Меченый. (Меченый - 1)

— Пришлось прыгать со стены... В ров...

Потом сообразил, что разговариваю с баронессой, и добавил:

— Извините...

Леди Мэйнария с трудом повернула голову и... обессиленно закрыла глаза.

Сердце резануло болью. Я скрипнул зубами, проверил, насколько хорошо закреплен посох и поднял баронессу с земли:

— Я вас понесу...

Она еле заметно кивнула. Потом прижалась щекой к моей груди и... заснула!!!

...К рассвету я окончательно выбился из сил. И, выбравшись на берег ручья, вломился в бор. Видимо, Двуликому я еще не надоел, так как буквально через три десятка шагов передо мной возникла небольшая полянка, со всех сторон окруженная вековыми елями.

Нырнув под ветви самой большой, я подошел вплотную к стволу, осторожно опустился на колени и положил баронессу на самое лучшее 'ложе', которое можно найти в лесу — толстый слой слежавшейся хвои. Потом забросал ее таким же 'одеялом' и... с трудом заставил себя встать.

'Я скоро...' — мысленно пробормотал я, и быстрым шагом двинулся обратно к ручью...

...Небольшая деревенька, замеченная мною по дороге, как раз начала просыпаться — лаяли собаки, мычала скотина, изредка громыхали двери. Я добрался до крайней избы, перескочил через невысокий заборчик и тихонечко постучал в раму затянутого бычьим пузырем окна.

— Лапоть, ты, что ли? И чего ж тебе не спится-то, Двуликий тебя забери? — в женском голосе, раздавшемся из избы, звучала безысходность.

Я подошел к двери, перехватил посох левой рукой, снял с пояса кошель и достал из него золотую монету — остатки добычи, доставшейся мне 'в наследство' от обидчиков предпоследней 'зарубки'.

Дверь скрипнула, открылась, и из сеней раздался угрюмый вздох:

— Ну, что встал-то? Заходи уже, окаянный...

Я пожал плечами и вошел в избу.

— Ой... Бездушный!!! Спаси и сохрани, Вседержитель! Спаси и сохрани!!!

Осенив себя знаком животворящего круга, заспанная тетка лиственей эдак тридцати вытаращила глаза, набрала в грудь воздуха, открыла рот и... сглотнула. Невесть как разглядев цвет монеты, лежащей на моей ладони.

— Сухую рубаху... а лучше две. Поесть... Кремень, кресало, трут... Пустой мех... — потребовал я.

Хозяйка избы несколько раз кивнула и, не отрывая взгляда от золотого, попятилась к стоящему рядом с печью сундуку.

Крышка с грохотом ударилась о стену, и тетка, выхватив из него какую-то беленую тряпку, негромко пробормотала:

— Мужнина, покойного ему Посмертия... Правда, боюсь, маловата тебе будет...

— Не мне... Пойдет... — буркнул я, и в мгновение ока обзавелся парой нижних и одной верхней рубахой. Правда, все это было изрядно поношенным, но чистым. И, главное, сухим.

— Котомка есть?

— Есть! Как же не быть-то? — тетка сорвалась с места, походя перевернула рассохшийся табурет и метнулась к полатям. — Вот! Держи...

Я положил монету на подоконник, затолкал рубахи в котомку и уставился на хозяйку:

— Поесть... Кремень, кресало, трут...

Та бросилась к печи, вытащила из нее чугунок и с грохотом поставила его на стол:

— Есть каша из бобов... Позавчерашняя... Еще кусок сыра и краюха хлеба...

— Возьму хлеб и сыр. Курицу или поросенка найдешь?

— Сейчас!!! — тетка метнулась к выходу из избы и, не одеваясь, вылетела во двор. Там что-то грохнуло, потом раздался истошный визг и приглушенные проклятия...

...Добравшись до полянки, я удостоверился, что леди Мэйнария все еще спит, быстренько разжег костер, разделал поросенка, нанизал куски мяса на прутья и пожарил мясо. Потом забрался под еловые лапы, присел рядом с баронессой и осторожно прикоснулся ее ноге.

Ее милость тихонечко вздохнула, попробовала перевернуться на другой бок и шарахнулась локтем о корень.

— Проснулись? — спросил я.

— Кажется, да! — ответила она и села. Потом уставилась на свою рубаху, побледнела, молниеносно закуталась в плащ, а потом уставилась на меня...

Видеть ужас в ее глазах было невыносимо. Поэтому я опустил взгляд, развязал котомку и пододвинул ее к ней:

— Сухие рубашки... Переоденьтесь...

Леди Мэйнария промолчала.

Я пожал плечами, повернулся к ней спиной и выбрался из-под ветвей:

— А я пока нарежу хлеб и сыр...

Через пару минут из-за моей спины раздался тихий шорох хвои, а потом — все ускоряющийся топот...

Я вытер кинжал, вложил его в ножны. Потом встал, со вздохом подобрал посох и неторопливо побрел следом за беглянкой. Моля Двуликого, чтобы он не позволил ей сверзиться в какой-нибудь овраг и уберег от переломов и растяжений...

Глава 7. Брат Ансельм, глава Ордена Вседержителя.

Шестой день четвертой десятины второго лиственя.

...Вылетев из метателя, пятиведерный камень описал высоченную дугу и вдребезги разнес мощный четверик . Тяжеленные бревна длиной в десять локтей разлетелись в разные стороны, а над остатками венца повисло облако из пересушенного мха и кусочков войлока .

'Ничего себе!' — удивленно подумал его преподобие. Потом прищурился, поймал ускользающую мысль... и с трудом удержался от довольной усмешки: его идея проверять слухи о деятельности всяких чудаков только что дала ему шанс распространить влияние Ордена на весь Горгот!

Тем временем брат Бенур, командовавший обслугой метателя, повернулся лицом к главной башне Обители, вскинул над собой десницу и демонстративно сжал ее в кулак.

'Отлично!' — подумал брат Ансельм, придал лицу подобающее случаю выражение и отошел от окна.

Все три иерарха, ожидающие, пока глава Ордена составит впечатление о метателе, были мрачны, как грозовые облака. А обвиняемый — сын кузнеца из Мартана по имени Кольер — бледен, как выбеленное полотно.

Добравшись до своего кресла, брат Ансельм сел, положил правую ладонь на символ солнца, левую — на Изумрудную Скрижаль и вперил немигающий взгляд в переносицу изобретателя:

— Рассказ обвинителя соответствует действительности...

Юноша сгорбился и обреченно вздохнул.

— Брат Рон?

Брат Рон, исполняющий обязанности обвинителя, неторопливо встал, подошел к своей 'жертве' и изобразил отвращающий знак:

— Братья во Свете! Как мне кажется, Кольер из Мартана одержим Двуликим, ибо, создавая это непотребство, он знал, что оно предназначено исключительно для убиения детей Его. Поэтому он заслуживает Великого Отлучения. И семи лиственей Воздаяния на серебряных рудниках...

Изобретатель побледнел и зажмурился — видимо, знал, что, даже самые здоровые мужчины, попав на рудники, выдерживали там не больше года!

'Ну!!!' — нетерпеливо подумал брат Ансельм. — 'Шевелись!'

Изобретатель шевельнулся: закрыл лицо руками, сгорбил плечи и, наконец, вспомнил о 'совете' брата Бенуара — повалился на пол и вытянул скованные руки по направлению к главе Ордена Вседержителя:

— Ваше преподобие, это какая-то ошибка: метатель создан, чтобы защищать! Защищать города, замки и монастыри от тех, кто служит Двуликому! С его помощью можно сохранять жизни мирных жителей, не позволяя убийцам уносить их в Небытие...

'Молодец!' — подумал брат Ансельм. — 'Давай дальше...'

— И я совсем не одержим, ибо Верую во Вседержителя! Верую всей душой и всем сердцем! И чтобы доказать это, я готов провести всю свою жизнь в каком-нибудь из монастырей Ордена. Дабы остальные мои изобретения появлялись на свет под присмотром служителей Бога-Отца...

'Задумчиво' посмотрев на обвиняемого, глава Ордена осенил себя знаком животворящего круга, дождался, пока все присутствующие повторят его жест, и шевельнул рукой, лежащей на символе Изумрудной Скрижали:

— Брат Рон?

— Да, ваше преподобие!

— Рвение, направленное на искоренение следов Двуликого, достойно уважения. Однако в данном случае ты слегка поторопился и нарушил одну из главнейших заповедей Вседержителя...

— 'Нет ничего превыше справедливости?' — склонив голову, 'догадался' обвинитель.

— Именно! Поэтому следующие два месяца ты проведешь в молитвах: будешь просить Бога-Отца ниспослать тебе ясность ума и остроту мысли...

Иерарх смиренно скрестил пальцы на животе, посмотрел в небо и 'с душой' произнес ритуальную фразу:

— Благодарю тебя, о Великий, за то, что уберег меня от ошибки и не дал покарать невиновного!

Дождавшись, пока он договорит, брат Ансельм посмотрел на воспрянувшего духом изобретателя и добавил:

— Да, и еще! Я думаю, что будет справедливо, если первые шаги в Ордене брат Кольер сделает с твоей помощью. Думаю, что если ты проявишь достаточно старания, то он сможет еще больше укрепиться в Вере и направить свои помыслы в русло истинного Созидания...

...Когда донельзя счастливого изобретателя вывели из зала и закрыли за ним дверь, брат Рон стер с лица благообразную мину и усмехнулся:

— Да-а-а... Как мало нужно для того, чтобы заставить человека добровольно отказаться от радостей жизни...

— И как здорово, что немногие это понимают... — в унисон ему добавил брат Ансельм. А потом посерьезнел: — Значит, так! Брата Кольера и его метатель отправишь в Парамскую обитель. Естественно, под хорошей охраной. Всех, кто имел отношение к созданию этого оружия и видел его в деле — туда же... Тех, кто тверд в вере — привлечь к работам. Остальных... Остальные не нужны... Далее, ко второму травнику вы должны собрать три десятка таких же метателей и подготовить соответствующее количество стрелков... Кстати, о стрелках — на эту должность отбирай только тех братьев, кто беззаветно предан Ордену... и лично тебе!

— Понял, ваше преподобие! — кивнул брат Рон.

— Что еще? Ах, да: продумай, на чем будут перевозиться метатели в походах, и кто их будет охранять и чинить...

— Понял, ваше пре-...

— Не перебивай! — рыкнул брат Ансельм. Потом заставил себя успокоиться и продолжил: — И последнее: после того, как парамцы соберут первый метатель, отвези его к брату Малюсу в Берн — мне надо, чтобы он создал подходящую емкость под 'Огонь Веры'...

Иерарх вытаращил глаза:

— Спаси и сохрани!!!

Глава Ордена удовлетворенно хмыкнул и проворчал:

— Надо же, догадался!

Брат Рон почтительно склонил голову:

— В который раз поражаюсь вашему умению соединять несоединимое и использовать получившееся чудо на благо Ордена!

— Мне положено... — усмехнулся брат Ансельм. А потом повернулся к брату Фариду: — Какие новости из Вейнара?

Иерарх поднял взгляд к небесам, осенил себя знаком животворящего круга, сложил руки перед грудью и трагически вздохнул:

— Его величество Шаграт второй, Латирдан, отдал душу Вседержителю...

Увидев дурашливую улыбку, заигравшую на губах брата Фарида, глава Ордена почувствовал, что его охватывает гнев. И нехорошо усмехнулся:

— Скажи-ка, а с чего это тебе так весело?

Улыбка тут же исчезла. Уступив место легкой бледности:

— Латирдан умер именно так, как требовалось. То есть после того, как отправил письма своему сыну и вассалам. Все его сторонники, находившиеся во дворце, убиты, а сам дворец перешел под полный контроль графа Варлана и его сторонников. Далее, не без нашей помощи захвачены замки Фьорн, Ож, Саммери, Голон, Геррен...

Его преподобие чуть не задохнулся от бешенства:

— И это ты считаешь поводом для веселья? Скажи, принца Неддара уже убрали?

— Пока нет...

— А графа Мирдиана Улирейского?

— Н-нет...

— А графа Грасса Рендалла, барона д'Атерн и барона д'Ож?

— Н-нет! Но...

— Королевство Вейнар — это не выживший из ума Шепелявый , а эти четыре его военачальника и принц Неддар! — прорычал брат Ансельм, потом запоздало сообразил, что окно башни открыто, а, значит, его голос разносится по всей Обители, и продолжил в два раза тише: — Вейнарский Лев вырос среди хейсаров. Поэтому для того, чтобы начать им манипулировать, надо очень постараться. То есть подвести к нему человека, который умеет держать в руке меч лучше, чем граф Мирдиан и все остальные его военачальники... На это нужно время. А его у нас нет...

— Подвести такого человека крайне сложно. А подкупить или шантажировать тех, кто его окружает сейчас — почти нереально: девять десятых его окружения — это хейсары. А эти ненормальные помешаны на понятии 'верность'... — неодобрительно покосившись на брата Фарида, хмуро пробормотал брат Рон. Потом подумал и добавил: — Но самое плохое не это: Вейнарский Лев верит не во Вседержителя, а в Бастарза. Поэтому, сев на трон и разобравшись с первоочередными проблемами, он очень быстро задумается о расширении королевства, попробует собрать армию и... сообразит, что излишнее миролюбие его вассалов — следствие влияния нашего Ордена!

— Именно! — кивнул брат Ансельм. — Поэтому он взбесится и выметет нас из Вейнара поганой метлой!

— Письмо от отца он уже получил... — виновато пробормотал брат Фарид. — И выехал из лагеря...

— Не меньше, чем с сотней хейсаров, не так ли? — с сарказмом уточнил глава Ордена Вседержителя.

— Да, ваше преподобие!

— И ты думаешь, что люди графа Варлана смогут справиться с таким количеством сумасшедших горцев, не боящихся ни Вседержителя, ни Двуликого?

— Да, ваше преподобие, уверен! Так как отправил им на помощь три сотни братьев из Иверской обители...

Три сотни монахов из сильнейшей обители Рагнара были силой. Поэтому глава Ордена Вседержителя слегка успокоился и повернулся к брату Ламму:

— А что у тебя?

Иерарх пожал плечами и ослепительно улыбнулся:

— В Оммане все отлично. Король Ладвир возжелал придать вере во Вседержителя статус государственной религии и уже назначил дату церемонии Воссоединения . Так что в первую десятину первого травника это королевство станет нашим. Кроме того, позавчера благодарный монарх отписал Ордену очередной лен...

— Какой именно? — заинтересованно спросил брат Ансельм.

— Графство Месс, ваше преподобие... — ухмыльнулся монах. И, отвечая на незаданный вопрос, добавил: — Карантин, объявленный там в конце четвертого снеженя, снят. По причине скоропостижной кончины его светлости графа Дарнеила Месса — увы, несмотря на старания лучших лекарей королевства, спасти беднягу не удалось... Да и членов его семьи — тоже...

— А что с женитьбой принца Бальдра?

— С этим — чуть посложнее... — вздохнул брат Ламм. — Сваты уже в Белогорье. Но аудиенции пока не добились — Седрик Белоголовый, видите ли, не представляет свою дочь замужем за Диренталем-младшим!

— Мда... Чувствую, с ним мы еще намучаемся...

— Справимся, ваше преподобие! — хором воскликнули иерархи. И, описав животворящий круг, добавили: — С помощью Вседержителя...

Глава 8. Баронесса Мэйнария д'Атерн.

Шестой день четвертой десятины второго лиственя.

...Тщательно промыв порез в ледяной воде, я смахнула со щеки злые слезы и обессиленно опустилась на камень: ногу надо было срочно показывать лекарю. Или хотя бы перевязать.

Только вот лекаря поблизости не было. И перевязочного материала — тоже. Или... был?

Сообразив, что для перевязки можно использовать кусок подола, я вцепилась в него руками и рванула изо всех сил. Хрустнуло — и рубашка порвалась. По шву. Обнажив ногу до середины бедра.

Я густо покраснела, вскинула голову, чтобы оглядеться по сторонам, и... застыла: в нескольких шагах от меня стоял Нелюдь! И угрюмо смотрел на мою стопу.