— Ага. Так посчитали, к вечеру вчера должен был прийти. Лёха сутки назад как, приехал. Ты что, зимовья обходил?
— Прямиком топал, на Итыге на коньки встал, да ветер, как назло, в лицо. Я видел, что они на снегоходах прошли.
— Ну что, ещё плеснуть?— предложил брат.
— Сварить хочешь?— соскакивая с полки, прохрипел Сашка.— Всё пока, пойду воздуха дыхну. Отвык уже.
— Что, спёкся?— смеясь, встретил в предбаннике отец.
— Совсем,— стал оправдываться Сашка.
— Значит, не было бани там, где скитался?
— Там сауны, бать. Автоматика. А вот так, как в русской бане, чтобы волна катилась, этого нету.
— Шапку надень, а то уши отвалятся,— посоветовал отец.
— Хорошо,— натягивая шапочку и рукавицы, сказал Сашка, снова направляясь в парную.
Попарились быстро, обмылись и вышли в предбанник, где отец уже приготовил закуску и налил в стопки.
— За мамку, царство ей небесное,— произнёс отец, чокаясь. Выпили, но закусывать не стали.— Рассказывай, где сейчас обосновался?— батя разлил в стопки спирт, себе чуть-чуть.
— Бать, что говорить? Подстрелили малость. Очнулся у двух старцев на Маймакане. Они и выходили. Вертаться не стал, нашёл в Алдане Николая Петровича Вавилова, и сколотили за год с ним дело. Всю братию там прижали, кто ерепенился — вывели в расход. Я оперативную вёл часть, Петрович занимался добычей. Но основную работу делал за границей.
— Начальный капитал с Петровичем делал?
— Нет, бать,— поднимая стопку ответил Сашка.— У Петровича я был только в паях. Металл, правда, весь оприходовался у меня, я им оплачивал из другого дела. Я в КГБ два года сидел. По найму. Мне за это вперёд уплатили. Когда всё обернулось, я свою долю — а это "архивные" деньги — внёс в уставной фонд созданного мною же банка. Мы с заказчиком поровну поделились. Огромные деньги к нам пришли. Очень.
— Много — это сколько?— спросил Владимир.
— Моя доля составила миллиард двести миллионов. Не наличными, а чеком. Чистые деньги.
— Кого подсидели?— отец посмотрел недоверчиво.
— Банки. По капиталу германской нацистской партии,— Сашка выпил и стал закусывать.
— Армейские тогда чего влезли?
— Это, бать, разговор отдельный. Наш "клан" подметил Юрий Владимирович Андропов. Вот тех двоих ребят пограничников, что погибли в начале семьдесят первого года, помнишь?— отец кивнул.— Про события под Аркой он тоже сведения имел, но не лез, тихо подкрадывался, на свой страх и риск. Привлёк в дело одного умника. Очень головастый мужик. Давыдов Георгий Николаевич. Знакомое имя?
— Вона, где всплыл!— отец чертыхнулся.— Матка бозка. Жив, значит, курилка?
— Да, жив. Лучше бы он сдох,— Сашка выматерился.— Их расследование то шло, то умирало, смотря по политической обстановке. Черненко после Андропова занял пост, свернул давыдовскую богодельню, а нынешний, Горбачёв, опять делу ход дал. Всех их мне убрать не удалось в 1981 году, спрятались. Имею в виду людей из давыдовской секретной следственной бригады, там состав подобран был полууголовный. Вот я в том году последних убил. Концы в воду должны были уйти, но нет. Какая-то сука передала всё в армейскую разведку. Я надеялся, что они — мужики умные. Прочитают дело и спишут в архив, но видно кто-то очень большой и тайный настоял, чтобы они копали. Пришлось Давыдова — он на пенсию ушёл — вытаскивать у них из-под носа. Так мы и сошлись на железной дороге лоб в лоб.
— А Петрович?
— Мы всё свернули. Он умирать поехал. На Кубань. Кварц,— Сашка постукал по грудной клетке.
— Шахта проклятая! Ох, сколько душ этот кварц сгубил. Да, что теперь говорить,— отец махнул, предлагая наливать спирт, свою стопку отставил в сторону.— Тебя, значит, они ищут? Военные эти.
— Меня они не достанут.
— Ты что, официально всплыл?
— Да, бать. Вполне,— Сашка достал из куртки, висевшей рядом, британский дипломатический паспорт и протянул отцу. Тот долго вчитывался и спросил:
— Выяснил, стало быть, кем был Кан в прошлом?
— Он был тем, кем был. Таким, каким мы его все тут знали. Но предки его кровей знатных. Королевских почти.
— Вона, как! А своя родня уже не в счёт?
— Свою я тоже сыскал. Ты, бать, почему не говорил, что родная твоя сестра Вера — тётка наша, так получается — в разведке китайской работала, во внешке. Мало того, женой Кану доводилась? Иль не знал?
— Знал,— возвращая паспорт, сказал отец.— Я из-за её дури пятнадцать лет в лагере на нарах пролежал. Она в Гоминьдановской армии была. Когда Мао их на Тайвань согнал, она отряды готовила освободительные, с одним таким и попала в засаду. Погибла. А вот, что Кан её муж, впервые от тебя слышу. Клянусь.
— Я сам, когда документы в Гонконге в банке получил, поверить не мог. Она в шестидесятом году погибла. У них с Каном был сын. Моего года рождения, погиб годом раньше, при штурме монастыря китайской армией. Вот Кан и вписал меня в эту родословную. Точнее, я воспользовался предоставившейся возможностью.
— По англицкой-то ты кто?— смеясь, спросил Владимир.
— Сэр Бредфорд. И ты зря, братуха, смеёшься. Сама королева со мной ручкалась. Там у них в Великобритании за Бредфордами место в палате лордов пустует, правда, лет сто, но есть.
— Вот, батя, уродит же природа. В лорды без мыла влез. Скользкий ты, Сашка, как налим.
— Что ж, сэр Александр Бредфорд,— отец налил в стопки, включая себя,— чисто сделано. Пьём и двигаемся, а то родня исшуршалась.
Было слышно, как из дома то и дело выскакивали и приближались к бане, скрипя снегом.
Глава 10
Войдя в дом, Сашка обомлел, встав в оцепенении. Он знал, что у него много родни, но что столько — предположить не мог. Во всех комнатах стояли, сидели, держа на руках детей, его братья, их жёны, сёстры с мужьями, их дети, дети их детей. Это был огромный цыганский табор. Как только дом сумел вместить всех? Первым, по старшинству, подошёл Игорь, обнял, расцеловал, потом началась вакханалия, полезли все без разбора, не соблюдая очерёдности, его давили со всех сторон, его голову каждый тащил к себе, тянули за уши, волосы, дети повисли на руках, и при этом все в один голос говорили. При таком столпотворении, напрягаясь и сопя, чей-то, лет четырёх, пацан, ещё толком не умеющий сказать двух слов, пролез под ногами тёток и дядек к Сашке и яростно дёргал его за мотню штанов, желая привлечь внимание к себе. Двадцать минут Сашку таскали по кухне, опрокинули посуду, оборвали вешалку, которая не выдержала груза шуб и курток, и если бы отец не гаркнул, вышли бы сквозь стену вместе с ним.
Места всем за столом не хватило. Бабы, так и не садились вовсе, стояли, передавая из кухни по рукам всё необходимое. Мужики уселись бочком, кое-кто усадил малолетних внуков на колени — всё меньше под ногами крутиться будут. Сашке тоже пришлось взять настырного пацанёнка, его невозможно было оторвать, костяшки маленьких пальчиков побелели, но он не хотел расставаться с завоёванным в такой борьбе правом на собственное признание. Выяснилось, что это младший в семье Константина, старшего сына брата Игоря. Первую пили за мать, а потом за всё подряд, вываливаясь на двор покурить время от времени. Застолье длилось до утра. Когда начало светать, остались братья да кум Боян, пришедший с ночной смены на шахте. В семь часов утра, прихватив с собой бутылки и закуску, перешли в баню, где ряды бойцов алкогольного фронта поубавились, многим надо было на работу, остались пенсионеры, да пополнил своим присутствием членство в "Клубе "Пьяный банщик" Проня, явившийся прямо с заседания совета. Пили весь день. В наступивших вечерних сумерках стали сходиться в дом, но уже числом меньшим, в основном, те, кто жил в других посёлках и приехал повидать Сашку. Так продолжалось четыре дня. В последние сутки приходили стрелки, контрольщики, добытчики, промысловики "семьи", они свидетельствовали своё присутствие тремя-четырьмя стопками и уходили. В конце концов накал упал. Сутки втроём отсыпались в бане — Игорь, Проня и Сашка — пока Владимир не стал топить, что подняло всех на ноги. Парились, выгоняя из себя с потом выпитое, ковшами пили брусничный морс. Отец тоже пришёл, но в парную не полез. После пяти часов прогона пошли всей толпой в дом ужинать, где ждал сын Лёхи Иван, пристально вглядывавшийся в дядьку, которому он понадобился. Сашка просил брата прислать сына поговорить, но сразу не удалось, только сели ужинать — пришли члены совета. Они извинились, объявили, что Сашка, согласно его просьбе, выведен из состава "семьи". Тут же кассир выдал ему его долю в рублях и чек на полтора миллиона долларов. Сашка достал из кармана сертификат на четыреста килограмм золота и чек на пятьдесят миллионов долларов и протянул Стерху, выбранному главой совета вместо вышедшего в отставку Прони.
— Это не наши. Взять не могу. Ты нам ничего не должен,— осмотрев бумаги, сказал Стерх.
— Ваши. Это деньги не мои. Кана. Он из "семьи" выбыл бессрочно, не оставив завещания по наследованию, поэтому его сбережения принадлежат "семье". Здесь всё, от первоначальной суммы, полученной мной в банке в 1980 году, до последних начислений процентов с оборота. Деньги чистые, можете их использовать без сомнений и проверок.
— С пятидесяти тысяч вырос до пятидесяти миллионов?— удивлённо спросил кассир.
— Мой банк крутил. Хотите, могу ценными бумагами дать, с этой суммы будете иметь шестьдесят процентов годовых.
— Об этом надо в совете переговорить,— ответил Стерх, забирая документы.
— Не тороплю. Я здесь ещё двое суток буду,— предупредил Сашка.
— Мы, Александр, хотели переговорить с тобой об одном деле,— Стерх замялся.
— Присаживайтесь за стол, говорите. Я секретов не прячу,— Сашка кивнул на свободные стулья.
— Дело такое. Совет "семьи" Проне добра на переговоры не дал. Он вышел из совета и списался на пенсию. Теперь ему идти на встречу никто запретить не в праве. Ты не желаешь к нему присоединиться? Тебя ведь это напрямую касается, не так ли?
— Я не против. Что конкретно вы желаете извлечь из моего там присутствия для себя?
— Ты в курсе их дел. Понятно, что тебе нечего им дать, а нам-то тем более предложить нечего. А идти надо. Даже если они ищут конкретно тебя, ты ничем не рискуешь. Дело своё в Союзе ты свернул, нам же тут жить.
— Я собирался с ними встретиться, но не сейчас, надо время для подготовки. У меня есть кое-что, мало правда. Под удар вы не попадаете, доказать прошлое событие под Аркой они не смогут,— Сашка посмотрел на Проню и спросил его:— Когда ты с ними договорился встретиться и где?
— Через пять суток. Недалече от радарной,— ответил Проня.— Дня через два надо вырулить.
— Добро. Тогда мы пойдём,— Стерх встал, со всеми попрощался за руку, и делегация отбыла.
— Нет. С армейскими тяжело будет договориться,— Игорь сидел в углу кухни, доставал из мешка хариусов и бил их на пеньке молотком по хребту, делая деликатесную расколотку. Иван отделял кости и складывал на тарелку, помогая ему. Потом каждый сам по своему вкусу будет солить и перчить. Лучшего под водочку после бани кушанья нет, не считая наваристого украинского борща, перед приёмом которого надо выпить грамм сто пятьдесят перцовочки.
— Попытка — не пытка,— Проня взял из рук Владимира заиндевевшую бутылку водки, залитую сургучом.— Во какая! Умели же делать. После двух литров упадёшь, бывало, как подкошенный, а утром ничего не болит,— и ловко выбил пробку ударом руки по донышку.— Стозвёздочная. Кому наливать? Подставляйте тару,— все сдвинули стаканы.
— Водок хороших при царе было много,— выпивая медленно, смакуя, сказал отец.— Всех и не вспомню, а вот на вкус определю.
— Бать, а по девкам бегали?— спросил Владимир.
— Ещё как! В Смольный институт,— при этих словах отца все покатились со смеху.
— Ой, батя, не надо рассказывать,— сквозь слёзы стал просить Игорь. — К чёрту этих курсисток.
— Ладно,— смилостивился отец,— а то ещё лопнет чего у вас,— он взял щепоть капусты и отправил себе в рот.— Сашунька, ты там себе не нашёл зазнобу?
— Нет. Мне при моих деньгах да деле моём — сложно. Но одна особа обещала помочь, если что будет плохо. Так что не переживай.
Все переглянулись и начали хохотать ещё сильнее. К полуночи разбились на группки по интересам, обсуждая всякую всячину. Сашка подсел к Ивану.
— Правду отец твой сказал, не такой ты какой-то.
— Дядя. Ты меня позвал — я пришёл. Сижу, жду.
— Я тебя не позвал. Пригласил. Это вещи разные. Мне сказали, что чем-то там втихаря занимаешься?
— И вовсе не втихаря. Не оглашаю только. Ибо этого никому не надо.
— Чем?
— Моделированием глобальных проблем. Понятно?
— Ясненько,— Сашка заулыбался.
— Вот и вы туда же,— Иван привстал, чтобы уйти.
— Ты ещё и обидчивый,— удержал его Сашка.
— Будешь тут обижаться. Кому не скажу, одни усмешки. Надоело.
— Не оттого я усмехнулся, что это хохмочки. Не дуйся.
— Хорошо,— Иван сел.
— А информацию где в этой глуши берёшь?
— Раньше сводки заказывал, караванщики привозили. Сейчас на голодном пайке. Собирался через радарную станцию договориться,— он смолк.— Теперь Пешкова снимут после вашей с армейскими встречи. Так, наверное.
— А в Европу не желаешь?
— Хотел бы. Если возьмёте. Но только в случае удачных переговоров с военными. Если нет — останусь здесь. Я — стрелок.
— Тогда принимай,— Сашка подал руку.— Но тоже с условием.
— Слушаю,— Иван хлопнул Сашку по руке.
— У тебя новый снегоход?
— Совсем. Раза два ездил. Ещё есть старый, но на добром ходу.
— Я с тёткой переговорил, она обещала подготовить всё, что мне надо по списку. Ты заберёшь. Там на двое саней соберётся. Мне свой старый подгони. Если с военными всё будет нормально, мы через посёлок поедем с Проней. Тут тебя и захвачу.
— Когда тёте позвонить?
— Завтра с утра.
— Если это всё, то я пойду. Времени не хочу на застолья тратить,— Иван встал, и быстро одевшись, юркнул в двери, ни с кем не прощаясь, всем было явно не до него.
Глава 11
Сашка с Проней больше суток просидели в бане, закрывшись от всех. Готовились к встрече с военными. Обмозговали всё, со всех сторон, и сошлись на том, что сделать невозможное будет невозможно. Такой получился у них парадокс по имеющимся скудным данным. Думали до головной боли.
