— Стоп! — придержал ее Тилос, отбрасывая вонючий комочек и не давая вскочить на ноги. Посланник сидел рядом на корточках, встревоженно заглядывая ей в лицо. — Как ты?
— Ох... — Элиза попыталась повертеть головой, но острая боль снова пронзила шею. — Больно.
— Сама виновата, — уже спокойно заметил Тилос. — Какого хрена ты в драку влезла? Одной Тени десять таких, как ты, на левый мизинец мало покажется. Ты понимаешь, что натворила?
Элиза осторожно, стараясь не ворочать шеей, огляделась вокруг. Пять черных изломанных тел в неестественных позах валялись вокруг, освещенные уже наполовину взошедшим Огненным Прудом.
— Нет... — растерянно сказала она. — Я хотела... ну, тебе помочь...
— Помогальщица... — скривился Тилос. — Если бы не ты, я бы просто ушел от них так, что они и опомниться-то не успели бы. Я думал, у тебя хватит смекалки сбежать, а ты взяла и напала на Тень. Пока они полагали, что справятся со мной, они позволили бы тебе уйти. Теперь — все. Напав на одного из них, ты стала личным врагом целой секты параноидальных кретинов. Любой из них пришьет тебя, как только увидит. А мне из-за тебя пришлось убить — понимаешь, убить! — их всех. Мало, можно подумать, мне неприятностей...
— Но как... они узнают? — девушка ощущала, как мир рушится вокруг нее. Ну зачем, зачем она влезла в драку? Кто ее просил? — Они же все... они умерли!
— Теней-убийц всегда сопровождает наблюдатель. Он отчитывается перед шабаем, главой ячейки, о том, как прошло дело. Не нарушены ли правила, насколько эффективно действовали убийцы, кого поощрить, кого наказать... Сейчас наблюдатель ушел. Я его видел, но из-за тебя не успел достать. Так что жить тебе осталось пару дней, не больше. Хашш-ш-ш-григатурр...
Элиза заплакала. Она ощущала, как слезы ручьями текут из глаз, но поделать ничего не могла. Тилос молча сидел рядом, почесывая в затылке.
— Ладно, — наконец сказал он. — Меняем планы. Придется тебе какое-то время пожить под нашим присмотром. Вставай, — он помог девушке подняться. — За мной.
Барадаил стоял у окна и смотрел на звезды. Он даже не пошевелился, когда вошедший в комнату Суддар ах-Хотан слегка кашлянул, привлекая его внимание. Привычный дворецкий застыл, ожидая, когда Великий Скотовод нарушит свое молчание.
— Выяснил? — наконец слегка повернул голову Барадаил.
— Да, повелитель, — поклонился Суддар. — Три дня назад он пришел в город вместе с караваном Мехата. Мои люди на воротах засекли его сразу, да он и не скрывался. Снял домик в трущобах, купил где-то полудохлого раба, нанял какого-то гулана и сидел там безвылазно, пока не получил вызов.
— Я не сомневаюсь, что ты прекрасно осведомлен о событиях в городе, — холодно заметил Великий Скотовод. — Но меня, в конце концов, интересует, тот ли он, за кого себя выдает. Выяснил?
— Не до конца, повелитель, — заторопился Суддар, уловив в голосе Барадаила угрожающие нотки. — У меня почти нет глаз в холодных северных землях. Но он шел с караваном от самой границы, да и не в первый раз он приходит сюда с верительными грамотами...
— То есть ты не знаешь точно, — отмахнулся от него Барадаил. — Догадываюсь, что сведения такого рода нелегко раздобыть, но тебя это не оправдывает. Я плачу тебе не за догадки. На сей раз ты проследишь за ним до самого Севера. Если надо, засунь своих соглядатаев хоть в княжеские терема. Я хочу знать, посылают ли его сами князья, тамошние жрецы Солнца или же просто недовольные бояре, ищущие моей поддержки в своих дрязгах. Не спускай с него глаз, зашли своих людей в караваны, в общем, делай, что хочешь. Но я должен знать, с кем мне иметь дело на Севере и стоит ли вообще иметь. Где посланник сейчас?
— Мои люди проследили паланкин до его дома, — дворецкий благоразумно не стал упоминать, что паланкин оказался пуст, как и сам дом. — Сейчас за ним тщательно следят.
— Хорошо, — кивнул Великий Скотовод. — Что с племенами?
— Напряжение нарастает, момбацу сан. Пустыни наступают с юга все быстрее, гуланы и тарсаки все чаще ссорятся из-за пастбищ. Их жрецы не устают напоминать про табу, так что до призывов к войне дело еще не доходит, но, боюсь, это лишь вопрос времени. Мелкие племена тоже волнуются — их выживают со старых мест как гуланы с тарсаками, так и пылевые бури. В Сураграше очень неспокойно.
— Плохо, — Барадаил со свистом втянул воздух сквозь зубы. — Во время войны город наверняка разграбят. А тут еще посланник с его миром... Как хорошо, если бы племена двинулись на Север! Слишком ретивые воины сложили бы головы, а остальным досталась бы богатая добыча...
— Северяне глупы, — Суддар позволил себе тонкую усмешку, впрочем, все равно невидимую в полумраке. — Их предложения мира могут лишь подвигнуть племена на войну. Гуланов уж точно. Только слабый заранее просит пощады...
— Северяне не глупы, — сухо возразил Барадаил. — Племена не пойдут на войну по отдельности, иначе соседи тут же захватят их пастбища, и им окажется некуда возвращаться. Их можно двинуть только всех вместе. Подумай, нельзя ли как-нибудь что-нибудь нашептать вождям...
— Да, повелитель, — поклонился дворецкий. — Я подумаю. Сегодня на совете некоторые вожди, из мелких, уже согласились бы двинуться, не откладывая. Возможно, если мы слегка подогреем страсти...
Глупец, добавил он про себя. Я уже полгода работаю в нужном направлении. И ведь не скажешь прямо, а то старый хрыч решит, что я слишком умен для должности главного подручного...
— Что-нибудь еще?
— Да, — Суддар заколебался. — Не знаю, как и сказать...
— Прямо! — Великий Скотовод развернулся всем корпусом. — Не юли, говори. Что опять случилось?
— Ночная стража обнаружила в одном из переулков пять трупов.
— И что?
— Они все — Тени. По крайней мере, одеты именно так.
— Дерьмо Сумара... — пробормотал Барадаил. — Срочно гонца к их... как его... не помню, в общем, гонца! Сообщи, что мы извиняемся, но не имеем отношения к их смерти. Плети что хочешь, но чтобы они не заподозрили нас! Не хватало еще, чтобы они пришли по мою... или твою голову. Кто их завалил, выяснили?
— Нет, повелитель, — Суддар развел руками. — Я даже представить не могу, кто в состоянии убить пятерых Теней сразу. Разве что у них внутренние свары, и их завалили свои же.
— Надеюсь, что так... — пробормотал Барадаил, делая отгоняющий злых духов знак. — Ладно, свободен.
— Да, момбацу сан, — дворецкий кивнул и попятился к выходу. — Спокойной тебе ночи.
Караван вышел из города ранним утром, когда небо на востоке лишь чуть зарозовело. Сонные стражники, получив свою мзду, нехотя распахнули ворота, и спесивые дромадеры, важно покачивая горбами, один за другим потянулись мимо караулки.
Элиза, скрючившись в три погибели, сидела в высокой корзине, желая лишь одного — побыстрее вылезти отсюда. Подбородок болтался где-то между коленями, и поврежденная ночью шея ныла все сильнее. Она стиснула зубы и принялась считать шаги верблюда, чтобы хоть как-то отвлечься.
Незадолго до того Тилос привел — почти притащил — ее за руку к каравану, в полной готовности стоящему у рыночной площади.
— Камтон, меня раскрыли, — коротко бросил он чернокожему гиганту, сливавшемуся с темнотой, несмотря даже на яркий свет звезд. — Тени. Видимо, отследили у дворца. Ее, — он толкнул Элизу вперед, — спрятать и незаметно вывезти. Я ухожу по третьему варианту, встречаемся где оговорено.
— Тени... — пробормотал Камтон. — А ее что?
— Она ввязалась в драку, — откликнулся Тилос, растворяясь в ночи.
— Храбрый ты лягушонок... — хмыкнул гигант, задумчиво рассматривая Элизу. — Небось, Тилоса защищать полезла. Ну почему в него женщины влюбляются всего за день, но сразу до беспамятства? Мне бы так! Сама-то цела?
— Цела! — ощетинилась девушка. — Подумаешь!..
— Подумаешь — с Тенями связалась, — усмехнулся Камтон, — делов-то... Ладно. Через полчаса рвем когти. Куда бы тебя пристроить?
Он оставил Элизу у лежащего и меланхолично жующего дромадера и ушел в сторону слабо освещенного изнутри шатра. Подумав, она села на уже почти остывшие камни площади и удобно оперлась спиной о теплый бок животного. Почти сразу же она провалилась в тяжелый кошмарный сон, из которого спустя несколько мгновений — или несколько вечностей — ее вырвало постукивание по плечу.
— Она, что ли? — над ней склонился высокий караванщик в огромном тюрбане. На его пальцах поблескивали драгоценные перстни. — Заморенная какая-то... С такой проблем не возникнет. Осталось несколько пустых сантанов, в один ее и засунем.
Элиза фыркнула. Лезть в тесную корзину страшно не хотелось, но и спорить желания не возникало. Перед глазами встала картинка из сна: залитая солнцем гладкая пустыня, мельтешащие вокруг бесформенные фигуры и летящий в лицо кулак. Она уже горько жалела, что так по-дурацки встряла в злосчастную драку. И кто ей нож в задницу воткнул? А сейчас спасение единственное — оказаться отсюда подальше. Ей совсем не улыбалось на собственной шкуре выяснять правдивость страшилок, что про Теней шепотом рассказывали вечерами.
Теперь она мерно покачивалась в сантане на горбу дромадера, проклиная непонятного Тилоса, втянувшего ее в дурацкую историю, и себя саму, позволившую Тилосу втравить себя непонятно во что. Голос разума, робко пискнувший в глубине что-то насчет ее спасения от медленной смерти под забором, умер под гнетом все возрастающей злости. Она молча поклялась, что пусть только ее выпустят из соломенной тюрьмы, и поминай как звали. Хорошо хоть деньги на месте.
Однако пока никто, кажется, не горел желанием выпустить ее из заточения. Судя по лучикам солнца, пробивающимся сквозь щели в плетении и нарастающей жаре, уже давно наступило утро. Те же лучики показывали, что караван движется куда-то на северо-запад, все дальше и дальше от Хотана. Что ж, видимо, воспользоваться советами Тилоса не удастся. Ничего. С деньгами, живая и здоровая, она точно не пропадет.
До девушки донесся приглушенный свист, и караван остановился. Разбойники? Не похоже — не слышно ни криков, ни лязга железа. Да и чересчур близко от города. Решившись, она приоткрыла крышку корзины и почти сразу заметила темную фигуру, торопливо спускающуюся по осыпям холма. Тилос?
По днищу сантана постучали.
— Эй, красавица! — окликнул снизу голос Камтона. — Вылезай!
Элиза полностью откинула крышку и выпрямилась, с трудом превозмогая боль в затекших членах и балансируя в качающейся корзине. Солнце стояло высоко и припекало вполне ощутимо. Тилос уже спустился к дороге и тихо разговаривал с караванщиком, выехавшем навстречу на вороном красавце-жеребце. Заметив Элизу, он махнул рукой.
Впрочем, взмахом все и ограничилось. Камтон помог Элизе перебраться на попону, прикрывающую спину верблюда между болтающимися по бокам корзинами, напялил ей на голову простую полотняную ареску и вспрыгнул на своего коня. Тилос, накинув белый халтон прямо поверх черных штанов и рубахи и закрыв лицо полостью головного платка, вскочил на подведенного ему жеребца. Караван снова тронулся в путь.
Немного погодя Элиза заметила Миру. Та, как и Элиза, покачивалась верхом на верблюде, правда, не на дромадере, а на мохнатом северном бактриане, удобно устроившись в ложбинке между горбами. Тилос с Камтоном на лошадях пристроились рядом с ней. Все трое о чем-то переговаривались, но слов Элиза разобрать не могла, как ни прислушивалась. Лишь однажды Мира с тревожным лицом обернулась в сторону Элизы, но, заметив, что девушка смотрит на нее, успокаивающе улыбнулась.
Солнце забиралось все выше и выше, над быстро раскаляющимися каменистыми осыпями начало дрожать марево. Ночная колючка сворачивала листья в тонкие жесткие трубочки, ощетиниваясь ими словно шипами. Девушка вспомнила, как кто-то — кажется, Бычок — рассказывал, что внутри каждой трубочки хоронится маленькая капелька горькой, но не ядовитой влаги. Если умираешь от жажды, можно ее высасывать... К востоку иногда поблескивал Кронг, с него доносились крики чаек. Элиза и сама не заметила, как крепко уснула под мерное покачивание верблюжьей спины.
Когда солнце поднялось почти в зенит, устроили долгий привал. Рабы и слуги сноровисто установили несколько легких тентов. Сонная Элиза кое-как доковыляла до тени, меланхолично прожевала пресную лепешку, запила ее водой и, свернувшись калачиком прямо на голой земле, снова заснула. Мира озабоченно присела рядом на корточки и пощупала пульс.
— С ней все в порядке, — негромко сказал Тилос, подходя сзади. — Шею ей чудом не свернули, но я успел вовремя. Отоспится — снова придет в норму.
— А толку? — обернулась к нему Мира. — Теперь за ней охотятся Тени, тарсаки, сыскари Великого Скотовода, а может, и еще кто. Рано или поздно ее найдут, и тогда... И все потому, что тебе захотелось поиграть на нервах суки-тарсачки! Только не надо снова мне рассказывать про далеко идущие планы — я сама их разрабатывать помогала, забыл? Мы могли, тысячу раз могли обойтись и без постороннего ребенка!
— Тихо! — Тилос приложил ей палец к губам. — Разбудишь. Не все так трагично, как тебе кажется. Ее видели только вечером и ночью, в полной темноте или при плохом свете, да еще и в не ахти каком, но все же гриме. А она растет и меняется. Пару лет на хорошем питании — и гадкий утенок превратится в лебедя. Пусть тогда пытаются опознать. Даже Тени не смогут, уверяю тебя...
— Ты всегда очень логичен, — горько усмехнулась Мира. — Прямо до невозможности. Но девочку ты подставил по-крупному.
— Так надо, Мира, милая, — Тилос осторожно поцеловал женщину в щеку. — Поверь — так надо.
Он повернулся и неслышно отошел в сторону. Мира осталась сидеть на корточках, думая о чем-то своем. Она осторожно прикоснулась к своей щеке, там, где кожи коснулись губы Тилоса. Легкая улыбка снова появилась у нее на лице, но на сей раз в ней не осталось горечи — лишь привычная печаль.
Караван шел в неизвестность несколько дней. Элиза имела весьма смутное представление о местных краях. Она примерно знала, что за племена живут к югу и востоку от Граша, но к северу, по ее представлениям, начинались снежные пустыни, из которых тысячу лет назад чудом выбрались ее родители. Однако караван забрался уже довольно далеко на север и запад, но на снег, каким он иногда снился Элизе, не появилось и намека. Наоборот, воздух становился все более душным и влажным. По сторонам дороги сквозь ночную колючку начали пробиваться другие, знакомые и незнакомые растения — кусты, увитые плющом, какие-то низкорослые пальмы. Тут и там пробивались высокие купы тикурина с гладкими коленчатыми стволами. Вскоре растительность разрослась в настоящие джунгли. Путь превратился в узкую просеку в зарослях, поперек которой иногда валялись полусгнившие стволы. Иногда верблюды перешагивали через них, иногда караванные слуги споро разрубали их на части и оттаскивали в сторону. Ночами в зарослях разными голосами кричали и трещали неведомые животные — или птицы? — а москиты и прочая жалящая мелюзга не отставали до тех пор, пока караванщик со вздохом не откупоривал большую тыквенную бутыль и не наливал в ладошки людям по нескольку капель отвратительно воняющего травяного настоя. От настоя кожа начинала дурно пахнуть и зеленела, но кровососы отставали. Тилос от настоя отказывался, но, похоже, нимало не страдал — москиты облетали его стороной. Таинственный северный посланник — или кто он? — уже в самом начале джунглей слез с коня и пошел впереди вместе с рабами, с помощью большого грубого ножа срубая протянувшиеся поперек дороги лианы.
