Остаться человеком

— Простите? — не понял журналист.

— Труха, говорю же, — проворчал Петр. По всему было видно, что старик недоволен темой беседы. — Словно стружкой гнилой набито.

— Бред какой-то, — Максим полез в карман и тоже достал пачку сигарет. Курить не стал, а бросил на стол. — И что, вообще ничего не работает?

Петр неожиданно придвинулся к гостю:

— А ты проверь,— горячо прошептал он. — Может, ты какие правильные книжки читал? Не то, что я, старый дурак. Может, у тебя с техникой сладится?

— Вы чего это? — Максим удивленно моргал, непонимающе глядя на хозяина.

— Нет, ты послушай...

Договорить Петру не позволила Оксана, которая подошла к мужчинам:

— Случилось что? — поинтересовалась хозяйка.

Петр поднялся и, обхватив супругу за плечи, успокоил:

— Озябли мы. Чего гостей морозишь после парной? Давай уже, выставляй, чего принесла.

Максим переглянулся с Николаем. Фотограф лишь пожал плечами. Дескать, чего тут скажешь — нравы...

* * *

Посидев с мужчинами всего несколько минут, и больше для приличия, нежели с охотой пригубив стопку анисовки, Оксана вернулась в дом.

Медленно, но верно беседа налаживалась.

— И как там в Москве? — Петр неспешно наливал по "новой".

— А чего Москва? — Николай поморщился. — Захочет — приголубит, захочет — размажет ровным слоем по всем кольцевым, и нынешним, и будущим... Короче, нормально все. Как обычно.

— Город, — задумчиво и непонятно к чему обронил Петр.

— Город — страшная сила, — согласился Максим, припомнив любимый в юности фильм. Герой, которого сыграл молодой и талантливый, но рано погибший актер и журналист, очень импонировал Максиму. Была в киношном Даниле какая-то щемящая, близкая и понятная неприкаянность, которая спокойно уживающалась с прямодушной простотой и уверенностью в собственной правоте. Все, как у Максима.

— Не город страшен, — возразил старик. — Страшны жизни, прожитые в нем, души загубленные, грехи свершенные, да надежды рухнувшие.

— Да ты, отец, философ, — Николай восторженно вскинул стопку. — За житейскую мудрость! За философию, идущую от самой земли.

— Шутишь? — Петр подозрительно глянул на фотографа.

— Да какие тут шутки, — чуть пошатываясь, Николай поднялся с лавки. — Знаешь, дед... Вот я с тобой за одним столом сижу, еду твою ем, а ответить мне тебе за гостеприимство нечем.

Петр, лишь вздохнул:

— Тебе и впрямь нечем. Ты на своей дороге стоишь. Хотел бы, да не могу сказать, что путь этот не твой...

Так и не окончив фразы, Петр не спеша скрутил самокрутку.

— А я? — Максим протянул старику зажигалку. — Я на своем пути?

— Пока мне это не ведомо, — неожиданно душистый табак наполнил воздух сладким ароматом.

Николай удивленно вскинул брови.

— Отец, а ты что такое куришь? Уж больно запах знакомый.

Петр раскатисто захохотал:

— Нет, дурные вы все, городские. Мысли у тебя...

— Да ладно, — смутился фотограф. Неудобно получилось. А старикан не промах, сразу смекнул, о чем речь.

Стараясь сменить тему, Николай неожиданно предложил:

— Знаете, Петр, а давайте я вас сфотографирую.

Не дожидаясь согласия, полез под стол за кофром с камерой.

Максим поерзал на лавке, но всё же решился:

— Вы на мой вопрос не ответили. Так что там с моей дорогой?

Петр глубоко затянулся, а затем, словно решившись, уверенно сказал:

— Завтра. Всё завтра. Сегодня дела оставим за калиткой...

Резкий возглас из-под стола, заставил собеседников обратить внимание на Николая.

— Что за чёрт! Да какого хрена здесь вообще происходит?!

Фотограф выпрямился. Полные слез и обиды глаза с горечью изучали останки некогда дорогой аппаратуры.

Даже быстро брошенного взгляда, было достаточно Максиму, чтобы понять — техника испорчена безвозвратно.

Из корпуса фотоаппарата на скатерть сыпалась коричневая труха...

— Плохо дело, ребята — к мужчинам подбежала хозяйка. — Гроза идет. Уходить нужно.

— Вот же! — Петр в сердцах отбросил курево. — Как некстати. Рановато...

— Петр — Оксана резко дернула мужа за рукав. — Гостей уводи, я побегу. Соседей собрать нужно.

— Пусть сигналку зажгут, — Петр говорил твердо, словно отдавал приказы. — Рыбак на речке, коль судьба милостива будет, заприметит... успеть бы только.

Следующие несколько минут в деревне еще стояла тишина, а затем Митрофаново стало похоже на растревоженный улей.

Хлопали двери, причитали женщины, да перекрикивались мужчины.

Уже на бегу, подхватывая переданную Петром сумку, Максим вдруг заметил, что совершенно не слышно собак. Как-то странно для деревни... а еще молчали дети. Ни крика, ни всхлипа.

— Чёрт! — Николай еле поспевал за стариком. — Чёрт, чёрт!!! Да что твориться-то?

— Позже, — на бегу бросил Петр. — Вот укроем всех, тогда и поговорим.

Буквально за считанные секунды тучи заволокли чистое и безоблачное вечернее небо.

Максиму в лицо ударил холодный порыв ветра. Не удержавшись на ногах, репортер кубарем свалился на дно оврага.

* * *

Пещера поражала своими размерами. Каменные своды не наваливались гнетущей массой, напротив — словно сотканные из тумана, они стремились ввысь. Гладкие, словно полированные, черные плитки пола, оказались неожиданно теплыми. Максим так и не смог определить, был ли это камень, или какой-то другой, неизвестный материал.

Отдышавшись после утомительного спуска по каменному лабиринту, журналист в первую очередь принялся осматриваться.

Камни, камни, снова и снова камни. Стены, покрытые то ли причудливым орнаментом, то ли надписями на незнакомом языке. Коснувшись ближайшего выступа, Максим тут же отдернул руку. Ладонь ощутила под собой не холод базальта, нечто другое — очень знакомое, но настолько невероятное, что мозг отказывался это воспринимать.

Между тем, в пещере собрались люди.

Похоже, пришло все население села Митрофаново. Вот Оксана бережно поддерживает под руку маленькую старушку. Вот широкоплечий мужчина, его журналисты встретили еще днем, возле первого от въезда в деревню дома. "Кузнец наш" — так представил богатыря Петр. Вот Клавдия, она по просьбе все того же Петра, угостила москвичей парным молоком. И еще люди. Не знакомые, и чем-то неуловимо схожие друг с другом.

Словно все собравшиеся здесь были пусть и дальними, но родственниками.

Из раздумий молодого человека вырвал возникший из темноты Петр.

— Помоги мне, Максим.

Старик потянул журналиста в центр зала. Покорно следуя за своим проводником, Максим понял, что именно туда, в самый центр странного сооружения, словно по команде, устремились и остальные жители деревни.

Наверное, это был алтарь.

Слабо пульсирующая во тьме колонна возвышалась на постаментом. Собственно, это был даже не постамент, а некое подобие амфитеатра. Правда, зрительные места здесь развернуты не внутрь, к арене, а наружу. Максима пробила дрожь, когда он понял, что жители деревни, медленно — но верно, взбираются по ступеням. Усаживаясь спинами к колонне, люди заполняли своими телами едва заметные ниши.

"Словно огромный кинотеатр" — пришла в голову мысль.

Повинуясь общему порыву, Максим двинулся к ступеням.

— Погоди, — остановил его старик. — Тебе там не место. Нам с тобой не созерцать придется, а работать.

Молодой человек хотел задать вопрос, но Петр оборвал его. Крепко схватив Максима за руку, старик скороговоркой зашептал:

— Началось... Ты только не бойся. Слышишь? Ничего не бойся.

Сухой треск, пронесшийся по залу, заставил Максима вздрогнуть.

Помещение прорезала первая молния. Осветив нестерпимым неоновым светом всё помещение, разряд уперся в центральную колонну.

В воздухе тут же запахло озоном, а спустя мгновение мир взорвался.

Тысячи росчерков ежесекундно разрезали темноту, убивая мрак подземелья.

Казалось, воздух кипел от бушевавшей в нем энергии. Максим с ужасом видел, как вздыбились волосы на голове у Петра. Резкие порывы ветра рвали одежду.

Максим перевел взгляд на ступени.

Найдя взглядом Николая, молодой человек вновь вздрогнул. Лица приятеля расплылось в блаженной улыбке. Можно было подумать, что фотограф безумно счастлив. Вот только струйка слюны, медленно стекающая из уголка рта, да безумный, мутно-блуждающий взгляд товарища, вызывали оторопь...

Максим рванулся к коллеге, но неведомая сила отбросила его назад. Журналист упал. Уже теряя сознание, он заметил радужное сияние, разливающееся по залу. Взгляд невольно нащупал источник этого света — когда Петр приблизился. Губы старика беззвучно двигались, словно заклинание повторяя: "Не бойся".

— Я не боюсь!!!

Крик Максима загремел, наполняя всю вселенную, разрывая пространство и время...

Свет ворвался в самую душу. Свет стал самим Максимом.

Свет стал всем.

* * *

Они сидели на берегу реки.

Максим осторожно сорвал травинку. Покрутил в пальцах. Несильно размахнулся и забросил стебелек в воду. Речушка радостно подхватила нежданный подарок. Закрутила, завертела, и задорно журча, унесла прочь.

— И что было дальше? — Максим чуть откинулся назад, чтобы лучше видеть собеседника.

Петр некоторое время молчал, методично, с явным наслаждением раскуривая сигару.

Максим терпеливо выжидал. Торопить старика не следовало, а потому молодой человек, как бы случайно, заметил:

— Знаете, как-то странно вас с сигарой видеть.

Перт улыбнулся.

— Это теперь странно. Видел бы ты меня раньше — в сюртуке, да при цилиндре. Такой франт был, дамы штабелями ложились.

Выпустив аккуратное колечко дыма, старик продолжил прерванную историю.

— Я ведь тогда только университет закончил. Очень успешно, доложу я вам.

Словно оправдываясь за нечаянное бахвальство, старик тут же добавил:

— Ты сам посуди, мне единственному предложили на кафедре остаться, место очень приличное предоставили. Не моё это всё было. Влекло меня что-то. — Петр задумался, словно сверяясь с давнишними воспоминаниями. — Да. Влекло — это правильное слово. Время хорошее было. Революцией еще и не пахло. Впрочем, я про революцию мало что знаю. Меня она, можно сказать, стороной обошла.

— Дама непредсказуемая,— согласился Максим.

— Это ты о ком? — Петр непонимающе глянул на юношу.

— О революции, — Максим не сдержался и расхохотался.

— Да ну тебя,— Петр вновь приложился к сигаре. — Тогда не только сигары с трубками в моде были. Медиумов развелось, что грибов. Салоны разные, группы студенческие. Одни спиритизмом увлечены, другие историей...

— Как и теперь, — вставил Максим.

— Как и всегда, — эхом отозвался Петр.

Воспоминания захлестнули старика и, подхватив, унесли в далекую юность...

* * *

Отчего студент-медик так серьезно заболел археологией, так и осталось полной загадкой даже для самых близких друзей.

Петра просто манило к себе всё, что дышало прошлым. Все, в чем жила тайна. Пески Египта, загадки Тибета, неизвестность ушедших во тьму истории империй. Загадочные, и оттого еще более страшные, индейцы Нового света.

Будучи ученым, Петр умел любить не только знания, а сам процесс постижения неведомого. Однако, что такое истинная страсть, Петр Малышев познал не сразу. Лишь прикоснувшись к сакральным знаниям о Гиперборее, он понял, что влюблен. Влюблен окончательно и бесповоротно.

Первой, разумеется, почувствовала перемены его невеста. Хохотушка Варенька не одну неделю раненой пичугой билась в холодное стекло новой Петенькиной страсти. Страсть показывала язык, строила забавные рожицы, даже честно пыталась сделать вид, словно смущена. Затем, наигравшись, легко подхватила кавалера, и увела от Вареньки навсегда. Слишком поздно Петр осознал, насколько отдалились его тогдашние увлечения от истинной науки...

В то время Петр был слеп. Весь мир, вся его прошлая жизнь, с друзьями, устремлениями и мечтаниями, растворилась в сказочном названии. Гиперборея. Чудесное сочетание звуков. Неведомая и древняя ритмика, заставляющая сердце юноши биться, вторя неведомой мелодике. Петр совершенно позабыл про сон и еду. Молодой человек в буквальном смысле поселился в эзотерическом салоне мадам Ригведы. Хозяйка не возражала. Порой стороннему наблюдателю — а таковые случались в популярном заведении довольно часто, могло показаться, что она относится к юноше, словно к брату.

Истину знали немногие избранные.

Ригведа была не просто держательницей своеобразного доходного дома. Нередко, облаченная в длинные белые одежды, Ригведа распахивала двери залы Света, и восхищенным взглядам развеселой толпы поэтов и музыкантов представала величественная статуя Аполлона Гиперборейского.

Собрание чествовало Солнцебога, собрание воспевало красоту Великой Жрицы. Ригведа же лишь благосклонно взирала на своих почитателей.

Да, она была истинной жрицей — величественной и милостивой одновременно. Она лучилась чистой энергией любви.

Петр, от рождения несколько застенчивый, на глазах преображался, как только начинала твориться Игра...

Игра — великое действо.

Ягра — так называла этот прекрасный обряд Ригведа. Древнейшее из таинств, высшее наслаждение, подаренное богами человечеству.

Петр действительно преображался. Иначе как волшебством, происходящие с юношей перемены назвать было нельзя. Петр неистовствовал. И это не оставалось незамеченным. Спустя месяц, именно он был избран Ригведой для финального действа, коим неизменно заканчивалась каждый обряд. Неудивительно, что вскоре Петр стал единственным, кому доверялось жертвоприношение Свету. В момент же наивысшего слияния с Космосом, Петр всем своим естеством ощущал снисходящее на него просветление.

Так продолжалось более полутора лет.

Почти два года жизнь молодых людей была наполнена страстью.

Но, нужно признаться, что их жизнь состояла отнюдь не из одних обрядов. И если Ригведа принесла в жизнь Петра Гиперборею, то молодой человек подарил своей избраннице тепло почти домашнего уюта. Да, вместе они обрели любовь...

Доходный дом, доставшийся Ригведе в наследство от тётушки, и так удачно преобразованный в респектабельный салон, приносил солидный доход. Отсутствие финансовых проблем и реализация даже самых потаенных мечтаний принесли в жизнь недавнего студента полную гармонию.

Не утихшая же до конца тяга к новым знаниям, полностью реализовывалась в эзотерических изысканиях. Буквально через неделю после того, как Петр перебрался жить к Ригведе, девушка открыла ему ещё одну тайну салона.

Библиотека. О, что это была за библиотека! Более пяти тысяч томов полностью господствовали в помещении, нисколько не уступающим своими размерами залу Света.

"Обитель Знаний" — смеясь, именовала её хозяйка.

Петр с головой погрузился в мир, досель ему совершенно неведомый. Через некоторое время юноша признался возлюбленной, что поначалу воспринимал их обряды лишь как очередную утеху.

Ригведа нисколько не удивилась подобному откровению, однако строго заметила, что вовсе не похоть толкнула юношу пересмотреть свои жизненные ценности, а Истинный Свет, присутствующий в Петре изначально. И потому он — Петр — дарован богами...