Родственников выбирают

старшим, что именно он понял из обрядов Брака, Благословения Урожая и Дома, те одобрительно покивали.

Глава  8

— Они говорят — кровавые жертвы! — Начал сегодняшний оратор, Ален Кромби, тот самый, что разбирался в церберах. Кто именно "они" оставалось за кадром, но

скорее всего, это были именно Безумные магглы или бездумные маги, забывшие родство. Такие тоже попадались — Уизли, например, именно поэтому считались Предателями

Крови. — Кровавые — вдумайтесь! — жертвы. Не пролив пота — не вспахать земли. Не пролив семени — не зачать сына. А не пролив крови, этого сына не родить.

Может, нам уже и роды запретить, как Темнейшую магию — ведь процесс-то болезненный и кровавый! Что есть жертва, которую приносят маги? Кровь, сила и пот.

Чем она отличается от такой же жертвы магглов? Да практически, ничем, разве что в наше понятие "сила" входят, как физическая, так и магическая составляющие

— не более.

Они говорят: Темные маги ненавидят грязнокровок — какая чепуха! Сильного магглорожденного волшебника с радостью примет любой Род, и Темный, и Светлый.

Простейший ритуал принятия — и магглокровка становится Новой кровью. А ею не разбрасываются, она бесценна. И знаете, почему? Потому что не несет в себе

случайных родовых проклятий. Если Род силен и защищен от них, магглорожденные ему ни к чему.А вот если предки накосячили, обзавелись парочкой врагов, схлопотали

от них порчу — такая Новая кровь вполне способна очистить Род. И ведь просчитывается это элементарно: загляни в родословие, посчитай количество детей,

рожденных каждой парой твоих предков! Это же видно! Если в роду в нескольких поколениях рождается только один наследник — Род проклят. Кстати, Поттер,

я считаю, именно поэтому твой отец женился на магглорожденной. Его отцу не помогло вливание крови Блэков, а те всегда были многодетными. Но Дорея Блэк,

хоть и из многодетной семьи, родила только одного сына — Джеймса.  Значит, дело было в какой-то родовой порче. Такая же проблема сейчас, например, у Малфоев:

Нарцисса Блэк из семьи, где было трое дочерей, а сын у нее всего один, Драко. Значит, Драко должен жениться, как минимум, на полукровке, если не найдет

сильную магглорожденную ведьму.

— Это получается, мы с Драко родственники? — удивился Гарри.

— И не только с Драко, — хмыкнул Ален. — Глянь на досуге Бархатную книгу, там все Родовые связи расписаны. Кто, кому и в какой степени кузен.

"А Хагрид сказал, что Дамблдор отдал меня Дурслям, потому что они мои единственные выжившие родственники, — растерянно подумал Гарри. — Как же так, получается,

что родственники у меня не только среди магглов, но и среди магов имеются! Почему же меня отдали магглам, да еще — таким?"

— Конечно, отыскать бриллиант среди кучи дерьма, — продолжал Кромби — бывает практически нереально. По-настоящему сильные магглорожденные так же редки,

как Великие Магистры среди магов. Один на тысячу, а то и на десять тысяч. А еще нужно учитывать направление вектора магии сопоставимого с Родом.

— А вектор магии — это что? — заинтересовался Гарри.

— Это не "Светлая" или "Темная" магия, если ты так подумал. Это дополнение к родовым Дарам чистокровного, который принимает Новую кровь в род. Вот, к примеру,

если Род традиционно занимается Зельеварением, то им подойдет кто-то со способностями к Гербологии. Или к Чарам. Трансфигураторы принимают Чароплетов и

Зельеваров, тогда из их детей выходят неплохие артефакторы. То есть, таланты родителей в этом случае складываются. А вот если к Боевым магам прибавить

Герболога, то ничего из ребенка не выйдет. Нет, магом он, разумеется, станет, но вряд ли будет обладать Даром, который сможет передать детям.

— А Светлая или Темная магия?

— А это — страшные сказки для тупых магглов. Или таких же тупых магов, которые сами думать не умеют. Что значит — Темная и Светлая? Почему все кровные чары

постепенно объявляются Темными? Потому что какой-нибудь министерский чин падает в обморок от вида крови? Ритуал побратимства: разрезание ладоней, рукопожатие

— кровь к крови. Ритуал принятия в Род: кровь за кровь. Введение в Род Наследника — кровь кровью подтверждаю... Ну и где тут Тьма, скажи мне?

— Одно время считалось, что к разделу Темных относятся те чары и заклинания, которые направлены на разрушение, а Светлые — на созидание. Потом, правда,

одумались — во-первых, Светлые заклинания могут быть не менее разрушительны, чем Темные, а во-вторых, отток сил на них идет гораздо больший. А разрушение

подчас, так же необходимо, как и созидание: вместо того, чтобы к сарайчику-развалюхе пристраивать несколько лишних этажей, не проще ли развеять его в прах,

а уж потом выстроить нормальный дом?

— Сейчас к Темным относят чары, необратимо влияющие на человека, их применяющего — ну и на того, на кого они направлены — тоже. Непростительные заклинания,

числом три: Круцио, Империо, Авада Кедавра. Болевое, Подчиняющее волю(а точнее, лишающее воли) и смертельное. Кроме вреда здоровью и жизни "объекта", каждое

из них приносит вред и "субъекту". Поэтому те, кто часто ими пользовался — Пожиратели Смерти и Авроры, — столь же часто сходят с ума. Статистически (это

было любимое слово на факультете), они все не очень-то нормальны, но чем чаще использовали, тем это виднее невооруженным взглядом. Того же Грюма вспомнить:

псих-психом. И "клиенты" его — треть Азкабана — не лучше. И опять — если вспомнить Грюма... — Грюм, пожалуй, был самым ярким примером, о котором знали

все, а кто не знал, тому быстро объясняли, что к чему. — Если бы ногу и глаз он потерял, пострадав от светлого заклинания, то его просто было бы снять

и вырастить ему новые, и глаз, и ногу. Но поскольку заклинание было темномагическим, без отменного — у нас есть Безумный глаз, спешите любить и жаловать.

Полчеловека, все остальное — протезы.

— То есть, если я правильно понял, достаточно придумать для заклинания Финиту — и оно переходит в разряд Светлых?

— Теоретически — так. Практически — Министерству проще запретить все скопом, чем разбираться с каждым отдельным случаем.

Декабрь проносился мимо Гарри огромным котом на мягких, пушистых лапах из снега. Надо было успеть доделать такую прорву дел, что он не успевал даже вспомнить

о завтраке или ужине. Вместо него вспоминали старосты и тащили его за стол. За питанием малышей на факультете следили внимательно.

Во-первых, он решил, что варить зелья у деда на каникулах — неконструктивно. В его распоряжении всегда была факультетская лаборатория, со всеми полагающимися

инструментами и достижениями последней алхимической мысли: вытяжными шкафами, перегонными кубами и прочими радостями Психического зельевара. Ну да, Гарри

и себя прозвищами не обижал, он не только гриффиндорцам диагнозы ставил...

Во-вторых, надо было позаботиться о подарках к Рождеству. Тут ему существенно помогли девчонки-однокурсницы. Мало того, что они расписали ему правила, по

которым в чистокровных семьях дарили подарки — кому просто открытки, кому сладости, кому что-нибудь более личное — в зависимости от близости к дарящему,

но и посоветовали, где все это заказать. Адресаты получали такие подарки прямо из магазинов, потому что гонять на каникулах свою сову (Гарри назвал ее

Хедвиг), он не собирался.

В-третьих... Вот третье было несколько странным и непонятным. В начале декабря к Гарри подошел староста Стивен Макдугал и сказал, что на доске объявлений

висит список тех, кто остается на каникулы в школе. И если Поттер захочет остаться, то надо вписать свою фамилию. Поттер пожал плечами и сказал, что едет

домой. Через пару дней, после урока Чар декан попросил его задержаться и тоже спросил, не желает ли мистер Поттер остаться на каникулы в Хогвартсе. На

что мистер Поттер, едва сдерживаясь от гнева, заявил:

— Но, профессор, Рождество — это семейный праздник. С какой стати мне праздновать его в школе? Я еду домой.

Декан недоверчиво покачал головой, но спорить не стал и вопрос, казалось, был решен. Только с этого момента Гарри пристально следил за списком на доске,

совершенно не желая, чтобы его имя каким-нибудь случайным образом в нем оказалось. Что за дела, в самом-то деле! Десять лет никого не интересовало, как

Герой магического мира справляет Рождество — а тут вдруг такая странная забота! Не иначе, Хагрид растрепал про Дурслей. А Гарри непременно нужно было попасть

к деду. И потому, что очень соскучился. И потому, что вез деду новые, свежесваренные зелья. А еще — потому, что собирался провести на Йоль обряд Защиты

Дома, а сделать из Хогвартса такой обряд было бы невозможно...

Перед самой поездкой он поднялся в совятню. Хедвиг производила впечатление очень умной птицы, казалось, она понимала каждое слово, которое он произносил,

разве что ответить не могла по-человечески. Поэтому Гарри счел необходимым спросить у нее — как она предпочитает добираться до дома, сама или в клетке

и на поезде. Хедвиг выбрала самостоятельное путешествие — очень независимая птица оказалась. Гарри помахал ей рукой из окна совятни и со спокойной душой

спустился вниз: теперь клетку можно было уменьшить и пристроить в рюкзак. Или вообще не брать с собой — зачем ему дома совиная клетка, которую он не сможет

еще раз уменьшить для обратной дороги? Увеличилась бы она сама, в заклинании можно было задать время на преобразование.

Обратная дорога из Хогвартса в Лондон занимала почему-то вдвое меньше времени. Так что уже в полдень Гарри обнимал деда на маггловской стороне платформы

9 и 3/4. До дома им предстояло трястись на электричке, которая в Суррей уходила через четверть часа. Несмотря на то, что письма Гарри писал деду длинные

и обстоятельные, а дед столь же обстоятельно отвечал, очень многое в письмах не напишешь. Вот как передать смутное ощущение, что вокруг Гарри затеяны какие-то

непонятные игры? Непонятно кем, с непонятными целями? Как рассказать о разнице между знанием и зазубриванием, чтобы описать деду Безумную Магглу? Как описать

потрясение от вида Лонгботтома в теплицах, где вместе с плюшевым медвежонком из Большого Зала бродит свободный дух земли и травы, расправляя медвежонку

крылья за спиной? А как рассказать о том, что чудовищно, до слез, соскучился по деду, по его спокойствию, по уверенности, что все на свете можно решить?

В суррейской электричке Гарри просто вцепился в деда (мог бы — и ногами обвил тоже) — и не отпускал. Только вздыхал прерывисто, вдыхая знакомые запахи

табака и старого дерева. Дед прижимал его к себе и иногда похлопывал по плечу, успокаивая — все уже позади, мы почти дома. И только закрыв за собой двери

дома в Тупике Прядильщика, Гарри в полной мере поверил в это. Словно тяжелый мешок, набитый кирпичами сняли с его спины. Он дома. Наконец-то...

— Отнеси рюкзак к себе и спускайся, — подтолкнул его в спину дед, — а я пока обед разогрею.

Гарри рванув было наверх, затормозил и начал медленно подниматься по знакомым ступенькам. Он хотел снова почувствовать этот старый дом, который принял его

с первого дня и всегда ждал его — гарриного — возвращения. Как бы, наверное, удивились его однокурсники, узнав, что не великолепный Хогвартс с его зачарованными

потолками, двигающимися лестницами и привидениями, а это старое, слегка покосившееся здание, стало для Гарри самым лучшим, самым волшебным местом на земле.

Старый Тоб немного суетливо двигался по кухне. Суп, картошка, котлеты и оладьи — все, что так любит внук, были готовы еще с утра. Надо было только разогреть

их и поставить на стол. Само собой пришло воспоминание о спящем пацане, который не дождавшись его, уснул за столом. Как выяснил Тобиас за четыре месяца

отсутствия внука, есть в одиночестве сам он тоже не любил.

Гарри ссыпался по лестнице:

— Там панель отошла, я поправил, и надо перила ошкурить, это я завтра, наверное, а потом...

— Садись, ешь, помощник! — ворчливо приказал Тоб, пряча в густых усах довольную усмешку.

Глава 9

Гарри не отходил от деда целыми днями. Старик сам почти силой отправлял его погулять: "Что ты целый день со мной, иди с ребятами пообщайся и воздухом подыши.

Не дело это постоянно в доме сидеть, особенно когда такая погода на улице стоит". А Гарри не хотелось, он же еще столько всего не рассказал, они же еще

столько не обсудили. И надо ему было снова и снова слушать степенные рассуждения деда о том, что храбрые люди не звенят словами, как погремушкой, что из

маленьких и смешных медвежат вырастают большие и сильные медведи, которые защищают свою территорию и мало кто пытается оспорить их право на нее. Говорили

и о Грейнджер и ее маггловском отношении к магическому миру. Надо сказать, для Тобиаса многое открывалось с совершенно иной стороны, чем прежде. Он до

сих пор не простил ни Эйлин, ни Сева за их пренебрежительное <<Маггл!>>, но внук подробно и самое главное, совершенно бесстрастно, расписал ему все отличия

между маггловским и магическим мирами — да взять хоть те же писчие перья и их необходимость для магов! Во всем открывались такие пласты и бездны смыслов,

что у Тоба даже голова закружилась, словно не сидел он в старом кресле, в гостиной дома Тупика Прядильщика, а стоял над сияющей

пропастью, в которой переливались целые галактики. Не в том было дело, что Эйлин оказалась чужой, и Сева таким же вырастила, а в том, что она просто не

обеспокоилась объяснить мужу разницу — ту самую, которая в результате разделила их не хуже каменной стены...

— Да, маги и магглы — разные, — говорил внук. — Ну и что? Дело-то не том, чтобы эту разность подчеркивать, а в том, чтобы вписаться. Положим, вот, я — волшебник.

Но если я начну бегать по улице в мантии, размахивать палочкой, проклинать прохожих — где я окажусь, понятно? Правильно — в психушке. Ну, предположим,

удрать из психушки взрослый маг в состоянии, и даже не попасть туда — не сложно. Но зачем? Вот, помнишь, на вокзале, рыжая семья была? И девчонка в ночнушке?

Мне рассказали, что у их родителей репутация магглолюбов, представляешь? То есть, они магглов, типа, уважают и все такое. А не знать элементарного -  какое

же это уважение? Это не уважение, это презрение такое, ксенофобия, замаскированная громкими словами — и только.

То же самое, только — наоборот: магглорожденные в магическом мире. Есть те, которые вписываются, по ним и не скажешь никогда, что они пришлые. К таким и

отношение совсем другое, ребята реально стараются понять и принять другой мир и его законы. Мне в этом плане тяжелее: все помнят, что у меня родители волшебники

и ждут, что я все знаю от

рождения. Так вот, как мне объяснили, сама по себе проблема нашего различия — и не проблема вовсе. То есть, не больше, чем, например, у обычных эмигрантов:

переехать в другую страну, узнать ее законы, соблюдать, если и не все традиции — мало ли, какие традиции тебе не по душе, но, по крайней мере, не устраивать