мной в аэропорту — и всё. Ну разве что пока я спала. Но это было бы странно. Почему бы не позавтракать вместе?

— А как часто тебе надо есть? — Уточнила я, пока он наливал себе кофе. Он варил две порции, и раньше я выпивала обе.

— Раз в два дня, где-то. Даш, ешь наконец, а? Невкусно?

— Вкусно! — заверила я его и принялась за кашу. Я ничего не имела против овсянки, тем более, она реально получилась вкусная.

Включенный телефон вибрировал от СМС. Мне пришло по нескольку штук от Андрея, Ланы и Алёны. Ещё и куча неотвеченных вызовов. Боюсь теперь перезванивать.

С опаской набираю Андрея. Он вроде бы спокойный. Ланка может и наорать.

44.

В принципе, друг тоже был очень и очень недоволен.

— Ты хоть понимаешь, что у Ланы действительно проблемы? Если ты не хочешь помогать, то зачем предлагала?

— Я хочу, извини, я просто...

Сваливать на Романа не стоило — сама могла вспомнить.

— Понимаю, Даш, тебе нужно было отдохнуть. Но когда прилетела, ты могла позвонить?

— Андрей, — сказала я серьёзно. — Наш самолёт упал.

— И что?

— И мы с ним, — с нажимом произнесла я. — Тебя это совсем не волнует?

— Ну с тобой же был Рамон? — непонимающе спросил друг.

— Роман? — уточнила я.

— Да.

— А почему он Рамон?

— Это моё имя, — пояснил тот.

— Ты латиноамериканец? — ну да, почему я решила, что он русский? Если Андрей, например, француз.

— Испанец. Рамон Тенебросо де Эльвильяр.

— Причём 'Тенебросо' — это прозвище, — подсказал Андрей в трубке.

— Хочешь, документы покажу? — тут же предложил Роман. — Ты, Даш, зови меня как раньше.

— В общем, Дашка, — устало закончил Андрей. — Давай, бери его и к нам. Немедленно.

— С Романом? — уточнила я. Буду называть, как привыкла.

— Желательно.

Я отключилась. Вздохнула.

— Пойдём, я оденусь.

Он коварно улыбнулся и сказал:

— Даша, если я буду при этом рядом, то ты скорее разденешься.

Я опять вздохнула.

— Ладно. Тогда подожди меня.

45.

Собирались, как обычно, у Андрея. Обычно в кухне мы вмещались по принципу 'в тесноте, да не в обиде'. В этот раз будет на одного человека больше. Смогу я затеряться?

Ланка, как всегда, опаздывала. Но это было совершенно нормально — если бы она пришла вовремя, мы все бы очень удивились. Торопливая, порывистая, резкая. Смешливая, яркая, необычная. Человек-ветер. Человек-молния. Человек-искра.

Я очень её люблю. И сделаю всё, что в моих силах.

— Егор, — представился мой друг, протягивая руку.

— Роман, — ответное рукопожатие.

— Спасибо за Дашу, — тепло сказал он.

— Огромное спасибо, — поддержала Алёна. — Мы у тебя в долгу.

Я почувствовала себя неудобно. Но разговаривали не со мной, и лезть не стоило.

Зазвонил домофон.

— Лана! — воскликнули мы с Алёной почти хором. Андрей пошёл открывать.

Подруга ворвалась, как обычно, вихрем. Она словно всколыхнула пространство своим появлением, и в кухне стало как будто ярче.

Но, глядя на Романа, стоявшего рядом с моим стулом, она превратилась из вихря в столб.

— Здравствуй, Милана, — легко улыбнулся он — только уголками губ.

— Свет-Лана, — холодно и недовольно поправила она. — Здравствуй, Рамон, — Если ты пришёл к Андрею, мы можем поговорить с ним в другой раз. Я ещё успею на мастер-класс.

Вот это да. Даша, давно бы уже пора перестать удивляться. И сколько лет Лане? Какой она национальности и как её зовут по настоящему?