Через двадцать минут полностью экипированный Серега вышел из лифта у обеденного зала. Двери распахнулись сами, к этому он уже привык. Майрон сидел на том же месте во главе стола, больше в зале никого не было.

— Проходи, Сережа, садись, — улыбнулся Майрон, — как спалось?

— Прекрасно, господин, — на всякий случай поклонился Попов.

— Я освободился немного раньше, поэтому и решил пообедать вместе с тобой. Заодно и обсудим насущные проблемы.

Пока Серега отдавал дань мордорской кухне, Майрон изучал какой-то толстенный гроссбух, поигрывая серебряной вилкой. Лишь когда капитан Мордора плюхнул себе в тарелку горку мороженого, майар преувеличенно заботливо спросил:

— Говорят, что тебе вчера не угодила массажистка?

Серега подавился мороженым:

— Да нет, нормально. А кто говорит?

Майрон продолжал вертеть в руке вилку:

— Не важно, кто говорит, Сережа. Важно, чтобы ты понял, что, во-первых, в пределах Мордора я практически всеведущ, а во-вторых, основой любой власти является насилие, — и Майрон без всякого видимого напряжения свернул вилку в кольцо. — Насилие, и только насилие, Сергей. Остальное — красивые слова для толпы. Красотой можно восхищаться, к справедливости можно стремиться, но уважают только силу, и исключительно силу. Понимаешь?

— Ну, в общем-то, — промямлил Попов.

— И в общем, и в частностях. Никто ничего не будет делать даже ради самой прекрасной идеи, если за ней не стоит сила. Некоторые идеи сами являются силой. В этом мире — я сила, и меня уважают. Нуменор — сила, и его уважают. Валары — тоже сила, и я уважаю валар, хоть и ненавижу. Ну, вспомни себя. Во дворе и в школе у вас кого уважали — самых добрых и умных? Нет — самых сильных и жестоких! Ведь так?

— Ну, в общем, так, — пришлось согласиться Попову.

— Армия — это специальный институт насилия, предназначенный нести врагам смерть и разрушение. Потому, и в вашей армии, и в моей тоже, прежде всего, ценится способность не колеблясь применить силу, ведь так? И кого ты больше уважал — задохлика Охохолина или старшину Макухина, Сергей?

— Боялся, а не уважал, — выдавил из себя после внутренней борьбы Попов.

— Тогда просто — с кем бы ты хотел оказаться в бою рядом — с Охохолиным или с Макухиным?

В голове у Сереги всплыл мутный образ взводного "чмыря" Охохолина, отчисленного еще в начале зимы, и он был вынужден согласиться с Майроном:

— Со старшиной было бы надежнее.

— Конечно надежнее, Сергей. С сильными и жестокими всегда надежнее. А что делаешь ты?

— А что я? — заерзал Серега.

— А ты прощаешь Гурлуга. Ну, здесь я еще могу согласиться, скрепя сердце, Гурлуг — надежный и преданный слуга. Но массажистка?! Простить только потому, что она женщина?

— Да нормально все было, — начал защищаться Попов, — нормальный, я бы даже сказал, хороший массаж. За что ее наказывать?

— Ты ее пожалел, да?

— Ну, в общем, да, — сдался Попов, — она такая...ну, в общем, такая...

— Да нельзя никого жалеть, Сергей, — взорвался Майрон, — тебе самому эта жалость потом выйдет боком. Хочешь знать, кто мне обо всем рассказал? Да она и рассказала, добрячок ты наш. Пошли со мной.

И снова лифт. Господи, седьмой раз еду, а надоело-то как! И опять подвал. Предательская дрожь дергает за коленки. Первый раз хоть не знал, куда иду, а сейчас-то знаю. Вот и Бхургуш приветливо улыбается в дверях пыточной. Так, собраться, собраться! Вряд ли это для тебя, показать что-то хотят.

Когда Серега увидел, что кресло занято, сердце мощно подпрыгнуло вверх — все-таки не для меня! Но когда он разглядел, кем занято кресло, ему стало нехорошо. Раздевать девчонку правда не стали, но привязана она была крепко. Майрон крутанул кресло так, чтобы Этель увидела Серегу, и медовым голосом спросил:

— Так как ты вела себя вчера с капитаном Мордора?

— Непочтительно, господин, — губы Этель дрожали, пальцы впились в отполированные сотнями узников подлокотники кресла.

— Ты провоцировала капитана Мордора на прямое неповиновение своему Властелину, ведь так?

— Да.

— Да, господин, — глаза Майрона сузились, вспыхнув недобрым огнем.

— Да, господин, — еле слышно повторила девушка.

Глаза Майрона стали багровыми:

— А может оставить тебя на развлечение Бхургушу, девица-красавица? Сначала ты ему массаж сделаешь, потом — он тебе. Так, постепенно, через недельку, глядишь, и смерть наступит, которой ты так хотела.

— Не надо, господин. Я верно служу тебе, — по щекам Этель побежали слезы.

— Так верно, что даже пытаешься бежать от меня, попутно провоцируя капитана Мордора?

— Это была минутная слабость, господин, — Этель уже рыдала. Сереге очень хотелось отвернуться, а еще лучше — уйти отсюда, но он боялся Майрона, а потому продолжал смотреть поверх головы девушки на кафельную стену. Майрон перехватил этот взгляд, и обратился к нему:

— Ну, Сергей Владимирович, теперь видишь? Ты ее вчера пожалел, а сегодня она тебя с потрохами выдала. И ей плохо, и к тебе доверие уменьшилось. Оба вы в подвале, в гостях у Бхургуша, так сказать. Как я могу быть уверен, что в следующий раз ты не пожалеешь настоящего врага? Да что там, даже не расскажешь мне о нем, как не рассказал об этой плаксивой девке.

Серега молчал. Это была тактика, отработанная поколениями курсантов, и применяемая в общении с начальниками всех степеней. Пока от тебя не требуют конкретного ответа на конкретный вопрос — молчи, как рыба в пироге. Начальник поорет, побушует, выпустит пар, и затем примет решение. Начинать оправдываться под горячую руку, значит провоцировать командира на необдуманные действия. Стисни зубы, терпи, молчи. Выражай свое негодование шевелением большого пальца ноги. Так Попов и делал, рассматривая стену. Майрон осекся на полуслове, внимательно посмотрел на Серегу, и сказал уже абсолютно спокойно:

— Значит так. Накажешь ее сейчас при мне. За вчерашний проступок. На этом будем считать инцидент исчерпанным, и если хочешь, можешь оставить ее при себе. В противном случае, ты лишаешься звания капитана Мордора, и займешь ее место в кресле, потому что доверять я тебе дальше не смогу. Ну а ее мы убьем, как-нибудь поинтереснее, и таким образом, эта дрянь добьется своего.

— Как наказать? — пересохшими губами спросил Серега.

— Весь арсенал Бхургуша в твоем распоряжении, — жестко усмехнулся Майрон, — но вряд ли ты сумеешь им воспользоваться. Хотя бы ударь. Сильно, по-мужски.

Серега колебался. На звание капитана было, предположим, плевать. Но в кресло... Серега в нем уже был, Майрон точно все рассчитал. Да и девчонку убьют. Ладно, прости, Этель, и он слегка ударил ее по щеке. Майрон захохотал:

— Славно, славно. Ты думаешь, я не понимаю разницы между похлопыванием и ударом? Бей! Бей сильно, или тебе поможет Бхургуш. Ну!

Черт! Серега и мужиков-то никогда не бил. Его били, было такое, но сам... Попов набрал воздуха в грудь, и ударил в полную силу. Ладонь его так и не сжалась в кулак, но и этого оказалось достаточным, чтобы голова Этель мотнулась на шее, и упала на грудь. Лишь через пару секунд она пришла в себя. По щеке расползалось багровое пятно, из разбитой губы сочилась кровь, глаза были полуприкрыты и на ресницах дрожали слезы.

— Ну вот, — снова начал улыбаться Майрон, — другое дело. Если бы ты так своим хулиганам во дворе один раз зарядил, проблем в жизни было бы гораздо меньше. Уважать бы начали. Ладно, будем считать, что урок усвоен. Пойдем наверх, дел еще масса, а мы тут прохлаждаемся.

Пропустив Серегу вперед, и уже почти выйдя из камеры, Майрон через плечо кинул:

— Да, Бхургуш, сними-ка аккуратненько пару ноготков у нашей красавицы. Только на ногах, орочья морда, руки не трогай, ей ими еще работать. И перевяжи хорошо, чтобы ходить могла. Пойдем, Сергей Владимирович.

Уже в коридоре до них донесся крик Этель, приглушенный дверью. Волосы зашевелились на Серегином затылке сами по себе, и он не удержался от вопроса:

— Я так и не понял, господин, зачем бессмысленная жестокость?

— Осмысленная, Сережа, вполне осмысленная. Во-первых, ты теперь подумаешь, самому наказать провинившегося или доверить это мне, во-вторых, эта девчонка отлично знала, что делала, и теперь получает заслуженное воздаяние, в-третьих, теперь все слуги еще раз убедились в том, что в Лугбурзе ни один проступок не останется незамеченным и безнаказанным. Это урок тебе, Сергей, любая жалость заканчивается болью и страданием. Смотри-ка, кричит как, — Майрон почесал ухо, — ты бы ее лучше в постели наказал.

— Не в моем вкусе, — буркнул Серега, борясь с желанием заткнуть уши. К счастью, по мере удаления по коридору крик становился все глуше, а затем и оборвался.

— Вот, один ноготь готов, — хмыкнул Майрон и хлопнул Серегу по плечу, — плюнь ты на нее. Болевой синдром после удаления ногтя длится всего два — три дня. Скоро будет скакать, как коза, бабы — они живучие. Иди, готовь танк к пробной стрельбе, я подойду.

* * *

На ватных ногах Серега добрел от лифта до выхода из башни, и здесь натолкнулся на Гудрона, ждавшего его в холле.

— Вам нехорошо, господин, — Гудрон кинулся поддерживать хозяина. Серега попытался его оттолкнуть, но с тем же успехом можно было отталкивать скалу. Опираясь на руку Гудрона, капитан Мордора выполз во двор, залитый жгучим солнцем. Орки куда-то попрятались, но следы их бурной жизнедеятельности опять валялись повсюду.

— Отстань, Гудрон, тащишь меня, как бабу, под руку, — снова попытался вырваться Попов.

— Но вы упадете, господин, а здесь снова снаги нагадили. Чувствуете, как смердит?

— Здесь везде смердит, — не удержался Серега, — ты про Этель рассказал?

— Это мой долг, господин, — слегка сконфузился орк, — не расскажу я, расскажут другие, в Лугбурзе много ушей. Властелин умеет наказывать очень больно, господин. Гудрону жаль Этель, но своя шкура дороже.

— Вот и мне оказалась дороже, — пробормотал Попов, — не устоял я против вашего Властелина.

— Нашего Властелина, господин, — поправил телохранитель, — против него никто не устоит. Поэтому мы слуги, а он Властелин. Вы еще молодец, иные могучие воины теряли сознание после простого разговора с ним.

— Молодец среди овец, — у Сереги начинался приступ самобичевания.

— У господина капитана дар стихосложения.

— Издеваешься что ли? — приступ исчез сам собой, — Эту рифму любой ребенок знает. Там еще продолжение есть: а против молодца — сам овца. Ладно, отпускай, уже пришли.

Перед воротами зала с танком изнемогали на жаре два караульных орка. При виде капитана Мордора они вытянулись по стойке "смирно", выпучили глаза, обнажили желтые кариесные клыки и сделали копьями "на караул".

— Вольно, — махнул рукой Серега, — зови начальника караула, открывать будем.

Один из орков что-то заверещал на высокой ноте, и через пару минут появился Гурлуг. Изобразив что-то едва похожее на поклон, он деловито загремел ключами, но лапа Гудрона с такой силой опустилась на его шею, что орк рухнул на колени и ткнулся носом в пыль.

— Разучился приветствовать капитана Мордора, свинья? — рявкнул телохранитель.

Гурлуг поднял голову, ощерился и собирался уже что-то сказать, но тут у Попова в голове что-то щелкнуло, бешеная ярость толкнулась в виски, и неожиданно для самого себя он заорал на весь двор:

— Молчать, мразь орочья! — и с размаху пнул Гурлуга в ребра. Орк закашлялся, но продолжал смотреть на Серегу.

— Что, мало!? — и Попов замахнулся вторично. Гурлуг как кошка вскочил на ноги, пытаясь вырвать из-за пояса шестопер, но Гудрон оказался быстрее. Мощный удар опрокинул более щуплого и низкорослого орка на спину, шестопер полетел в сторону. Гурлуг все же попытался встать еще раз, но встретился мордой с сапогом капитана Мордора, рухнул в пыль и затих, закрывая голову руками. Часовые у ворот молча таращились на избиение своего начальника, облизывая сухие губы. Серега почувствовал, как внезапно охватившее его бешенство уходит, оставляя слабость в конечностях и чувство вины за содеянное.

Со всего двора вокруг них собирались орки, вылезая из каких-то неведомых щелей и укрывищ. Попов нервно оглянулся, слыша нарастающий в толпе ропот, но ситуацией продолжал владеть Гудрон:

— А ну брысь отсюда, мелкота мордорская, — в руке телохранителя уже был шестопер Гурлуга, — вас еще не так учить надо, снаги. Весь двор загадили, ступить некуда. Считаю до трех, и самому медленному... Ну!

Орки метнулись врассыпную. Гудрон усмехнулся, крутанул шестопер в руке и неожиданно сильно вогнал его между каменными блоками ближайшей стены. Одно из лезвий полностью ушло в стену, еще два с громким звоном отломились, упав в пыль. Гурлуг приподнял голову, размазывая руками густую кровь, текущую из сломанного носа.

— Наелся? — хохотнул Гудрон, упирая руки в бока, — в следующий раз думать будешь, прежде чем рот откроешь.

— Ты...я...тебя...еще встречу, — прохрипел орк.

— Пугаешь? — удивился Гудрон. — Тебя добить, что ли? Или самому не мараться, а сообщить в канцелярию Властелина, как ты относишься к старшим по званию? Можно тебе и покушение на капитана Мордора повесить, хочешь? Бхургуш тебе как родному обрадуется. Ему и расскажешь, когда и как тебя эльфы завербовали, а?

Гурлуг промолчал, продолжая размазывать кровь. Гудрон ткнул его ногой:

— Пшел, отсюда, пес. Капитан Мордора лишает тебя командования десятком. Я правильно понял, господин?

Серега кивнул. Гурлуг прошипел что-то себе под нос, попытался встать, но руки его подогнулись, он снова упал в пыль и теперь уже пополз, как побитая собака, за угол.

— Веселитесь? — раздался за спиной голос Анариона.

— Воспитываем, — ответил Серега, подавая руку, но Анарион уже отступил на шаг, сгибаясь в поклоне:

— Приветствую капитана Мордора.

— Ответный привет инженеру Мордора, — кивнул и Попов, убирая руку.

Гудрон тем временем подобрал валявшиеся ключи и открыл ворота. Из зала потянуло прохладой, и таким родным запахом металла, солярки и отработанного масла.

— Прошу, — Серега попытался пропустить Анариона вперед, но тот протестующе помотал головой:

— Нет, нет, капитан Мордора гораздо выше простого инженера.

— Ну, ладно, — Попов направился к танку, в то время как инженер на скорую руку живописал ему проблемы с получением аналога дизельного топлива.

— Таким образом, — закончил он свое повествование, — если и удастся сделать что-то подобное, то пока в мизерных количествах, и не ранее весны.

— А сейчас что? — удивился Серега.

— Сейчас зима, — развел руками Анарион, — на плато Горгорот времена года отличаются в основном направлением и силой ветра, а не температурой. Ну, еще и дождями. Весной и осенью.

— Ясно. И как мы теперь отсюда поедем? Если весь остаток топлива израсходовать на стрельбы — воевать не на чем будет.