Агафангел

-Что-то ты какой-то не такой сегодня, Петрович, — глядя на него хмельными глазками, проговорил Костик.

-Тебе кажется, — улыбнулся Василий, — Ты просто отвык от меня.

-Возможно. А кто у нас сегодня с кем спит?

-Я на своей постели, — твердо ответил Василий, и встав из-за стола, начал раскладывать им на кухне диван.

Ребята многозначительно переглянулись, и Паулина опять закатил глазки.

-Да, Петрович, — протянул Костик, — Все-таки потеряли мы тебя...

Василий лежал один, плотно прикрыв двери в кухню и комнату. Временами его слуха достигал шум возни за стеной. Чтобы не слышать этого, он положил сверху на голову вторую подушку. Ему неприятно было происходящее там. Эти гости, эта попойка не успокоили, а наоборот, привели в еще большее уныние.

Утром он проснулся с больной головой и сухостью во рту. Стремясь поскорее избавиться от ребят, соврал что-то про неотложные дела, и напоив кофе, выпроводил.

Не хотелось ничего. Василий принял душ, включил кассету с духовными песнопениями и опять лег. Спать ему тоже не хотелось. Он просто лежал с закрытыми глазами, слушал музыку и испытывал желание забыться, уйти от этого жестокого и грязного мира, где царят лишь соблазны и сиюминутные удовольствия. Музыка играла, проникая в душу, Василий постепенно успокаивался, и в конце концов, уснул.

Проснулся он, когда за окном уже темнело. Ощутив сильный голод, доел последнее, что было в холодильнике, запив крепким чаем, и помолясь, вытащил из дальнего ящика свои рабочие документы. Трудовая и медицинские книжки, паспорт, военный билет, квалификационное свидетельство, диплом, еще ворох каких-то книжечек, справок. Зачем все это? За пять лет жизни при храме он успел отвыкнуть от формальностей.

Василий сходил к Сенному рынку, где торговал газетный киоск, и купив несколько рекламных газет, приступил к поиску работы.

Вера Андреевна оказалась права. Продавец — действительно была профессия востребованная. Однако там, где предлагались хорошие условия, требования предъявлялись тоже высокие. Василий вынужден был констатировать факт, что его время постепенно уходит, если уже не ушло. Опыт работы не ставился во главу угла. Стало требоваться другое, а у него не было ни знания иностранных языков, ни владения ПК, ни организаторских способностей, ни 'желательного в.о.'. Но, самое неприятное, что он отметил, был возрастной ценз. Подавляющее число вакансии предлагалось соискателям строго до тридцати.

'Молодым везде у нас дорога, — горько усмехнулся Василий, — Стариков берем мы на учет...'

Тем не менее, удалось выбрать кое-что, показавшееся привлекательным, и успокоенный, он лег спать с твердым намерением завтра же идти на собеседование. Василий чувствовал острую необходимость как можно скорее войти хотя бы в деловой ритм, чтобы окончательно не впасть в уныние, и был уверен, что Господь не оставит его.

Женщина, встретившая Василия в отделе кадров универмага, как бы шагнула сквозь все последние годы из полузабытого советского прошлого. Седая, с собранными в пучок на затылке жидкими волосами и громоздкими очками на кончике носа, в строгом старомодном, изрядно уже обветшавшем, но чистом и отутюженном платье-костюме. Судя по возрасту, ей давно уже нужно было быть на пенсии, но она всем своим неприступным видом утверждала недопустимость даже такой мысли.

Женщина долго и придирчиво изучала документы. Листая трудовую книжку, задавала вопросы, уточняя фамилии директоров торгов и магазинов, буравя при этом Василия пристальным взглядом поверх очков. Причем, дважды нечаянно или умышленно, переврала их имена, и Василий вежливо поправил. Даже не забыла заглянуть на последние страницы, куда в былое время заносились благодарности и поощрения.

-Последняя запись об увольнении была сделана больше пяти лет назад. Чем вы занимались все это время? — спросила она, уставив на Василия проницательный взгляд.

-Работал, — спокойно ответил он.

-Где это вы работали?

-Работал по специальности на договорных началах, — не меняя тона, вежливо сказал Василий.

-Документально это не подтверждено. Почему я должна вам верить?

-Ну, вы же знаете, сейчас где угодно можно работать... — мягко и доверительно проговорил он, но реакция от такой перемены интонаций получилась с точностью до наоборот:

-Вот и работали бы где угодно!

В голосе женщины зазвучали металлические нотки, а взгляд наполнился гневом:

-Я должна знать, кого принимаю на работу. Вы приходите в государственное учреждение. У нас тут не рынок!

Выдохнув, точнее, почти выкрикнув последние слова, она остановилась, чтобы перевести дух.

-Так где вы работали все это время? — вновь спросила женщина.

-На рынке, — твердо ответил Василий, тоже глядя ей в глаза.

Некоторое время они сидели молча, потом кадровичка аккуратно собрала в стопку все документы, и отдавая их Василию, проговорила, глядя в пол:

-Мы известим вас о принятом решении.

-Я должен что-то заполнить?

-Я вам ответила — мы известим вас о своем решении, — ледяным тоном повторила она, погружаясь в чтение какой-то бумаги и показывая тем самым, что разговор окончен.

'Интересно, каким образом она собирается меня известить, если не записала даже телефона? — подумал Василий, выходя из кабинета, — Или она обладает феноменальной памятью в ее почтенном возрасте?'

Следующая организация, судя по объявлению, была коммерческой. Не имея прежде дела с таковыми, Василий направился туда, лелея надежду, что с новыми хозяевами жизни договориться будет легче.

Однако здесь разговор получился еще короче. Намакияженная не в меру, совсем молоденькая девица в резиновых джинсах и сапогах до колена на тончайших шпильках, собиралась куда-то выйти из кабинета, и наткнувшись в дверях на Василия, раздраженно спросила, окинув его оценивающим взглядом:

-Что вам?

-Я по объявлению. Вот тут написано...

-Я сама как-нибудь знаю, что тут написано. Документы давайте!

Она сделала шаг назад, давая возможность Василию войти в кабинет, и выхватила из рук протянутую им пачку документов.

-Господи, — приговаривала она, раздраженно перелистывая их, — и идут, и идут целый день, кому не лень только... Что это?!

Девица потрясла в воздухе медицинской книжкой.

-Что видите, — пожал плечами Василий.

-Отвечать надо, когда вас спрашивают! — визгливо взорвалась она, — Что я вижу?! Мне нужна — нового образца, со всеми анализами и печатями!

-Ну, так я сделаю...

-Вот сделаете, тогда и приходите!

Она сунула документы ему в руки и пошла к двери, гремя на ходу ключами.

-Пишешь, пишешь все, растолковываешь, и ничего не читают или не соображают уже, — продолжала она ворчать во весь голос, не обращая внимания на проходящих по коридору людей, — Оформление по всей форме, гражданство, прописка, военный билет, трудовая и медицинские книжки...

-Спасибо, что не ударили, — перебил Василий, и не прощаясь, пошел по коридору.

-А у вас вообще нет шансов к нам устроиться! — крикнула ему вслед девица, — Продавцами у нас работают молодые энергичные люди, а не в предпенсионном возрасте!

Совершенно подавленный, Василий вышел на улицу, не зная, что делать дальше. Две неудачи подряд, после всего происшедшего, сломали его.

Машинально он дошел до метро. Проходя мимо ларька с шаурмой и ощутив голод, машинально купил и так же машинально начал жевать непрожаренное несвежее мясо.

— Васька?! Ты, или не ты? — послышался хрипловатый и чем-то знакомый голос.

Рядом с метро шумел импровизированный рынок — несколько рядов прилавков под навесом и ряд обшарпанных ларьков, который завершала такая же 'Шашлычная'. В одной из клеток стояла женщина с испитым лицом, отдаленно напоминавшая Людмилу, с которой он лет десять назад работал вместе, и которую очень быстро уволили за чрезмерную слабость к горячительным напиткам. Судя по всему, слабость за это время изрядно окрепла. Тем не менее, Людмила не унывала, а потертый полушубок и валенки шли ей даже больше, чем изящный халат.

-Привет, Людмила, — ответил Василий.

Та окинула его взглядом:

-Да. Изменился ты, однако.

-Ты, зато, все такая же.

-А что мне? — хохотнула она, — Меня что дави, что топи — без разницы. Только убить можно. Насмерть. Недобитая все равно вылезу. Ты чего здесь торчишь, как обкуренный?

-Да так. Работу ищу, — уклончиво ответил Василий.

-Работу? Ну, это к нам , — опять хохотнула Людка, — Вон в том ларьке место освободилось. Взяли одного козла, не торговал никогда в жизни, думал, наверное, что это, как два пальца об асфальт... Ну, недостача у него почти сорок тысяч. Хозяин ему — плати, а у него шаром кати по карманам. Пи..дят его прям вот тут, а он и не сопротивляется. Видать, и впрямь ничего нет...

-Место-то, правда, свободно? — перебил ее Василий.

-Да ты что? На рынок пойдешь? — недоверчиво спросила Людка.

-Пошел бы, если б взяли.

Она опять внимательно оглядела его.

-Да, сильно видать тебя приперло. А я ведь что про тебя слышала? — засмеялась она, — Что ты в попы подался...

-Спросить насчет работы можешь? — опять мрачно перебил ее Василий.

-Да сейчас... Нинка, где Мамед, не знаешь? — крикнула она продавщице, стоявшей напротив.

-В шашлычной тусуется, где ж еще?

-Глянь за товаром, я быстро...

Людка исчезла за дверьми шашлычной. Василий стоял и ощущал на себе оценивающие взгляды торговок.

Рынок жил своей обычной жизнью. У входа разводили лохов наперсточники, рядом торговали, разложив на земле всякий хлам, некоторый явно вытащенный из помоек, потертые личности неопределенного возраста, шныряли по рядам курящие подростки, у крайнего ларька, где торговали в разлив, толпились алкаши.

'Да, докатился ты, Василий, — мысленно сказал он сам себе, — Другого места тебе уже нет...'

Из дверей шашлычной показалась Людка. Вслед за ней вышел плотный азербайджанец в короткой дубленке и норковой шапке. Он о чем-то спорил с ней, размахивая руками, а та бойко оправдывалась. Несколько раз во время этой перепалки азербайджанец бросил цепкий взгляд в сторону Василия, а потом исчез за дверью. Раздосадованная Людка направилась к своему прилавку. По дороге она подошла к Нинке, они о чем-то пошептались, после чего обе грязно выматерились вслух.

-Уперся, баран е...чий, — сказала Людка, подходя и поднимая глаза на Василия, — Не берет он тебя! Говорит, работники ему нужны, а не интеллигенты. Да плюнь ты! На х... тебе усралась вся это е...атория?! Я сама — месяц доработаю, а деньги отдаст, х... сюда больше выйду! Ты, вот что, Васька, телефончик мне свой черкани. На, вот, — она протянула обрывок газеты,— Людка поможет... Людка всем помогает. Ты помолись там за меня, старую грешницу, если и впрямь с попами дело имеешь...

Василий записал телефон, попрощался и уныло поплелся к метро. Ехать еще куда-нибудь настроения не было.

'Даже на рынке я не нужен',— горько усмехнулся он.

Василий спустился по эскалатору и втиснулся в вагон. Незаметно пролетело полдня, и в метро ощущалось приближение вечернего пика.

'А ведь я даже не исповедовался после всего происшедшего', — подумал вдруг Василий.

Он вышел на Невский и направился к Казанскому собору. Погода неожиданно резко переменилась. Затянувшаяся зима последние дни все-таки начала сдавать свои позиции, а тут небо опять нахмурилось, и вновь повалил крупными хлопьями мокрый снег.

Василий шел по чавкающей жиже, и не верилось даже, что уже конец апреля. Ему не верилось и в то, что совсем недавно он был счастлив, ждал весны, солнца, радости, строил планы на лето. И вот — один миг, изменивший все...

В Казанском соборе, где еще совсем недавно размещался музей, прихожан было мало. Даже не смотря на то, что правящий митрополит объявил его кафедральным, особого оживления церковной жизни здесь не еще наблюдалось, да и убранство пока еще было скудным.

-Исповедь будет сегодня? — поинтересовался Василий у женщины за свечным ящиком.

-Обязательно, — ответила та, — У нас на каждой службе бывает.

Василий кивнул, купил и расставил свечи. Ему вспомнилось, как не пускал его на первую исповедь этот его самый мерзкий грех, как он волновался, не мог рассказать своими словами, прибегал к записке, а сейчас не испытывал ни страха, ни неловкости. Кроме Божьего суда, он уже ничего и никого не боялся.

Началась вечерняя служба.

Вскоре из алтаря вышел еще один молодой священник и занял место у аналоя. Василий выслушал начальные молитвы и шагнул самым первым.

Батюшка беспристрастно выслушал его, не настаивая ни на каких подробностях, даже прервав Василия, когда он что-то упомянул ненароком. Наставления коснулись того, что Василий без благословения и необходимости взял на себя миссию духовного наставника, и был наказан Богом за гордыню.

-Что же теперь делать, батюшка?

-Покаянный канон читайте и Михаилу архангелу — коротко ответил тот, — Причаститесь на Троицу, если все будет благополучно. И не тщеславьтесь в дальнейшем.

Василий получил разрешительную молитву, достоял до конца службу и вышел в сгущающиеся сумерки. Снежный шквал прекратился, теперь с неба лил дождь вперемешку с редкими снежинками.

Неожиданно для себя, Василий вдруг пошел не к метро, а в противоположную сторону.

Вот скверик, где так часто они сидели с Сережей. В этот непогожий вечер он был абсолютно пуст. Василий разгреб снег и сел на лавочку. Ту самую. Именно в этом месте и в этот час они, как правило, встречались...

Он сидел, понуро склонив голову, разглядывал снежное месиво на асфальте и ноги редких прохожих. Неожиданно его взгляд уперся в раздолбанные старые ботинки... Василий вздрогнул и поднял глаза. Перед ним стоял Сергей. Откуда он возник так неожиданно, Василий не знал, но это был он. Сергей стоял и молча смотрел на него. Такой же, как всегда, но взгляд... Этого взгляда Василий предпочел бы не видеть.

-Сережа!

-Я тебя ненавижу, — тихо и членораздельно проговорил Сергей, повернулся и пошел прочь.

-Подожди, Сережа! — Василий кинулся вслед, но Сергей опять побежал, как тогда, в парке.

На бегу он задел какую-то старуху, семенившую с сумкой. Та остановилась, и в буквальном разинув смысле рот, стала смотреть, что будет дальше. Они бежали друг за другом по площади за Казанским собором. От кольца отправлялся троллейбус. Сергей, разбежавшись, подпрыгнул, и уцепившись за лестницу, ведущую на крышу, повис сзади. Троллейбус набирал скорость и Василий понял, что теперь ему его не догнать.

Он обернулся. Вокруг старухи уже собралось несколько прохожих, глядевших на него, и та им охотно что-то рассказывала. Василий отвернулся и пошел по направлению к набережной. Когда он свернул за угол, троллейбус уже заворачивал в переулок. Фигурка Сергея продолжала болтаться сзади. Он даже не повернул головы.

'Я тебя ненавижу!' — продолжала звучать в сознании Василия, как плетью по щеке ударившая фраза.

'Я тебя ненавижу....'

9.

Первое, что услышал Василий, придя домой, был телефонный звонок.

-Васька! Где ты там шляешься?! Я уже за...блась тебе звонить!