Хромированный Региос Том 7

— Похоже, он не жертвует своими частями и не регенерирует, он их возвращает. Выходит, он почти бессмертен?

Он снова пришёл в движение. Его верхняя половина снова нависла над городом, восстановившиеся руки снова потянулись к ободу.

Позиция Савариса позволила кое-что увидеть. Нижняя часть Бегемота по-прежнему сидела в земле, словно он в неё врос.

— Он что, впитался в землю? Если гряземонстры так могут эволюционировать, то это вообще за гранью.

Саварис мог себе позволить удивляться и вздыхать. На ободе ещё стоял Линтенс.

Тянущиеся к ободу руки снова были отсечены. Благодаря нитям Линтенса. Он стоял на черте, отделяющей обод от города, словно назначив себя последней линией обороны.

Снова взрыв. Но запущенные взрывом опасные снаряды, едва вылетев, были порезаны на столько частей, что превратились в пыль.

Стальные нити Линтенса сплелись в мельчайшую сеть посреди полосы обода. Мощная — какая бывает только у Обладателей — кэй натянула нити, сеть превратилась в невидимую стену и остановила атаку Бегемота.

Правая рука Линтенса, до того висевшая расслабленно, поднялась. Стену выставили стальные нити левой руки. Что же в правой? Смертельное, не различимое ничьим глазом сверхтонкое оружие. Стальные нити. Сами по себе ничего особенного не представляют, но в руках такого великолепного мастера, как Линтенс, превращаются в устрашающее оружие с мощной кэй внутри.

Свободно болтавшиеся над Линтенсом нити сплелись в "кошкину люльку"[1] и стали образовывать единую фигуру. Так просто все нити не смог бы разглядеть даже глаз Обладателя. Но через них прошла кэй, и фигура стала видна. Узкий вытянутый конус.

— Распадись на сто миллиардов и тысячу частей.

Линтенс сделал движение правой рукой, и конус полетел в грудь Бегемота. Вьющиеся Струны: Бросок Комара. Выпущенный огромный конус воткнулся в грудь и, порождая серию взрывов, стал вгрызаться в гигантское тело. Эффект на этом не закончился. Вошедший в тело конус из нитей стал стремительно раскрываться, кромсая гряземонстра изнутри. Переплетённые нити стали раскручиваться, хаотичные линии разрезов не оставляли живого места.

— И обязательно надо эффектно сдохнуть! — цокнул языком Саварис, отпрыгивая от разлетающихся после взрыва чешуек.

Бросок Комара уничтожил половину верхней части Бегемота. Восстановится или нет? Саварис внимательно наблюдал, пока гравитация тянула его к земле. Но гряземонстр не прекратил движений ни на секунду.

— Ха...

Саварис извернулся всем телом и кувыркнулся в воздухе. Что-то огромное пронеслось совсем рядом.

Формой напоминало щупальце. Часть, избежавшая повреждений, вытянулась в такое щупальце и бросилась на Савариса. Множество пастей на поверхности щупальца угрожающе щёлкали клыками. Оттолкнувшись от него ногой, Саварис резко устремился к земле.

Лейфон же... Он перерубил и раскромсал напавшее на него щупальце, но остался в воздухе. Он скользил по воздуху с потрясающей ловкостью. Перемещался и сохранял равновесие с помощью взмахов меча. Лейфон остался в воздухе — в невыгодном для него положении — и всё равно ушёл от взрыва отрубленного щупальца.

— Но я тоже кое-что могу.

Плотность кэй внутри Савариса подскочила. Она сконцентрировалась в руках, снова преобразовалась и превратилась в серебристое пламя. Превращённая внешняя кэй, Змеиный Поток. Саварис, не сходя с места, провёл серию молниеносных ударов. Они не рассекали воздух — удары выглядели так, словно Саварис их спокойно отрабатывал.

Но Бегемот эффект явно ощутил. Верхняя, развалившаяся часть туловища. По обрубку — из которого росли многочисленные щупальца — прошла цепь серебристых взрывов. Ударные волны от кулаков Савариса появлялись не перед ним, а прямо на его цели. Хотя она даже не была в его прямой видимости. Серебристое пламя скосило захваченные волной щупальца у основания и уничтожило. Через секунду все щупальца стали взрываться, одно за другим.

Среди взрывов оказался "забыт" и Лейфон. Но он остался спокоен. Совершенно пустой взгляд холодно зафиксировал каждую из летящих в него чешуек, а тело изготовилось к выполнению следующего приёма. Приём Небесного Клинка, Башня в Тумане. Один взмах клинка породил многочисленные линии разрезов. Они рассекли чешуйки и взрывные волны, нейтрализуя угрозу.

— Убить меня хочешь? — спросил приземлившийся Лейфон, даже не глядя в сторону Савариса.

Тот инстинктивно оскалился, потом рассмеялся.

— Если бы это было так просто.

Он сам хорошо понимал, что перевозбуждён. Он наслаждался. Трое Обладателей применяют такие приёмы, а гряземонстр, старая особь, всё ещё жив — часто ли таких встретишь? Саварис наслаждался, не мог не наслаждаться. И вот что радовало больше всего. Он по-прежнему слышал, как по ту сторону обода извивается огромное нечто. Обладатели применили все те приёмы, но там по-прежнему стоит чудовище, не чувствующее боли.

— Мы только начали, — сказал Саварис, будто едва сдерживая смех — и стал накапливать кэй.

* * *

— Было и правда весело, — вспоминал он, выпивая послеобеденный чай.

Это происходило уже позже, в гостиничной столовой. Сюда уже донеслась весть о появлении Целни, и среди собравшихся в столовой людей царила атмосфера, напоминающая предпраздничную шумиху. Да, кто-то победит и кто-то проиграет, но войны школьных городов бескровны. Крупные мероприятия без жутких зрелищ. Общее возбуждение, какое сопровождает открытие состязаний в единоборствах, естественным образом распространилось повсюду.

За обедом Саварис продолжил рассказ. Лирин никогда не видела, как Лейфон бьётся с гряземонстрами. Она человек гражданский и в чрезвычайной ситуации вынуждена идти в убежище. Ей в жизни ничего подобного не увидеть. И потому мысль о сражающемся Лейфоне, каким его описывал Саварис, была для Лирин совсем новой — будто она слушала о совершенно незнакомом человеке. Это чувство означало, что в её присутствии Лейфон не раскрывался до конца. Она это знала и раньше. Бой с Гахардом Бареном и всё, что за ним последовало — тому свидетельство. Тоска и одиночество сдавливали грудь. Ей казалось, что поскольку они росли вместе дольше, чем себя помнили, то и невзгоды и радости тоже делили. Но Лейфон в одиночку, никому не говоря, взвалил на себя бремя и страдания.

Сидевшие сзади мужчины громко рассуждали:

— Интересно, кто выиграет?

— Здешние, наверное? Что ни говори, а они недавно грохнули гряземонстра. К тому же я слышал, что Целни в последний раз наголову разбили. Совсем плохо у них с военными.

— Так-то оно так. Но ведь могут и перспективные новички появиться. Школьный город всё-таки. Люди каждый год приезжают.

— Ха, где ты найдёшь дураков, которые отпустят многообещающих военных из своего города?

— Ну что, спорим?

Лирин обернулась и посмотрела на них. По виду — бывалые путешественники, возможно, зарабатывают на жизнь информационной торговлей между городами.

Саварис тоже явно слушал беседу. Перспективный новичок в Целни. Новичок есть — Лейфон, сильнее некуда.

Но Саварис не стал затрагивать эту тему и заговорил о другом:

— Похоже, мой брат оказался не в силах единолично повлиять на ход боя. Прискорбно.

Его младший брат тоже в Целни. Об этом Лирин узнала во время хоробусной поездки. Зовут, кажется, Горнео. Сейчас на пятом курсе, а значит, наверняка участвовал в прошлом бою.

— Вы с ним в плохих отношениях?

Со слов Савариса создавалось впечатление, что особых эмоций он не испытывает.

— Не в плохих и не в хороших. Но у него, наверное, комплекс неполноценности. Он боялся оказаться в моей тени.

Старший брат слишком превосходил младшего. Лирин не могла понять этого чувства. Настоящих братьев и сестёр у неё не было. И уж тем более не могла понять, каково это — сознавать, что ты как военный с самого рождения обязан жить той же жизнью, что и столь превосходящий тебя брат.

— Наверное, лучше бы у него вообще не было таланта. Может, семейственность и играет свою роль, но талант у него есть. Просто я, к его несчастью, родился первым. Впрочем, меня это мало волнует, — совершенно искренне заключил Саварис, и по спине Лирин пробежал холодок.

— Но он же твой брат.

— И что с того? — отмахнулся Саварис от её упрёка. — От Обладателя Небесного Клинка требуется исключительно сила. И я готов отбросить всё, что будет мешать — не то что брата, а хоть весь род Люкенсов.

После сказанного его улыбка стала чуть шире. Он говорил искренне.

Лирин — сирота. Для неё не существует тех, кто дал бы ей всё тепло своей любви лишь за то, что она родилась. Что-то отняло их у Лирин, и потому она сирота. Она считала, что из-за этого больше, чем кто-либо, понимает значение семьи.

— О, во избежание недоразумений должен объяснить — это не я один такой, такие рассуждения нормальны для Обладателей.

— Как?

— Обладатели — это группа лучших военных Грендана, но нас также можно назвать и группой ненормальных. Почти все мы готовы забыть о чём угодно ради предельной силы. Отличался от нас разве что Лейфон.

Лейфон отличается. Лирин немножко обрадовалась. Саварис не зачислил его в группу ненормальных.

— И возьму на себя смелость сказать, что если бы он волновался лишь о собственной силе, дураки вроде Гахарда не нащупали бы его слабости, и не пришлось бы покидать Грендан.

Но радость её испарилась через секунду.

— Причины, по которым Лейфон искал силу, сложнее, чем у "нормальных" Обладателей вроде меня. Быть может, как раз причины и делали его сильным. Но именно поэтому...

Лирин не знала, как реагировать на слова, которые он произнёс дальше:

— Я спросил себя, не стал ли он ничтожно слаб, лишившись причин?

У Лирин перехватило дух, она лишилась дара речи — а Саварис, не сводя с неё взгляда, вернулся мыслями в прошлое. Он воскрешал в памяти вкус того свирепого боя. Лейфон в Целни. В самом ли деле он стал слаб? Лучше бы не стал. Пусть лучше он встанет на пути Савариса. Он искренне, всем сердцем на это надеялся.

* * *

Бой с Бегемотом длился три дня и три ночи. Три дня они применяли технику за техникой, наносили повреждение за повреждением, дополняли силу силой, накладывали волю на волю, переплетали кэй с кэй и особые приёмы сочетали с великолепными навыками.

— Это уже слишком, ничего не помогает.

В голосе Лейфона слышалась злость. Физически он не ослаб. Что неудивительно — если внутренняя кэй не позволяет выдержать трёхдневного боя, Обладателем тебе не стать. Но психологическое утомление могло уже стать значительным. Когда так долго сражаешься с многочисленными врагами, горы дохлых гряземонстров обозначают успехи. Но Бегемот оказался регенерирующим, точнее, постоянно восстанавливающимся гряземонстром. На нём даже видимых следов от приёмов не остаётся — это и ставило Лейфона в тупик. К тому же, техника боя Бегемота становилась всё изощрённее. Свободно трансформируясь, он иногда вместо общего самоподрыва пытался расставлять хитрые ловушки. Не ослабевал, а словно лишь становился сильнее. Лейфон терял терпение, выдыхался.

Может, он уже на пределе? Он ещё только вступил в подростковый возраст. Способностей в избытке, но нет соответствующей психической закалки. Если выводить из боя, то сейчас. Но неизвестно, будет ли это хорошим решением. Если и погибнет, что с того? Савариса не особо волновала жизнь Лейфона. Беспокоило то, что если он в конце концов сорвётся, то может помешать в сражении. А Саварис так давно не развлекался. Он, в отличие от Лейфона, был охвачен ничем не сдерживаемым возбуждением. Чувство, что можно по полной использовать все приёмы, раскрыть все карты, доставляло почти физическое наслаждение. Бой порождал новые виды взаимодействия, позволял раскрыть в себе новые качества, а встающий снова и снова Бегемот означал, что ещё есть куда расти. А любая помеха может оказаться неприятной. Надо его выводить, принял решение Саварис, но...

— Что, уже разнылся? — заговорил Линтенс, державший сзади последнюю линию обороны.

— Вовсе нет, — процедил в ответ Лейфон.

— И правильно, — кивнул Линтенс. — Тебе ещё не такое предстоит. Ты постоянно сражался с гряземонстрами прежде, и вынужден будешь сражаться в дальнейшем, покуда ты Обладатель. Секунда каприза таит в себе смерть, а нетерпеливость эту смерть призовёт. Ты же убедился на собственной шкуре.

Саварис слышал. Линтенс учил Лейфона работе со стальными нитями, но тот воспользовался ими без надзора и чуть не умер от полученных ран.

— Да.

— Тогда ты знаешь, что от тебя сейчас требуется?

— Терпеть и продолжать бой.

— Вот и продолжай, раз знаешь. А будешь ещё позориться, сам тебя покромсаю.

— Есть.

Из его взгляда ушла нетерпеливость, глаза снова стали пустыми.

Ого... Саварис с удивлением наблюдал за произошедшим. Обладатель кого-то наставлял. Это само по себе неожиданно, а уж когда совет даёт известный своим недружелюбием Линтенс, так и вовсе странно.

Но он продолжил:

— Однако эта битва надоела и мне. Надо бы уже закончить. Двести пятьдесят девять тысяч двести секунд. Слишком долго мы его ублажаем.

— Но как?

По ходу разговора они не прекращали сражаться. Бегемот оставался на ободе, там, где и появился, но внешняя кэй и ударные волны от скоростных перемещений трёх Обладателей, а также самоподрывы Бегемота разворотили покрытие обода — оно выглядело как после безжалостной бомбёжки. Обладатели сражались три дня и три ночи, но сумели лишь остановить продвижение старой особи. Это понимал не только Лейфон, но и Саварис. Только Саварису это нравилось...

— Присмотритесь.

Хмурый взгляд Линтенса указал на Бегемота. Верхняя часть кривого великана торчала над ободом и всё ещё порывалась забраться на город, а с обращённой сюда стороны тела отовсюду тянулись атакующие их щупальца. Изменений в этом невероятных размеров гиганте не наблюдалось.

— Вас ввело в заблуждение превосходство в размерах? Или вы так напряжены, что не заметили изменений? Он стал чуть меньше.

Лейфон издал удивлённый возглас, да и Саварис не поверил своим ушам.

— Не может полностью восстановиться. Вряд ли он стачивает себя самоподрывами. Скорее каждый раз, когда мы используем против него приёмы, какая-то доля — видимо, несколько процентов — нанесённого ущерба оказывается эффективной.

— Даже если и так, не означает ли это, что всё опять сводится к терпению? — спросил Саварис, проскальзывая среди атакующих отовсюду щупалец.

— Чтобы нанести удар, после которого он уже не восстановится, мало просто силы. Вопрос в том, до какой степени могут распылиться клеточные структуры, не теряя при этом контроля. Полагаю, силы в наших атаках было немало, но они не были в достаточной степени направлены на разрушение самой субстанции Бегемота.

— Уж не значит ли это... — пробормотал он, смутно догадываясь, к чему клонит Линтенс, — что Бегемот — не единое существо, а коллективная форма жизни на основе субстанции клеточного уровня или ниже?