— Ты, друг, видать, здорово ушибся, когда с крыши упал, — покачал головой он. — Если б он сейчас показания давал, мы бы с тобой не по сорок ларов получили, а по полтысячи. Преступник, когда его связанного вели через мост, вырвался и в канал нырнул. А вынырнул только сегодня с утра, в шлюзе, когда возле Запрудного воду сквозь решетку пропускали. Да и что с него были бы за показания? Кто Первого министра нанят убить, тот показаний следствию не дает, хоть пытай его, хоть озолоти. Дело такое либо личным бывает, либо убийца разума лишен.

* * *

Ближе к ночи, когда с церемониями, поздравлениями, праздничными выходами и прочими обязанностями Справедливого Государя было покончено, император Аджаннар вернулся из Царского Города в Ман Мирар, явился в свой личный кабинет и сел за письменный стол.

Столичные новости были краткими и весьма обычными для такого дня, как новолетие. Конечно же, несмотря на государев указ, без драк, пьянства и безумных выходок в городе не обошлось. Публичные увеселения были под запретом, но всякий, кто в самом деле хотел развлечений, устраивал их себе самостоятельно.

В Портовом округе случились беспорядки на улицах — перевернулась целая телега с пирогами и перегородила проезд. Патруль, подоспевший на место происшествия, стал разгонять сбежавшихся к бесплатному угощению бездельников. В толпе под парой плеточных ударов вспыхнула идея о том, что кира Энигора, известного в Столице своими ортодоксальными религиозными взглядами, зарезали иноверцы. И лишь с большим трудом удалось избежать погрома в соседних торговых кварталах, где проживали иноземные купцы.

В Приречье некто справил большую нужду на алтаре Хранителей Города, воздвигнутом на месте массовых захоронений времен Солдатской войны. Задержанный за этим делом негодяй сознался, что совершил кощунство на спор. Совсем ничего святого для людей не осталось.

Там же, в Приречье, у северной заставы Иш, был затеян бой между кулачными бойцами. Через площадь возвращался из гостей домой окружной судья. Заметив собравшийся поглазеть народ, он вспомнил, что увеселения запрещены и стал уговаривать людей разойтись. А, поскольку его не слушали, добросовестный, но изрядно выпивший чиновник выбрался из паланкина, залез на дерево и стал кричать государев указ оттуда. При этом некоторые личности, сновавшие в толпе, говорили так: куда, дескать, катится этот город, если сам судья округа сидит на дереве?..

Ознакомившись с новостями дня, государь вместе с ними спихнул в сторону придворные сплетни и положил перед собой тяжелую папку, со всех сторон опечатанную сургучом и воском.

Две желтые печати принадлежали киру Энигору, тяжелая сургучная специальной дворцовой канцелярии при почтовом ведомстве, зубастая красная — человеку по имени Домовой, шефу тайной государевой службы.

Государь перерезал витой шелковый шнур и переломил хрупкие печати. Порядок документов в папке должен был сохраняться тот же, что подготовил для себя покойный кир Энигор. Открывая папку, государь надеялся разгадать, что имел в виду Первый министр, когда в свои последние несколько вдохов говорил о принце Ша.

Сверху в папке лежал анонимный докладец, писанный на дорогой бумаге, грамотно и хорошим слогом. В нем сообщалось, будто бы новый наместник Ияша, едва оказался назначен, стал брать взятки и спешить наживаться. За этой бумагой следовала другая такого же толка — про то, что в Савр-Шаддате ближайший советник саврского князя, будучи оскорблен правителем, бежал во Внутреннюю Область с секретными бумагами и большим количеством драгоценностей. В следующем докладе было сказано, что правительство Савр-Шаддата несостоятельно, новый князь подозрителен и глуп, едва умеет разобрать по слогам подписи под государственными бумагами, что по пограничным землям бродят идеи об отпадении от Таргена, а грабежи на дорогах, лживо называемые "сбором налогов", препятствуют торговле.

Листок за листком государь просмотрел всю папку. Надежда увидеть что-то о Ша не оправдалась. Все до единой бумажки имели отношение к Ияшу, Савр-Шаддату, саврскому князю и Внутренней области.

Зато по материалам этой папки вполне оправданным действием было бы выволочь сейчас кира Наора из постели, поставить пред государевы очи и надавать ему пощечин за то, что важная информация хранится в тайнике. Хороши дипломаты, которые таким вещам не придают значения и не ставят о них в известность государя. Ну, с Наором все понятно, он хоть на четверть, но савр, наверняка в этой куролесице замешан какой-нибудь его родственник. Одним кандидатом на пост Первого министра становится меньше...

Государь стал листать бумаги заново.

Внутренняя Область располагалась в правом верхнем углу шелковой карты, висящей на стене его кабинета. Чуть ниже, то есть, с юга от нее, лежал подчиненный Таргену Савр-Шаддат, сверху красной ниточкой проходила граница Эн-Лэн-Лена. На западе располагался Ренн, на востоке — безлюдные Запредельные Высоты.

Самостоятельным княжеством Область сделалась в те времена, когда тарги были заняты войной внутри своей страны и не обращали внимания на отделившиеся окраины. А Внутренней называлась потому, что представляла из себя немалое количество плодородных долин, окруженных со всех сторон непроходимым крутогорьем. Перевалы, соединяющие Внутреннюю Область с остальным миром, можно было перечесть по пальцам одной руки. Тайные тропы контрабандистов — по пальцам другой. Испокон веков в таком месте гнездился лихой народ — разбойники, незаконные торговцы, преступники всех рангов и мастей, изгои, беглецы и мятежники. Один из прежних таргских императоров, озаботившись наличием осиного гнезда у себя под боком, удосужился-таки навести во Внутренней Области порядок. Но Солдатская война освободила эти земли от вассальной зависимости и, вдобавок, пополнила их население тысячами таргских и саврских эмигрантов.

Во Внутренней Области в городе Эш с попустительства местного князя эти люди организовали когда-то даже таргское правительство в изгнании, которое просуществовало еще лет десять или пятнадцать после установления в Тарген Тау Тарсис республики, а потом мирно почило в бездействии и за полной своей бессмысленностью.

Кровные узы родства и вражды связывали Внутреннюю Область с Таргеном и Энленом примерно поровну, и именно оттого Область оставалась чужой и энленцам и таргам. Впрочем, многовековая разбойничья история Области, описанная в "Путеводителе по Белым землям" ясно показывала, что там жили за люди. Ни дня не проходило, чтобы у Внутреннего княжества не было с кем-нибудь ссоры или войны.

Впрочем, последние лет двадцать Внутренняя Область не решалась нарушить границ Таргена, и жизнь этих двух государств протекала раздельно. Княжество показывало зубы северным соседям — Эн-Лэн-Лену, Кадму, Борею, и даже изредка Ренну, при этом оставаясь для всех, словно еж в колючем кустарнике — и виден, да не доступен.

Но не так давно на княжеский престол там вступил молодой правитель. Сам полутарг по происхождению, Область свою он держал железной рукой. С началом нового царствования и новым расцветом Таргена, времена стали меняться к лучшему и на Белом Севере. Когда там стало возможно не только собрать, но и содержать войско, молодой князь обнаружил еще хороший талант политика и полководца. Во всяком случае, он сумел так повлиять на Кадм, что кадмский йолыг перерезал таргскому посланнику горло, а труп послал императору Аджаннару в подарок — в знак того, что Таргену в Кадме не на что рассчитывать. И не вина кадмского йолыга, что посланник в пути протух, завонял и был выкинут сопровождавшими его лицами в реку у таргской границы — в надежде, что сам доплывет по адресу, ибо везти его дальше из-за дрянного запаха не было возможности. В Белой Крепости — опять же, под влиянием политики неугомонных соседей — с таргским посольством поступили несколько мягче, но все равно нехорошо: всех раздели догола и выставили за городские ворота. Из ста человек до Таргена добрались только четверо, они-то и сообщили о творящихся на Белом Севере безобразиях.

Вся эта информация государю была известна до знакомства с документами из папки. Разумеется, многое в существующем положении его не устраивало и он поджидал удобного момента, чтобы укоротить амбиции внутренних обитателей. Однако он не предполагал, что во Внутренней Области дело зашло уже слишком далеко.

Шпионы Энигора докладывали, что в городе Эш объявился самозванец, претендующий на таргский престол.

Вернее, нельзя было сказать, что он на что-то претендует, так как собственную волю он вряд ли имел. Тарги из Эша признавали его сыном Пятого наследника и прямым внуком того самого государя Ишаджара, с вероломного убийства которого началась Солдатская война. Следовательно, в глазах многих, он был претендентом на Жезл Власти куда более законным, нежели правящий империей ныне внук наследника Тринадцатого.

Легенда о самозванце распространялась следующая. Когда пятьдесят семь лет назад в Царском Городе Столицы резали семью государя Ишаджара, по просьбе кормилицы солдаты пожалели трехлетнего мальчика и не стали его убивать. Они лишь вырезали ему язык и обрубили пальцы на руках, чтоб он не мог ни сказать, ни написать, что он — законный властелин. А уже в Эше, полвека спустя, какая-то древняя нянька опознала в нем законного императора по родинкам на руках и голове.

Такого — беспалого и безъязыкого — и посадили в Эше на краденый во время Солдатской смуты трон. А уж говорил и показывал пальцем от его имени теперь почти всякий, и особенно много — новый князь Внутренней Области. Эшские тарги при этом кивали, и между всеми там царило удивительное, небывалое согласие. А собиралась вся эта компания если и не завоевать своему безрукому-немому подставышу таргский престол, то хотя бы пограбить всласть империю, где, как известно, медовые реки текут меж сахарных берегов, а жареные утки падают в рот прямо с неба...

Государь прикрыл папку и призадумался. Воевать с Внутренней Областью на ее территории — гиблое дело. А вот выманить разбойников на открытые пространства Савр-Шаддата он давно мечтал. Для того и отпустил через перевалы мятежников Лоя — рассчитывал, что те обрастут во Внутренней Области соратниками, сунутся обратно и попадутся Северной Армии под сапог. Но это был план так, по мелочам. Теперь же было похоже, что дело на саврской границе назревает серьезное... Мечта сбывается, но как-то уже и невовремя...

Эти размышления государя были нежданно прерваны. Гладкое позолоченное колечко ужалило его палец. Он выскочил из-за стола и побежал в северный флигель, в башенку. Захлопнул за собой стальную дверь, выхватил из сейфа говорящую коробочку и с тревогой осведомился:

— Что случилось?

Коробочка кашлянула в ответ.

— Как там на Бо? — поинтересовались оттуда. — Я, видишь ли, переживаю... Даже не спится.

— Все так же, — немного отдышавшись, отвечал государь. — За исключением мелочи. Транспорт с машинами они, кажется, не получат, пока не договорятся друг с другом.

— Ага, перессорились, значит! — в голосе абонента первого звучало явное злорадство.

— Рано радуешься, — сказал государь. — Если они не только поссорятся, но еще и развоюются, ничего хорошего для нас из этого не выйдет.

— Но ты же следишь за порядком?

— У меня всего пара глаз, пара ушей и пара рук. Я могу чего-нибудь не успеть.

— Послушай, прихлопни их сразу. Зачем ждешь?

— Они еще ничего не натворили. За что?

— За то, что они мне не нравятся, — отвечали из коробочки мрачно. — Они здесь чужие.

— Ну, у тебя же не случается приступа ксенофобии, когда ты видишь меня, — возразил государь.

— Ты — совсем другое дело! А эти... Нечего им здесь пастись. Остров Бо — моя собственность.

Государь задумчиво почесал кончик носа.

— Скажи-ка, а ты уже отправил корабль за моим сыном в Столицу? спросил он.

Из коробочки донесся вздох.

— Ведь праздники. Завтра с утра отплывет.

— Корабль большой? Быстрый корабль?

— Корабль наилучший. "Звезда морей". Даже у тебя такого нет.

— А сколько человек он может взять на борт?

Абонент первый примолк, разгадывая смысл вопроса.

— Если команда потеснится, человек пятьсот взял бы, — наконец, отвечал он.

— Когда он подоспеет к Бо?

— Суток через двое.

— Пусть отправится немедленно. Напиши им какую-нибудь бумагу — о незаконном поселении, например. Пусть капитан доставит хотя бы десятую часть их ко мне, в Столицу. А здесь уж я с ними разберусь.

Из коробочки ответили с сомнением:

— Они, поди, не согласятся.

— Если я правильно понимаю положение, в котором они оказались, согласятся. Еще и спасибо скажут. Давайте, действуйте. Только без хамства. Оружие в ход не пускать. Шкуру спущу, если кто-нибудь пострадает.

* * *

— Что у тебя с лицом? — спросил Фай, останавливаясь на пороге.

— Тебе какое дело, — огрызнулся Нэль. — За три дня, что меня не видел, ты даже не удосужился заглянуть, жив ли я вообще. А если б я отравился и помер?

— С чего бы вдруг? — Фай приподнял бровь.

Нэль сел на постель и бессильно уронил руки на колени.

— Ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь. Я люблю его. Я так люблю его, что у меня все внутри болит.

Фай рывком задвинул дверь у себя за спиной.

— Он его любит, видите ли... — тихо и ясно проговорил он. — Больно ему... — И вдруг закричал: — Это у меня все внутри болит, когда я смотрю на тебя, недоумка!

Знаю я и тебя, и твою любовь. Сколько раз это с тобой было? Три?.. Пять?.. Ты полюбишь любого, с кем переспишь. С глаз долой — из сердца вон, — вот и вся твоя любовь!..

Нэль отвернулся к маленькому круглому окошку.

— Достаточно, Фай. Я обиделся.

— Извини уж, мне некогда вытирать тебе сопли. У меня вообще такое впечатление, что кого-то здесь здорово избаловали. Он ничего не делает, никому не помогает, ходит, куда хочет и где хочет. Он по три дня сидит, закрывшись, в то время, как другие спят по два часа в сутки, он игнорирует любые общественные и профессиональные обязанности... Тебе не кажется, Нэль, что это слишком? У нас там гости, Нэль. Военный корабль. Ты сейчас встанешь, умоешься, возьмешь свои словари, или что там у тебя вместо них, и пойдешь переводить. Понял меня?

— Не учи меня, что мне делать! — вякнул Нэль, подскочив со своего места. — Если б вы хоть немного доверяли друг другу... Это ты во всем виноват! Ты!..

За это он получил звонкую оплеуху, вытаращил глаза и сел обратно.

— А теперь заткнись и слушай, — с деланным спокойствием проговорил Фай. — Может быть, ты не понимаешь, в каком положении все мы оказались из-за твоего разлюбезного Лала? Я расскажу. Вопреки всем обещаниям нас бросили здесь без технического обеспечения, без энергетического ресурса, без пищи и без воды. Я знал, что Лал беспринципен, но не думал, что настолько. Он, вероятно, решил, что, раз мы родились на планете, то здесь не пропадем. Но этот остров не рассчитан на большое количество людей. Воду здесь надо опреснять, растительность скудная, а двадцать кроликов и четыре козы, что прыгают за деревней по холмам — для нас не прокорм...