Роджер, сменивший стиль, теперь "щупал" защиту Учики столь же стремительными ударами, что и сам юноша минутой ранее. Каждое касание его кулаков отдавалось такой болью, будто в тело Отоко вбивали гвоздь. Тут чудовище попыталось сломать ему голень пинком сбоку. Переступив в почти танцевальном движении, молодой человек сместился к дверям одной из палат.
— Черт, — невольно вырвалось у него.
Сил не хватало. Несмотря на то, что чувствовал себя быстрее и выносливее, чем когда-либо, Учики никак не мог пересилить врага. Тот словно предчувствовал каждый выпад, каждый всплеск внутренней энергии, игравшей в мышцах, костях и жилах юноши. Роджер бросил бокс и принялся молотить руками сверху, будто изображая мельницу. Уклонившийся Отоко едва не попался на удар коленом, отразил атаку локтем и понял, что снова отступает.
Прекратить операцию.
Он снова выстрелил в голове, этот чужой, но знакомый голос. И снова что-то произошло внутри Учики. Сила, которую он пытался обрушить на противника, ударила внутрь самого японца. Холодное свежее чувство возникло где-то в желудке.
Перенаправление потока.
И вдруг все тело словно потеряло вес. Учики перестал чувствовать собственное дыхание. Движения стали легкими и простыми, все вокруг мгновенно обрело куда большую тяжесть, замедлилось. Отоко понял, что именно так чувствуют себя наркоманы, впервые приняв дозу. Сейчас он не просто превосходил человека. Сейчас он был вне человеческого восприятия физического мира. И мог не обращать внимания на мелочи.
Роджер тем временем попытался воспользоваться тем, что противник на миг замер. Наследник-чудовище тут же нанес короткий прямой удар. Однако рука тут же оказалась отбитой и уведенной в сторону. Учики вновь пришел в движение и обрушился на врага подобно вихрю. Не дав Роджеру перегруппироваться, он заработал руками с такой скоростью, что отразивший первые три удара Наследник-чудовище пропустил два удара в грудь, каждый из которых способен был размозжить легкое и сломать грудину. Отступая, Роджер увидел кулак Учики за миг до того, как костяшки размозжили ему скулу. Отоко наступал. Вот враг сделал шаг назад, вот его плечо неестественно перекосило, когда вывернулась кость. Чудовище защищалось, но инициатива была им безвозвратно потеряна. Еще два удара по сломанным уже ребрам, пинок в живот, удар в левый висок, отраженный предплечьем.
Как радостно было это ощущение! Сколь прекрасной оказалась способность побеждать! Сейчас он целиком и полностью ощущал власть над схваткой, видел медлительность противника, его ошибки.
В миг, когда за спиной Роджера возник девичий силуэт, эйфория, циркулирующая в крови Учики, слегка утихла и позволила юноше за вихрем боевой радости разглядеть союзника. Китами в полутьме сумеречного коридора коротко замахнулась. Узкое кинжальное лезвие вошло в затылок со страшным костяным звуком, от которого даже в такой ситуации молодому человеку захотелось сплюнуть. Залитые кровью из рассеченной брови глаза Роджера удивленно расширились, руки дрогнули и опустились.
Учики не знал, сам ли принял импульсивное решение, или управляющая сила подтолкнула его. Но он принял исходную позицию и стремительно нанес застывшему противнику самый мощный маваси, который когда-либо видел и исполнял в жизни. Подъемом ступни молодой человек ударил Роджера в лицо, окончательно разрушив его. Голова Наследника-чудовища неестественно извернулась, и из треснувшего черепа выскользнул кинжал. Гулким костяным мешком Роджер рухнул на пол.
— Фу-у-у-у-ух, — выдохнула Китами, когда все закончилось. Девушка шагнула к стене и тронула кончиками пальцев ноющее разбитое лицо. Оно заживало, но боль остаточными всплесками напоминала о себе. — Слушай, Отоко...
— А? — обернулся к ней Учики, снова начав тяжело дышать. Восхитительная легкость начинала выветриваться из тела. Поврежденные ударами врага ткани болели, но юноша ощущал, как энергий заливает поврежденные места, утихомиривая сигналы нервной системы и исправляя механические повреждения. — Что?
— Почему каждый раз, когда мы с тобой оказываемся близко друг от друга, я рано или поздно получаю звездюлей, как здоровый взрослый мужик?
— Э? — он с непониманием мотнул головой. — А... Не знаю.
— Между прочим, нельзя обижать девочек-подростков, — произнесла Китами. — А мне еще нет восемнадцати. Я невинна как дитя.
— Э... — только сейчас Отоко удивленно посмотрел на собеседницу. — Это ты... пошутила сейчас?
— Сама в шоке, — отозвалась Дзюнко мрачно.
— Хе... — юноша, все еще находившийся в не самом спокойном из состояний, едва не расхохотался, и только осознание невероятного удержало его. Ледяная Китами Дзюнко пошутила. — Н-да...
Тут она подняла голову и посмотрела на Учики. Красивое лицо японки с тонкими чертами все еще сохраняло уродливые синяки и шрамы, оставшиеся от ударов Роджера. Но глаза смотрели на него так, будто боли девушка не знала вообще.
— Джонни убили.
Неловкая улыбка, появившаяся на физиономии Отоко секундой ранее, болезненно искривилась. Теперь он был сконфужен, взволнован и расстроен одновременно. И никак не желавший улетучиваться адреналин лишь усугублял ситуацию.
— Т-твою мать!
И именно тогда, в момент смятения, грусти и гнева, лишь только разворачивающихся в душе молодого человека, зазвучала стрельба, и в коридоре появились те самые люди, от которых минутами ранее сбежала Китами. В этот же самый миг изуродованное тело возле молодых людей поднесло руку к разбитому черепу и сгребло в охапку челюсть, ставя ее на место. Ничто не закончилось.
Рим
— Собственно, о чем это мы...
Несмотря на уютный тон, каким мог разговаривать добродушный библиотекарь, советующий молодому любознательному читателю хорошую литературу, Октавиан не казался добродушным. Искусственный апельсин исчез из его руки, словно мужчина проделывал ловкий фокус. Вот только мгновенно ставший серьезным, хищным и тяжелым взгляд и неподвижность застывшей в кресле фигуры вовсе не походили на ужимки сценического чародея.
— Было бы крайне странно утверждать, что все наши совместные ужимки и прыжки преследовали только цель сделать красивую и бредовую постановку. На самом деле я хотел посмотреть, на что ты способен. Раз уж у тебя такая интересная биография.
Октавиан вновь сидел в умиротворенной позе. Сложив руки на животе и вытянув ноги, но Мегуми видела, как напряженно неподвижна эта обманчивая расслабленность. Сэм, сидевший рядом с ней, замер точно так же, весь обратившись в слух. Не сразу девушка поняла, что говорит загадочный любитель театральщины. А когда поняла — перестала обращать внимание на сгустившуюся атмосферу вокруг.
— Сэмюэль Уильям Сандерсон, рожден тридцать три года назад в городе Токио, однако произведен на свет на территории посольства тогда еще соединенных штатов Америки. Произведен сотрудницей этого самого посольства, зачат членом свиты самого посла. Неплохая партия родителей, если уж выбирать, из чьего сперматозоида вылупляться, — Октавиан улыбнулся сказанному, но смешно никому не было, особенно ему. — Однако с жизнью как-то сразу не заладилось. Мать и отец расстались сразу после рождения ребенка и больше не виделись, Сэмми воспитывался в городе Балтимор, где в возрасте двенадцати лет потерял отца. Трагический случай, убийство при попытке ограбления. Тут бы, конечно, надо отдать ребенка матери. Но вот незадача — мать отказалась от родительских прав. И отправился бедный ребенок по этапу, э, то есть, в детский дом. Где просуществовал, не взятый никем в приемную семью, до возраста пятнадцати лет. После этого взят на попечение дальним родственником отца. Тот, однако, тоже прожил всего три года. Трагично, правда?
Вендиго неожиданно развеселился по-настоящему и посмотрел на Ватанабэ из-под опущенных век, будто призывая вместе оценить иронию.
— Такое детство что, выставляют на фабрике заштатных супер героев? Наверняка даже специальный штрих-код есть. Какое-нибудь "тяжелое взросление номер 34278". Прием с умершим родителем заезжен настолько, что считается почти обязательным атрибутом. Но не в нем, конечно, дело, правда?
Октавиан перевел взгляд с неподвижного и беззвучного Сэма на Кэтрин. Та сидела по другое плечо от толстяка, и Канзаки готова была поклясться, что сейчас американка страстно желает съежиться и превратиться во что-нибудь маленькое и незаметное.
— Подбираясь к совершеннолетию, юный Сандерсон перевелся в новую школу и встретил Кэтрин Айрин Винтерс, помеченную в некоторых базах данных как "курьер 18-24". И вот тут-то началось самое интересное. Когда люди одной из тогда еще крайне неофициальных, скажем так, служб, попытались совершить физический перехват важных сведений, они были остановлены и уничтожены в полном составе каким-то чрезвычайно наглым сопляком. Сэмюэль Сандерсон оказался достойным учеником своего попечителя, правда? Скажи, Сэм, как тебе нравился старый пират дядя Джон? О нем до сих пор ходят легенды.
Ватанабэ молчал, и Мегуми решила. Что он не ответит. Но толстяк неожиданно разомкнул губы и без эмоций в голосе ответил:
— С ним было весело.
— Не сомневаюсь. На Кроули работали очень веселые ребята, мне ли не знать. В общем, наш Сэм оказался парень не промах, по всем законам жанра. По тем же самым законам между героем и спасенной девушкой завязались романтические отношения. Однако ровно через год хозяин курьера 18-24 решил перебежать к конкурентам, похитив крайне важный кусочек информации. Тогда-то и пришлось несчастной Кэтрин столкнуться с очень даже страшными событиями. Однако благородный рыцарь Сэм умудрился спасти ее и на этот раз, однако при этом пожертвовал собственной жизнью.
Лицо Вендиго вытянулось в настолько фальшивой пафосной гримасе, что рассердилась даже Мегуми, несмотря на все то удивление. С которым слушала монолог.
И ведь все-таки сходилось. Курьер-мнемоник, противостояние с трикстерами. Да даже то, о чем Винтерс рассказывала — знакомство в школе и все прочее...
Ватанабэ все-таки родился в Японии. Он был сиротой. Его отец погиб? Ну надо же...
Сэму было тридцать три года. Черт, а ведь она до сих пор не знала его возраста.
Октавиан, никем не прерванный, улыбнулся Кэтрин. Певица сидела, опустив голову, и смотрела куда-то на колени Ватанабэ.
— Однако безутешная юная дева и не подозревала, что ее рыцарь не погиб, а был включен в программу весьма эксцентричного ученого по имени Кобаяси, занятого попытками усовершенствовать особый вид существ, называемых в определенных кругах трикстерами. Изувеченное тело залечили, как уж могли, а умерший мозг воскресили до необратимого некроза клеток и восстановили с помощью все тех же технологий, что позволяют нашему другу выжить под автоматным огнем. Но неблагодарное творение сбежало от создателя и было подобрано людьми из числа тех, кто не упустит из рук удобное и смертельно опасное оружие. Так начался путь Сэма, которого милые дамы по бокам видят рядом. Его пересказывать слишком долго и, пожалуй, не слишком интересно. Есть там и убийства, и предательства, и интриги, и даже красивые женщины. Но сей отрезок биографии нашего гостя слишком стандартен для историй о супергерое, чтобы вдаваться в детали. Достаточно лишь сказать, что не так давно цитадель добра и справедливости, сместившаяся из-за Атлантики в Старый свет, отправила бравого суперагента по следу коварного и таинственного злодея. И вот мы здесь, друг напротив друга. Как вам такая картинка?
Ватанабэ пришел в движение. Протянув руку к лицу, он стянул свои вездесущие черные очки и зажал в кулаке. Глаза чайного цвета смотрели на собеседника с выражением, которого Канзаки не могла понять.
— Не то чтобы мне не льстило знание кем-то моей биографии... Но мы уже установили, что доступ к секретной информации у тебя отличный. Иначе нас бы здесь и не было. Чего ты этим сказать-то хочешь?
— Да неужели непонятно?
Вендиго широко улыбнулся, но морщина, залегшая между сведенных бровей, и не сулящий ничего хорошего взгляд сделали улыбку зловещей. Мужчина вновь широко повел рукой, привставая из кресла, и под одиноким светом сценического прожектора на ладони опять возник заводной апельсин. Вдруг прожектор, освещавший их, погас, и на секунду Мегуми ощутила страх. Но свет тут же загорелся снова.
Октавиана не было в кресле. Он стоял в паре метров от них, посреди пустой сцены, приложив одну руку к груди, а вторую подняв над головой вместе с фальшивым фруктом. Фигура, облаченной в вычурный плащ, возвратила себе игривую несерьезность. Только теперь игра была другой.
— Нет среди братии убийц и головорезов с силами выше человеческих жизни настолько идеальной как та, что была у тебя, Сэм Ватанабэ, — держа апельсин на манер гамлетовского черепа, с выражением произнес Вендиго. — Тяжелое трагическое детство, благородные страдания, приведшие к получению сверхчеловеческих сил... Да ты готовый образчик супермена. Совершенный в правильности элементов. Если бы не одно "но".
Он обернулся к Ватанабэ, едва освещаемому во тьме.
— Я видел твои поступки. Я видел, как ты начал играть в мою игру, хотя она была настолько наглой, что не понять этого было невозможно. Я видел, как ты шел ко мне. История с Аль-Йетимом — хо-хо, просто потрясающе! Я наблюдал за тобой гораздо ближе, чем ты можешь думать, и прекрасно уловил суть. Ты знаешь, насколько все вокруг фальшиво.
Заводной апельсин начал раскручиваться в раскрытой ладони, взвивая вверх спираль кожуры.
— Каждый из нас выпекается судьбой и людьми, стоящими за ней, как пирожок. Беспонтовый такой пирожок. Уже много лет мы живем не в реальности, а в постановке, которую рождают символы, за которыми отсутствует всякое наполнение. Человек выпрыгивает из утробы и становится пустой клеточкой, в которую вписывается очередная цифра, якобы делающая его уникальной личностью, индивидуумом. Но весь этот индивидуализм кончается, когда человек отправляется на конвейер биомассы, лишенной всякой возможности, а вместе с ней и желания быть кем-то в реальной жизни. Вместо стремления развивать себя до размеров целого мира, и таким образом делать мир безграничным, человек врастает в нарисованное углем панно на стене. И символы с радостью заменяют настоящее вымышленным, пустым. Даже самая якобы необычная судьба лепится по канонам мифов, которые мы сами придумали, изжевав старые истории. Иногда даже создается впечатление, что все это не по-настоящему, правда? — Октавиан вдруг прервал монолог, ткнул себя пальцем в грудь и зажмурил один глаз, ухмыльнувшись. — Неужели кто-то всерьез поверит, что вот я сейчас стою и кривляюсь, и это жизненно? Но вернемся к делу. Ты, Сэм, на первый взгляд — все равно, что этот апельсин. Выглядит как настоящий, но на самом деле — подделка. И вовсе не потому, что в твоей биографии полно клише.
Вендиго подкинул игрушку, и апельсин свернул кожуру обратно, кувыркнувшись в воздухе, после чего упал в подставленную ладонь.
— Я видел, что ты делал. Я видел, как ты это делал. Я знаю, что ты видишь мир насквозь. Вся твоя бравада в стиле крутого засранца, которого мучают воспоминания о трагическом прошлом, страшных потерях и одиночестве, довольно хороша, но меня не проведешь. Тебя ничто не мучает, ты всего лишь раздражен притворством, в котором поднаторел настолько, что порой начинаешь верить в него сам. Но потом, очнувшись, ты понимаешь, что притворство осталось притворством. Ты развлекался вовсю, гоняясь за Фаустом. Ты наплевал на интересы всех и вся, гуляя по Ливии как во дворе. Ты, в конце концов, пришел сюда, ко мне, на моих условиях, сидишь и слушаешь, как я рассказываю тебе все. Это ли не доказательство твоего безразличия к якобы важным, решающим судьбы мира событиям? Я устранил твоими руками конкурентов, я подверг смертельной опасности женщину, которую ты оберегал пятнадцать лет, но разве все это имеет для тебя значение? Признайся.
