Вихрь

Краски Вихря совершили несколько переливов, и Поток нежно понес медиума к искомой точке. Сабина изо всех сил держалась за нити, стараясь не упустить момент, когда ее поле доступа начнет слабеть. Тогда независимо от обстоятельств нужно будет возвращаться.

Свет знакомого потенциала засиял совсем рядом. Медиум остановилась внутри Вихря и увидела окно в чужой мир. Далекий и неизведанный. Воздух был наполнен холодной свежестью, вокруг росли деревья, а небо было темным без единого красного оттенка.

На улице на скамье сидел юноша, накинув капюшон. Сабина ахнула, увидев, как ярко сияет его потенциал.

— Невозможно… — произнесла женщина. Ее голос тут же преобразовался в краски и растворился внутри Потока. Медиум вновь заставила себя потянуть за нити и укрепить связь с телом. Она не знала, сколько у нее времени, но пока оно у нее есть, нужно было наблюдать. Наблюдать и надеяться…

* * *

Максим глубоко вздохнул, и изо рта вырвалось облачко пара. На улице вечерами становилось все холоднее, но сейчас вовсе не вечерний холод заставлял юношу зябко ежиться. Ему почему-то казалось, что кто-то невидимый наблюдал за ним, чей-то пристальный взгляд буквально прожигал в нем дыру, хотя вокруг никого не было. Изредка в парке появлялись случайные прохожие, но они едва ли удостаивали Максима своим пристальным вниманием. Юноша невесело усмехнулся, задумавшись, давно ли стал параноиком.

Он нервно перебрал пальцами, стараясь успокоиться. После случая на пустыре с ним больше не происходило ничего странного, однако ощущение потерянности в двух реальностях не покидало Максима. Возможно, поэтому он не смог провести вечер дома. Там ему буквально не хватало воздуха, хотелось выйти на улицу, отвлечься, поговорить с кем-нибудь. Максим позвонил своему другу детства и предложил встретиться в парке.

Дима задерживался уже на пятнадцать минут. Максим привык к опозданиям друга, и обычно реагировал на них без раздражения, но сегодня ему отчаянно хотелось, чтобы Дима появился вовремя.

Замерзшие пальцы машинально нащупали в кармане пачку сигарет, и Максим закурил. На этот раз он практически не чувствовал вкуса табака, поэтому выкинул сигарету, едва докурив ее до половины.

Через парк в сторону юноши двигалась темная фигура. Максим прищурился и вздохнул с облегчением, узнав знакомые черты. Дима шел неспешной шаркающей походкой, держа в каждой руке по бутылке пива. Максиму совершенно не хотелось пить, но отказываться он не собирался. Возможно, после выпитой бутылки ему будет легче рассказать другу о своих сегодняшних злоключениях, потому что ему страстно хотелось это сделать, но пока он даже не представлял, с чего начать.

Дима подошел к скамье, лениво кивнул другу, присел рядом с ним, протянул ему пиво, жестом попросил сигарету, прикурил и только после первой затяжки сказал скупое «привет». Максим невольно улыбнулся и поздоровался в ответ, мысленно благодаря Диму за столь обыденное поведение. Сейчас любое привычное зрелище поддерживало ветхий фундамент мироздания юноши.

С минуту друзья сидели молча, и лишь докурив сигарету, Дима толкнул Максима в бок.

— Подвинься, что ли? — хмыкнул он, — ты, вроде, худой, а занимаешь почти всю лавку.

Максим усмехнулся. Худым он себя не считал, хотя по сравнению с другом действительно казался хилым. Дима был на полголовы выше и намного шире в плечах.

Максим чуть подвинулся, и друг вальяжно потянулся, открывая бутылку пива зажигалкой.

— Что у тебя стряслось? — спросил он, одним глотком осушив почти половину.

Максим качнул головой. Он собирался поговорить с Димой о своих проблемах, но не ожидал, что друг сразу о них спросит.

— С чего ты взял, что у меня что-то стряслось?

Дима пожал плечами.

— Смеешься? Ты за минуту и слова не проронил. Обычно тебя хоть кляпом затыкай, а сегодня ты молчаливый. Да и по телефону говорил мало. Так что случилось?

Максим невесело усмехнулся. Друг видел его буквально насквозь. Кому, если не ему рассказывать о своих злоключениях? Однако слова почему-то застревали в горле. Максим не знал, как Дима отреагирует на его рассказ. Раз за разом прокручивая свою историю в голове, юноша понимал, что звучать все это будет как сущее безумие.

— На самом деле, ничего особенного, — пожал плечами Максим, — так, мелочи. С институтом не очень ладится просто…

Дима недоверчиво посмотрел на друга и приподнял бровь.

— Теперь это так называется? — хмыкнул он.

— Какое такое «это» ты имеешь в виду? — удивился Максим. Дима развел руками.

— Да брось! Что же я, слепой, что ли? Опять думаешь об этой своей Насте?

Максим чуть не раскрыл рот от удивления.

— Настя?.. Я… нет! То есть… она-то тут причем? Мы не… она… мы с ней друзья, ясно?

— Ага, — снисходительно протянул Дима с довольной улыбкой Чеширского Кота, делая еще один мощный глоток пива, — а я балерина. Макс, ты хоть говорил с ней? Поверь моему опыту, лучше поговорить напрямую. Проще сразу отказ услышать, чем ходить и гадать, чувствует она к тебе что-то, или нет. А она, по-моему, чувствует. На твоем дне рождения все обратили внимание, как вы мило «дружите».

Максим недовольно нахмурился. Обсуждать с Димой Настю ему хотелось еще меньше, чем свои безумные перемещения в мир красного неба и ржавых поездов.

— Давай не будем об этом, ладно? И так тошно, — буркнул он, тоже делая глоток.

— Хозяин — барин, — слегка разочарованно развел руками Дима и замолчал, уставившись в глубину темного парка. В тишине Максим вновь почувствовал себя неуютно, ощущение, что на него кто-то пристально смотрит, усилилось. Юноша попытался взять себя в руки и сделал еще один глоток. Пиво показалось ему отвратительным на вкус, и он недовольно поморщился.

— Так ты меня действительно из-за института позвал? — спросил, наконец, Дима после долгого молчания, — в МАИ серьезные проблемы?

— Не сыпь соль на рану, — хмуро буркнул Максим, вспоминая ежедневные наставления Насти, — я прошлый-то семестр с трудом закрыл, мне еще в этом серьезных проблем не хватало. Пока, вроде держусь, хотя с переменным успехом.

Дима скептически приподнял бровь.

— Я просто все сижу тут и думаю, что же тебя так из колеи выбило. И почему ты меня позвал? Ты не думай, я не против. Просто мне показалось, ты хотел о чем-то поговорить.

Максим пожевал нижнюю губу. Если начинать рассказывать, то прямо сейчас.

— Это… немного… непросто, — запинаясь, выговорил он. Дима положил другу руку на плечо.

— Брось, Макс. Что бы у тебя там ни произошло, я уверен, мы и не из таких передряг выпутывались. Ты расскажи, а потом вместе подумаем, как тебе быть.

Максим тяжело вздохнул, пытаясь собраться с мыслями. Ощущение присутствия кого-то постороннего отвлекало, юноша раздраженно оглядывался по сторонам. Одновременно с тем он думал о словах друга. Юноши действительно прошли через многое, их дружба выдержала испытание временем, но лишь в одном Дима ошибся: такого они вместе не проходили. Никогда.

— Макс! — возмущенно окликнул Дима, убирая руку с плеча друга, — да что с тобой? Я тебя сроду таким не видел! Расскажи, наконец, в чем дело. Иначе сам додумаю, хуже будет.

На лице Максима появилась невеселая нервная усмешка.

Вряд ли у тебя хватит фантазии, чтобы придумать что-то хуже.

— А если все… ненастоящее? — задумчиво произнес Максим, оглядывая парк. В голове у него возник образ молодой темноволосой женщины, которую он видел в том странном мире с красным небом.

— В смысле? — переспросил Дима. В голосе его сквозило легкое раздражение. Он явно не был настроен рассуждать на философские темы вместо того, чтобы узнать, в какую историю угодил его лучший друг.

— Я имею в виду это, — Максим обвел парк рукой, — все это. Ненастоящее. Что, если это обман, и на самом деле все обстоит как-то по-другому? Если мир… другой, не такой, каким мы его видим? Если небо не голубое, а красное, например? А мы сами… тоже выглядим иначе. Просто не замечаем этого. Ты смог бы в это поверить?

Дима непонимающе покачал головой.

— Какое, черт возьми, отношение это имеет к тому, что с тобой случилось?

— Да самое прямое! — воскликнул Максим. Собственный голос показался ему чужим и неожиданно громким, — ты никогда не задумывался, насколько правдиво то, что мы видим? А если все не так, как нам кажется?

Терпение Димы иссякло. Он сжал кулак и шумно выдохнул.

— Так, ясно...

Максим виновато посмотрел на друга, понимая, что не может рассказать ему всей правды. Правда слишком тяжела для восприятия…

— У меня два варианта, — строго заговорил Дима, — первый: ты стал параноиком и проникся некой теорией заговора, которая тебе совсем не к лицу, дружище. Насчет твоего вопроса: нет. Я не смог бы в это поверить. Вот, например, лавочка, — юноша демонстративно постучал по сидению, — я ее прекрасно вижу, вижу, какого она цвета, могу ее потрогать и посидеть на ней. Это — реальность. Я вижу тебя, вижу, как ты выглядишь, и знаю, кто ты такой. Это — реальность. Обман зрения, красное небо и… что ты там еще называл? Нашу «другую» внешность? Так вот, это — не реальность. Это твои фантазии, причем какие-то совершенно нездоровые, и тебе надо обратиться к врачу. Говорю тебе это как твой лучший друг, Макс.

Дима перевел дыхание. Максим молча слушал, не решаясь перебить.

— Второй вариант: ты не высыпаешься. Тебе в голову лезут бредовые мысли, и ты их думаешь. Только вот злобный настоящий мир до тебя придумали еще братья Вачовски в своей «Матрице», а ты нагло воруешь идею и вовсю ею проникаешься. Притом твой уставший мозг не в состоянии заставить тебя остановиться. Этот вариант мне нравится откровенно больше, потому что способ лечения здесь простой: тебе надо больше спать.

Максим опустил голову.

— Я бы рад… — полушепотом произнес он.

— Макс, против бессонницы придумали снотворное. Прогуляй пару раз институт, устань до потери сознания от бодрствования, прими таблетку и отключись! Проспи сутки. Встанешь, человеком себя почувствуешь. Уверяю тебя.

Максиму оставалось только кивнуть. На душе у него скребли кошки: Дима ему не поверит. Этого следовало ожидать, но Максим все же надеялся на чудо. Выходит, зря надеялся.

— Иди домой, Макс, — добродушно кивнул Дима, — и сделай, как я говорю. Вот увидишь, скоро тебе полегчает. От недосыпа и не такие мысли в голову лезут. Так как? Сделаешь, как я говорю?

— Угу, — бесцветно отозвался Максим.

Юноши поднялись со скамьи, Дима хлопнул друга по плечу.

— Все наладится. Точно тебе говорю.

— Да. Ты, наверное, прав, — Максим натянул улыбку, — бывай!

— До встречи! — отозвался Дима и побрел к дому, явно уверенный, что сумел развести беды друга руками, как истинный чудотворец.

Максиму тоже не терпелось вернуться домой. Там хотя бы не было этого чужого навязчивого взгляда, смотрящего словно отовсюду.

Чтобы поскорее избавиться от этого наблюдения, юноша решил срезать дорогу через тот самый пустырь, в котором много лет назад заработал уродливый шрам на лопатке.

«Второй раз за день уже там появлюсь», — нервно усмехнулся Максим про себя, — «ох, не к добру это».

Однако от своего решения он не отступился, а лишь припустился к пустырю быстрее. При этом его почему-то не покидало ощущение, что о втором визите в это злосчастное место он непременно пожалеет.

* * *

Нейтральная зона преимущественно состояла из высотных жилых кварталов, промышленных районов и выжженных пустошей, однако пустырь, в который Эмиль привел спасенного путешественника, находился в небольшом перелеске. На небе сгущались бордовые сумерки, под густыми темно-красными кронами деревьев видимость ухудшалась еще сильнее, и Мартину становилось все труднее следовать за своим проводником, который, похоже, ориентировался в темноте, как дикая кошка.

Силуэт Эмиля мелькал на расстоянии нескольких шагов, но был едва различим в резко сгустившемся мраке. От идеи смотреть себе под ноги Мартин отказался сразу: беглец-одиночка двигался слишком быстро, и, приходилось концентрироваться только на его фигуре, чтобы не потерять проводника из виду.

Мартин не понимал, почему Морган продолжает бежать, ведь погони не было. Однако мужчина не решился задавать своему спасителю этот вопрос: логично было предположить, что беглец-одиночка лучше знает, когда следует остановиться.

Лоб Мартина блестел от пота, дыхание сбивалось, на бегу поврежденное левое плечо болезненно пульсировало, но мужчина продолжал следовать за Эмилем, не переставая мысленно благодарить его за оказанную помощь. В это тяжелое для всего мира время каждый привык бороться лишь за собственное выживание, ни на чью поддержку рассчитывать не приходилось. Поэтому сегодня Мартин должен был умереть на станции при налете бандитов — он отчетливо понимал это. Сам факт, что его спас беглец-одиночка, был удивителен, а то, что это был именно Эмиль Морган, известный в обеих зонах как опаснейший преступник и головорез, совершенно шло вразрез с общей картиной мира.

Мартин, не переставая, спрашивал себя, почему Эмиль сделал это. Зачем беглецу-одиночке с такой репутацией спасать совершенно чужого человека и помогать ему сбежать от бандитов? Почему Морган не бросил незнакомца на станции? Мартин невольно предположил, что репутация Эмиля сильно расходится с правдой. Возможно, беглецу приписали чужие преступления, а на деле он вовсе не таков, каким его представляют власти безопасной зоны? Или беглец и сам заприметил незнакомца на станции как средство наживы? Но Мартин не представлял себе, что Моргану может быть от него нужно, ведь красть у него было решительно нечего. Эта мысль казалась лишенной всякого смысла.

Задумавшись на несколько секунд, Мартин не заметил торчащую из земли корягу и запнулся об нее мыском ботинка. Вскрикнув, мужчина упал ничком, больно стукнувшись коленями о землю. В поврежденное плечо словно вогнали спицу, и Мартин тяжело застонал, свернувшись на земле. Он принялся укачивать левую руку, стремясь приглушить боль, но каждое прикосновение, было мучительным — похоже, плечевая кость была сломана. Одна лишь мысль о переломе ввергала Мартина в ужас, и ему с трудом удавалось сдерживать крик.

Эмиль оказался подле своего подопечного в одно мгновение, передвигаясь совершенно бесшумно.

— Мартин? — в голосе беглеца, казалось, промелькнуло легкое беспокойство.

— Моя рука… кажется, перелом…

Морган бегло взглянул на левое плечо мужчины, прикоснулся, заставив Мартина болезненно застонать, и недовольно поджал губы.

— Похоже на то, — кивнул беглец, — ладно, вставай. Попробуем двигаться медленнее. Найдем укрытие, и я осмотрю твою руку.

Только представив, что сейчас снова придется бежать, Мартин прерывисто вздохнул и качнул головой. Он трезво оценивал свои силы и понимал, что их больше не осталось. Он не сумеет продолжать путь.

— Надо было вам оставить меня… там, на станции! Я только задерживаю вас.