Господа офицеры! Книга 2.

Мороз особо не давил, перед отправкой роты успели поесть на пункте питания, так что предстоящая бурная ночь особых трудностей не представляла.

Марков приказал взорвать единственный броневик, чтоб не достался врагу, и сгрузить пулемёты с грузовиков. Генерал был прав, по степи, куда собиралась уходить армия на грузовике не проедешь. Распорядился искать под пулемёты подводы и лошадей.

— Да где мы их ночью найдём? — раздался голос кого-то из пулемётной команды.

— Где найти думайте! А я вам показываю, — сказал генерал. Он подошёл к сигнальному столбу, разбил рукояткой нагана стекло и нажал кнопку. Через десять минут примчалась пожарная команда с бочкой воды.

— Бочку сбросить, пулемёт в повозку, — распорядился Марков.

Народ рассыпался по окрестным кварталам, гнали брички, пролётки, нашли даже пару телег.

Отряд, построившись, двинулся на Аксайскую. Командиры довели, что туда уже отправлены квартирьеры и ночью можно будет отдохнуть.

Отдохнули в тепле, а это по зимнему времени дорогого стоит. Дали по куску хлеба с маслом, купленных у казаков и утра начали переправу через Дон.

Техническая рота всю ночь работала, сделала съезд на лёд и настелила гать поверх льда для переправы орудий. Часть людей разгружала эшелон с боеприпасами, оружием и продовольствием, перегружая всё на телеги.

Вперёд на рассвете ускакала конница полковника Гельшермана и сотника Грекова прикрывая переправу армии.

Утро было чудесное. Пётр стоял в строю своих товарищей. Батальон ожидал своей очереди на переправу. Он шёл последним, выставив заставы с этой стороны Дона. Первым перешёл по льду генерал Алексеев, пеше, помогая себе тростью. Из-за больных ног ходил он с трудом, даже с палочкой. Корнилов с конвоем и Романовский пересекли реку на лошадях. Командующий остановился с той стороны реки, ожидая подхода частей, чтобы поздороваться. Первым шёл юнкерский батальон, затем студенческий. Молодёжь, радуясь началу похода, улыбалась, тем более дали вкусный завтрак и чай с сахаром. За батальонами подполковник Миочинский начал перетаскивать орудия батареи. Лошадей выпрягли, телеги максимально разгрузили от снарядов, справедливо полагая, что лучше съездить лишний раз, чем загнать боеприпасы под лёд. Катили орудия на руках вместе с зарядными ящиками, изъяв оттуда все снаряды. Лёд под трехдюймовками опасно потрескивал.

С высокого берега было прекрасно видно, как навстречу солнцу по ослепительно-белому снегу ползла чёрная змея людей и повозок. Голова колонны уже скрылась в станице Ольгинской, до которой от Дона было пять вёрст, а хвост ещё оставался в Аксае. Наконец обозы закончились, батальон снял заставы и тоже перешёл реку. Значительно потеплело, дышалось легко, степной воздух был свеж. Где-то у горизонта на западе виднелся Ростов и Нахичевань. Армия уходила пока на восток. Глубже в степь и подальше от железных дорог. В Ольгинской Корнилов планировал переформировать все части, создав из мелких разрозненных отрядов серьёзные боевые подразделения.

— Интересно, сколько стоять будем в Ольгинской? — завязал разговор, шагавший рядом с Озереев.

— Думаю день-два, не меньше, — поделился своим мнением Аженов.

— Это хорошо. Надо будет сапожника найти, да сапоги прошить. Если грязь начнётся — потекут, обязательно.

— К сапожнику сходи, а лучше после первого боя подбери себе что-нибудь у красных. Желательно яловые, — посоветовал Пётр.

— Подцепишь ещё какую-нибудь заразу, потом весь поход будешь мучиться.

— А ты посмотри сначала, нормальные ли ноги у большевика, или нет. Если с коростой, мозолями или цыпками — не бери.

— Тоже верно, — согласился Вадим со словами старшего товарища.

Дошли быстро, что там пять вёрст по утоптанной дороге. Казаки встретили хорошо. Станица богатая, вдали от боёв. Поели хорошо и залегли спать. Хозяйка уже выпотрошила пару кур и варила картоху на ужин. Хлеба свежего, духовитого, было вдоволь. Многим досталось и молоко. Хозяин предложил самогона, выпили по полстакана. Охрану пока несли партизанские отряды, выславшие дозоры в разных направлениях.

Армию Корнилов свёл в восемь пехотных частей. Сводно-Офицерский полк, Корниловский ударный полк, Партизанский полк, Особый Юнкерский батальон, Чехословацкий инженерный батальон с Галицко-русским взводом, Техническая рота. Пехота насчитывала в своём составе порядка 3000 человек. Помимо этого, было образовано два дивизиона конницы — по двести сабель и артиллерийский дивизион — 8 орудий. Имелся ещё конвой генерала Корнилова, состоящий главным образом из текинцев. Обозов было три: армейский с запасами снарядов, патронов, винтовок и продовольствия, санитарный где располагался походный госпиталь и везли до двухсот раненых и больных, и обоз с беженцами. Тяжело раненых укрыли по квартирам в Ростове и Нахичевани. В Ростове также оставили офицеров-курьеров, которые должны были доставить в города России, Москву и Петроград известия, что Добровольческая армия продолжает свою борьбу против большевиков, захвативших центральную власть в стране.

Командиром Офицерского полка назначили генерала Маркова. Полк состоял их четырёх рот, команды связи и подрывников. В первых трёх ротах было по двести человек, в четвёртой — сто десять. Связистов с подрывниками около трех десятков. При штабе полка пять конных офицеров-ординарцев, для передачи приказаний. Сводно-Офицерский полк по численности был самым большим, почти восемьсот человек.

— Это мой штаб, — представил генерал. Помощник — полковник Тимановский Николай Степанович и доктор Родичев Гавриил Дмитриевич, он же казначей. Нас здесь немного. Но я глубоко убеждён, что даже с такими малыми силами мы совершим великие дела. Не спрашивайте меня куда мы идём — к чёрту на рога за синей птицей! Приказом Верховного Главнокомандующего, имя которого знает вся Россия, я назначен командиром Офицерского полка, который сводится из трёх ваших батальонов, роты моряков и Кавказского дивизиона. Командиры батальонов переходят на положение ротных командиров, ротные командиры на положение взводных.

Тут генерала перебил полковник Борисов:

— Я считаю для себя невозможным с должности командира полка возвращаться в роту!

— Полковник! Вы мне не нужны. Назар Борисович, подполковник Плохинский, примите роту!

— Слушаюсь, господин генерал!

Первая рота про себя обрадованно хмыкнула, полковнику Борисову не доверяли, считая, что в бою под Гуково он принёс неоправданные потери.

Тимановский Петру понравился. Здоровый мужик, комплекции такой же, как и он, с бородой и в очках. Под бородой могло быть ранение, толстая палка, на которую опирался полковник, говорила о том же. Очки придавали умный вид. Офицеры редко носили на службе очки. Мало кто в строю знал, что Тимановский дружил с Марковым, воевал с шестнадцати лет (начал в русско-японскую) и наград у него больше чем у любого офицера в Добровольческой армии. А с палкой он ходил из-за ранения в позвоночник. На казначея Аженов особо внимания не обратил, встретит — не узнает.

Генерал приказал сделать всем погоны и флаг полка. Офицеры для флага определили белый Андреевский крест на чёрном поле. Погоны тоже чёрные с белой окантовкой.

После построения разошлись довольные. С командованием повезло. Опять же их полк первый в истории России офицерский. Выучка и боевой дух — выше не бывает. Дату рождения такого полка — 12 февраля 1918 года все постарались запомнить. Единственное смущало — никто не сказал, куда будут двигаться. На завтра объявили выход. Готовились тщательно, изготовили и пришили новые погоны, почистили оружие. Озереев починил сапоги и густо их смазал ваксой, чтобы пропитались и не текли. У казаков, посмотрев на опытных офицеров, купили башлыки, хоть немножко укроет от непогоды, дождя, снега и ветра.

Всех юнкеров Корнилов произвёл в прапорщики. Молодёжь бегала по станице, искала самогон, нет не напиться, а просто отметить. Юнкерский батальон ходил в именинниках. Кадетов, тем же приказом перевели в разряд юнкеров.

Уже ближе к ночи пришло известие, что красные взяли Новочеркасск и две тысячи донцов под командой Походного атамана Попова ушло в степи. Войсковой атаман Назаров, Донской круг и правительство — арестованы.

Завтра с утра армия выходит. Куда — знает только Корнилов.

Как стемнело легли спать. Спалось хорошо и сладко. Петру даже приснилась какая-то девушка. Незнакомая, в белом переднике сестры милосердия. "Надо поосторожней завтра быть!" — подумал он, проваливаясь опять в сон.

Г Л А В А 10

Ночью прошёл дождь, сильно потеплело. Степь стала чёрной, с белыми проплешинами нерастаявшего снега. Утром выступили в поход. Ротный довёл, что двигаемся на Хомутовскую, до станицы двадцать вёрст.

Не считая конного дозора, офицерская рота шла первой. Офицерский полк, 1-я батарея и Техническая рота — авангард армии. С хорошим настроением двигались только с версту. Потом настроение упало. Беспрерывное чавканье выдираемых из грязи ног раздражало. На каждый сапог цеплялось по полпуда земли и многочисленные ноги месили грязь, делая их неё жижу. Задним было легче — размолоченная в грязь земля только пачкала сапоги, не цепляясь пудовыми комьями. Шли в колонну по пять и только малочисленная четвёртая рота в колонну по три. Командовавший ей ротмистр Дударев называл такое построение мудрёным кавалерийским названием.

Пётр шагал неспешно. При его росте шаги приходилось делать поменьше, соизмеряясь с шагавшими рядом. С распутицей он на фронте встречался не раз и её не боялся, обдумывая мысль, что если объявят привал, то сесть будет негде — вся земля пропиталась водой. Надо будет подыскать пригорок или кусок не стаявшего снега. К его сапогам большого размера и куски земли налипали огромные.

Поднялись на холм. Видно было Ростов, Аксай и чёрную колонну армии, обозы которой ещё не все вышли из Ольгинской. До первого привала двигались часа два. Честно говоря, было пора. Даже у Аженова ноги уже гудели. Остановились вроде, как и на пригорке, но сесть было некуда. Снег растаял, а земля мокрая.

— Надо будет в станице попытаться купить кусок клеёнки, или брезента, — сказал Пётр Озерееву. — А то так и придётся на каждом привале задницей в лужу садиться.

— А что ты на вещмешок не сел, Пётр Николаевич?

— Промокнет, а там у меня портянки сухие и бельё.

— Если дождь будет, то всё равно промокнет.

— Ну то если дождь!

Поручик и прапорщик перемотали портянки и присели на корточки, не дожидаясь, пока влага проникнет через сукно шинели.

— Как сапоги, держат? — спросил Аженов.

— Левый чуть влажный, а правый пока сухой.

— Чаще перематывай, а то ногу натрёшь!

Поручик оказался прав. С натёртыми ногами в полку уже оказалось десятка два человек. Сырые сапоги и беспрерывное выдирание ног из грязи туда-сюда, набивали мозоли в один миг. С десяток офицеров пришлось отправить в полковой обоз, забинтовать стёртые ноги. В обоз отправили и сестёр милосердия, безжалостная грязь стаскивала с них слишком большую не по ноге обувь в один момент. Приходилось держать девушку на весу и вытаскивать утонувшие в грязи сапоги. Офицеры, служившие раньше в кавалерии, быстро обрезал свои длинные до земли шинели до колен. Шпоры тоже сняли, если грязь не похитила их раньше. Шинель обрезать легко, нижний край у неё не подшивается и предназначен именно для обрезки. В то же время шинель обрезать очень сложно. Обрезать самому и на себе (не снимая) — это значит испортить вещь. Всё начинается уже с примерки. Как только нагнулся, чтобы примерить, сколько надо отхватить, так сразу и попал. Пола опустилась вниз, ты отмерил и как выясняется потом — отмерил неправильно. Отрезал и край шинели оказался выше колен. И, что самое неприятное, но и выше голенищ сапог и теперь вода, в случае дождя будет стекать тебе по шинели прямо в сапоги. Да и коленки тебе не простят, что ты зимой их без тепла оставил. Взводный, штабс-капитан Згривец, долго выговаривал двум кавалеристам, умудрившимся сделать "подстреленные" шинели. Хотя в атаку бегать в такой — любо дорого.

Привал был недолгий, полчаса. Дать роздых не людям, а лошадям. Им приходилось ещё хуже, чем людям. Пётр в шеренге шел правофланговым и видел, как сзади артиллеристы толкали пушки, если лошадки не могли вытянуть их из низины.

Следующий привал был дольше. Кормёжкой никто не заморачивался, может в обозе что-то и давали, но здесь нет. Пожевали колбасы с хлебом, купленными в станице, передохнули, и двинулись опять по чавкающей грязи. После еды двигалось легче, а может уже втянулись помаленьку. В Хомутовскую пришли ближе к вечеру. Обоз втягивался ещё часа два. На взвод отвели две хаты. Квартирьеры поработали хорошо, натоплено, хозяйки уже наварили еды на всех постояльцев. Поели, обсушились, расспросили хозяев. Сходили в станичную лавку, купили два аршина клеёнки, фунт леденцов и пряников. Взяли по два фунта белых сухарей — ничего не весят и погрызть можно в дороге, чтобы кишка за кишкой не бегала. У хозяйки купили хороший шмат солёного сала, завёрнутый в белую тряпицу.

Ночью разбудили: — Господа офицеры вставайте! Ваша очередь в заставу.

Взводный повёл на окраину станицы. Сменили взвод третьей роты. Предстояло нести охрану станицы с запада, со стороны Ростова. Пётр штык к винтовке примыкать не стал. У него винтовка что со штыком, что без штыка, точно била. Да и не видно ни черта ночью, ни целик, ни мушку не разглядишь, стрелять только залпами по направлению. В спину стал задувать ветерок, выдувая из-под шинели тепло. Достали башлыки, утеплились, но всё равно зябко. Земля ночью подмёрзла, под ногами не хлюпало, сапог становился на твердь. На глубоких лужах корка льда. Не суйся на ровное светлое пятно и не провалишься. Иди по черноте, хоть неудобно, но вполне нормально.

Взводный растянул в цепь, приказал залечь и слушать ночь.

— Не зря мы вчера клеенку купили, — вымолвил тихо Озереев, — сразу пригодилась.

— Да, — согласился лежащий от него в трёх шагах на подстилке Аженов. — Надо было только по полтора, или два аршина брать. Сидеть хорошо, а лежать — маловато.

Разговоры в цепи затихли. Застава вслушивалась в ночь. Через полчаса прошли отделённые, предупредили, что, если начнут подмерзать, вставали по одному, молча размяли замерзшие члены и опять ложились. На земле всё теплее, не так ветер выдувает.

Место для заставы было подобрано правильно. Чуть ниже вершины небольшого взгорка. И видно сверху лучше и от ветерка взгорок прикрывает. Глаза попривыкли и уже можно было в ночи что-то рассмотреть. Плохо, что горизонт видно был закрыт тучами и на границе земли и неба была абсолютно чёрная полоса, а может это был обман зрения. Звезд на небе видно не было, Луна из-за туч не просвечивала. Зимой, насколько вспомнил Пётр, Луна могла появляться только вечером и в начале ночи. А может вообще был период, когда её видно не было. Из того, что им рассказывали в училище, он чётко вынес, что Луна меняется от молодой до полной и затем стареющей за пятнадцать дней. Потом её пятнадцать дней ночью на небосводе не видно. И движется она относительно наблюдателя летом с востока на запад примерно в секторе шестьдесят градусов. Зимой направление движения с северо-востока на юго-запад. Три дня можно наблюдать на небосводе молодой месяц, три дня полнолуние, три дня старый. Все остальные дни из пятнадцатидневного цикла — половинку или больше освещённого диска Луны.