— Вот как... — спустя еще миг молчания, медленно произнесла та, и Адельхайда через силу улыбнулась, успокаивающе погладив помощницу по руке:
— Я сейчас справляюсь одна, и взваливать лишние тяготы еще и на твои плечи нет нужды. Отдыхай и ни о чем не думай. А я... Я сама разберусь. Как-нибудь.
Глава 16
Сентябрь 1397 года, Германия.
На сей раз споров о том, кто войдет в комнату, где содержался связанный Хельмут Йегер, не было, и задержка подле двери случилась лишь для того, чтобы раздать указания, как каждому надлежит себя вести. Фон Редер, услышавши распоряжение молчать и не произносить ни звука, что бы ни случилось, насупился, однако возражать не стал, Фридрих, коему было велено внимательно слушать и тщательно следить за собственными словами, лишь молча кивнул, и только Хауэр хмуро предположил:
— Полагаешь, мы услышим что-то значимое?
— Полагаю, мы услышим что-то нешуточное, — откликнулся Курт, переглянувшись с помощником, и, помедлив, толкнул створку двери.
Йегер вскинул взгляд навстречу вошедшим, на мгновение дольше задержав его на наследнике, и распрямился, молча дождавшись, пока войдут все и дверь закроется за их спинами.
— Ты хотел поговорить, — произнес Курт, подойдя ближе. — И, видимо, это что-то важное. Как ты понимаешь, я не могу выслушать это один на один: после произошедшего здесь не верят даже мне.
— Я понимаю, — негромко отозвался боец. — И в том, о чем я хотел говорить, нет никакой тайны ни для кого здесь. Все равно без их решения не обойтись.
— Какого именно? — уточнил Курт, уже поняв по этим словам, по взгляду, по голосу, что одолевшие его подозрения верны, что услышать сейчас он может только одно, и ничего больше...
— Можно, я сперва спрошу вас, майстер Гессе? — стараясь больше не смотреть в сторону принца, спросил Йегер и, увидев ответный кивок, вымолвил все так же тихо: — Верите ли вы в то, что я рассказал вам все, что знал? Что не осталось у меня за душой ничего, и ничего более вы не сможете от меня узнать?
— Да, — не медля, ответил Курт ровно. — Я верю, что ты рассказал все.
— И... — впервые осекшись, продолжил боец, — остальные тоже?
— Похоже на то, — неохотно проговорил фон Редер, когда Курт обернулся к присутствующим, одарив каждого вопросительным взглядом. — Похоже, что сказано и впрямь все.
— Я вам верю, — серьезно произнес Фридрих. — Я могу и ошибаться, но все-таки не думаю, что вы скрыли что-то, о чем-то не сказали. Я думаю, вам верят все, и отец Бруно, и ваш командир.
— Я ему больше не командир, — сквозь зубы выцедил Хауэр, и бывший зондер отвел взгляд в сторону.
— Да. Все верно. Все, что прежде было моим — больше не мое, и сам я — больше не я. Теперь мне осталось лишь ждать, пока за мною явятся и препроводят на суд, а после — на казнь. Таково мое будущее. Ведь так, майстер Гессе?
— Боюсь, да, Хельмут, — подтвердил Курт, и Йегер кивнул:
— И если бы суд состоялся сейчас, здесь, то и казнь свершилась бы немедля? А если бы не было никакой возможности связаться с вышестоящими, вы имели бы право согласно вашему статусу произвести ее на месте, майстер Гессе. Верно ведь?
— Верно, — согласился он, услышав, как стоящий у двери Фридрих задержал дыхание. — Такое право у меня есть. Но только в том случае, когда иного выхода нет. Сейчас — не так.
— От меня нельзя больше ничего добиться, — еще тише, но решительней возразил Йегер. — Я не смогу сказать ничего нового — ни вам, ни Особой Тройке, никому, потому что уже рассказал все, что мог. От меня больше нет никакой пользы. Суд надо мною принесет только вред Конгрегации: люди Императора станут требовать публичности. Среди них немало недоброжелателей — и Конгрегации, и трона, и они воспользуются случаем, чтобы вбить клин между ними. Если смотреть с одной стороны, то моя прилюдная казнь скажет всем, что с предателями Конгрегация не церемонится и не выгораживает их, но с другой — враги Империи не преминут повернуть это иной стороной. Они станут поминать все произошедшее при всяком удобном случае, настраивая против Конгрегации и короля, и подданных... Вспомните ваше первое дело, майстер Гессе. Весть о вашей неудаче разнесли по всей Германии, эту историю раздули до неприличия, и скольких усилий стоило задавить пущенные слухи...
— Да, — согласился Курт. — Было. Тут ты прав.
— Я, — произнес Йегер, не отводя взгляда, — первым делом сказал о той стороне дела, что касается Конгрегации и Империи, но не стану лгать: все это я понял, изыскивая оправдания для того, о чем хотел просить вас.
Бывший зондер наверняка ждал вопроса 'о чем?', однако Курт молчал, слыша вокруг тишину и видя перед собой то, что видел уже не раз — болезненный, но решительный взгляд; сколько таких взглядов было за годы службы?.. десятки? Кажется, что сотни...
— Ведь вы понимаете, — еще тише продолжил Йегер. — Вы знаете, о чем, майстер Гессе... Не суд меня страшит. Не казнь. А то, что придется смотреть в глаза нашим, отцу Бенедикту или майстеру Сфорце. То, что мне придется снова повторять все сказанное — перед ними, что это потом будут повторять прилюдно, что... Ведь вы сами согласны с тем, что публичность лишь сделает хуже, и с тем, что продлевать мою жизнь нет смысла и пользы. Я осознаю, что предательство — непростительно, но прощения я и не жду, я лишь прошу об одном малом снисхождении. Ведь ваш ранг позволяет вам принять такое решение.
— Если бы все зависело только от меня, — негромко выговорил Курт, — и просить бы не пришлось, Хельмут. Твоих прошлых заслуг вполне довольно на то, чтобы дать тебе хотя бы это. Но ведь ты сам понимаешь, что сегодня, сейчас — я не всецело хозяин положения.
— Да, — согласился Йегер, через силу подняв взгляд к людям у двери. — И потому сразу сказал: хорошо, что здесь присутствуют все, и я понимаю, что не обойтись без их решения.
— Вы... — проговорил Фридрих, запнувшись, и не сразу продолжил: — Вы просите... убить вас?
— Я справлюсь и сам, — по-прежнему тихо, но непреклонно возразил боец. — Просто освободите меня и оставьте в этой комнате наедине с собой и Богом. Это все, что мне нужно. Я знаю, что снисхождения не заслужил, но все-таки прошу о нем, прошу не выставлять меня на позор, а Конгрегации и трону не наносить удара под дых.
— Куда уж, — не сдержавшись, вытолкнул фон Редер, однако на сей раз в его голосе была скорей растерянность, нежели злость. — Ты и так вмазал им обоим от души.
— Знаю, — снова кивнул тот. — Но к чему же добивать...
— Позволить тебе совершить смертный грех я все равно не смогу, — не дождавшись ни от кого более ни слова, произнес Курт. — Но если остальные смирятся с таким выходом — сделаю все сам... Итак? — обернувшись к присутствующим, спросил он прямо, остановив взгляд на фон Редере. — Так что же вы скажете? Будете ли настаивать на том, чтобы я тащил этого человека на площадь к толпе или уймете вашу жажду мести тем, что он просто заплатит жизнью за свою ошибку? Даже суждением Альфреда я могу пренебречь, и единственный, от кого что-то зависит — это вы, господин барон.
— Но не от меня? — напряженно вымолвил наследник, и Курт качнул головой:
— Нет, Фридрих. В силу ваших лет вы ничего не можете решать.
— А в силу моего положения?
— Я уже говорил вам, — терпеливо пояснил Курт, — что в данном случае ваше положение не имеет влияния на ситуацию. Вы могли бы проявить свое покровительство или вовсе снять все обвинения как пострадавшее лицо, если бы не одно важное 'но': Хельмут Йегер не находится под вашей властью, он — под властью Конгрегации.
— И то, что сейчас решается здесь, если будет совершено, — медленно проговорил фон Редер, — ведь будет по большому счету незаконным.
— В каком-то смысле да, — согласился Курт, — но в каком-то — нет. Повторюсь, что мой ранг дозволяет мне совершить суд и казнь на месте при соответствующих обстоятельствах.
— И кто же определяет эти обстоятельства?
— Я. Но сегодня многое зависит и от вас. Да, все сказанное Хельмутом — это попытка найти оправдание его просьбе, но он во многом прав: от публичного суда и казни будет столько же вреда, сколько и пользы, а то и больше. Подумайте, господин барон, желаете ли вы этого; или же сейчас вы позволите мне разрешить две проблемы разом — избавить единожды ошибившегося человека от грядущего позора и пресечь ненужные сплетни и неверное истолкование всего случившегося. На первое, что вполне понятно, вам наплевать, посему призываю вас как следует осмыслить вторую часть приведенных доводов.
— Вы правы, майстер инквизитор, — произнес фон Редер, не глядя на связанного. — И он прав. В том, что его ждет, нет никакой пользы для Его Величества, зато повернуть все это ко злу будет проще простого. Однако — как же справедливость, коей вы служите? Смысл казни не лишь в том, чтобы свершилась месть, и не в том, чтобы уничтожить явление, ставшее опасным, будь то разбойная шайка или единожды предавший союзник. Казнь — это воздаяние.
— Вы хотите, чтобы я четвертовал его здесь? — просто спросил Курт, и тот болезненно поморщился:
— Нет. Для меня главное — безопасность и благополучие Его Императорского Величества. Посему я отступаю, и теперь все решаете вы. Делайте со своим человеком то, что сочтете нужным.
— Это — не нужное, — возразил наследник, — это совсем не нужное, то, о чем вы говорите! Никто не может знать, чем завершится суд Конгрегации и каким будет приговор...
— Я могу, — возразил Курт ровно. — И вы сами знаете, что я не ошибаюсь. Если же вам кажется, что я в силу собственного склада натуры во всем вижу лишь худшее и ожидаю худшего, спросите у моего помощника, прав ли я. Спросите?
Фридрих поджал губы, молча глядя мимо его плеча на своего несостоявшегося убийцу, и, наконец, лишь медленно качнул головой, отведя глаза.
— Стало быть, — негромко подытожил Курт, — решение принято.
— Но что скажет ваше начальство? — все так же сумрачно спросил фон Редер. — Ему вы вряд ли сумеет втолковать все то, что нам, здесь присутствующим, мнится таким понятным и очевидным. Вы не поплатитесь Знаком за свою сострадательность?
— У меня на счету столько заслуг, что сей проступок не станет причиной особенно крупных взысканий, — отозвался он и, помедлив, докончил, обратясь к Йегеру: — К прочему, я совершу скорый, негласный, но все же — суд и казнь согласно обстоятельствам и по праву своего ранга, а вовсе не тайное убийство. В одном господин барон прав, и то же самое у меня спросят наверху: свершилась ли казнь, а не убийство. Ты это понимаешь, Хельмут?
— Да, — не дрогнув голосом, подтвердил тот. — Я понимаю, майстер Гессе. Иного я не ждал и не заслужил.
— О чем вы оба? — напряженно спросил наследник, сделав невольно шаг вперед. — Что вы намерены сделать, майстер Гессе?
— Печать, — пояснил Курт негромко. — Предавший Конгрегацию и свое служение недостоин Печати.
— Это... — произнес Фридрих, тут же осекшись, и, бросив исподлобья взгляд на барона, с усилием договорил: — Это ведь подобно лишению рыцарства.
Губы фон Редера дрогнули, однако вот-вот готовые сорваться слова так и не прозвучали, но очевидно было, что едва не сказал глава личной стражи наследника. Барон, само собою, не испытывал к Конгрегации теплых чувств, а к несостоявшемуся убийце лично тем паче, но — сейчас он увидел человека в положении, в каковом сам оказался когда-то. И не по глупости, как Йегер, не из слабости, не из любви к своим близким, а просто из жажды наживы, и, скорей всего, лишь теперь осознал это, сокрытое до сей минуты в глубине собственной души, и едва не произнес вслух то, о чем сам до этого мига лишь догадывался...
— Да, — подтвердил Курт. — Подобно тому.
— Я это заслужил, — решительно повторил Йегер, не дав наследнику продолжить, и Фридрих поджал губы, опустив взгляд в пол. — Мое признание вы можете считать моей предсмертной исповедью. Я готов.
— Тогда не будем тянуть, — во всеобщей тишине подытожил Курт и, помедлив, кивнул: — Бруно? Твое время. Не думаю, что стоит звать сюда местного священника.
Помощник сделал шаг вперед, остановившись и взглянув на своего новоиспеченного духовного сына с явным смятением. 'Ты уверен в том, что делаешь?', — прочитал Курт в его глазах так явственно, словно это было произнесено вслух, и был уверен, что Бруно не мог не понять его ответа: 'А у тебя есть план лучше?'...
Когда помощник, медленно переведя дыхание, отвел взгляд и приблизился к приговоренному, Курт подумал о том, насколько прав оказался отец Бенедикт. Снова. И в самом деле — во всей Империи нельзя было найти второго человека, вот так понимающего его с полувзгляда...
— Abi in pace[104]...
Бруно он не слушал и не смотрел на приговоренного; краем глаза виделось лицо Хауэра, так и не произнесшего до сей минуты больше ни слова — такое бледное, словно это ему сейчас грозила одна из позорнейших процедур в перечне наказаний Конгрегации. С другой стороны — так оно и было. В каждого из этих парней этот человек вложил частицу себя; не лишь только время и силы, а себя самого, свою душу, разбитую на части и так, по частям, розданную его подопытным, кои за глаза кроют изувера-инструктора последними словами, возносят молитвы о его здравии после каждого боя и готовы убить на месте любого, кто выкажет ему неуважение. До сих пор это казалось нерушимым братством, конгрегацией в Конгрегации — этот лагерь, эти люди, как здесь, так и за его пределами; и что сейчас творится в душе Альфреда Хауэра, какие бури в ней бушуют и какой лед сковывает ее — не мог сказать никто, кроме него самого...
— Всё, — тихо проронил Бруно, отступив от притихшего бойца, и бросил на Курта короткий тусклый взгляд. — Свой долг я исполнил. Дело за тобою.
— Я не хочу, чтобы вы это делали, — снова произнес наследник. — Майстер Гессе, вы меня слышите? Почему не от меня зависит, карать ли человека, причинившего зло мне? То, что вы говорите, больше сходно с риторическими упражнениями либо же впрямую ставит под сомнение императорскую власть в государстве. Вы же и ваши же собратья сами полагаете столько сил на ее укрепление, а теперь отказываете мне даже в такой малости — подарить прощение провинившемуся передо мною человеку?
— Вы еще не Император, Фридрих, — возразил Курт как можно мягче. — И все много сложней, чем хочется. Пока служитель Конгрегации является таковым — не в вашей власти казнить его или миловать... Быть может, вам лучше выйти из этой комнаты? Навряд ли вам понравится то, что вы здесь увидите.
— Нет, — решительно отрезал наследник, распрямившись. — Я останусь.
— Как знаете, спорить не буду, — кивнул Курт и, обернувшись к фон Редеру, протянул к нему руку: — Ваш кинжал, господин барон, окажите любезность. Мои для такой процедуры не годятся.
Фон Редер несколько мгновений стоял недвижно, глядя на осужденного с мрачной тенью во взгляде, и, наконец, медленно, словно бы нехотя, вытянул из ножен клинок, вложив его в протянутую ладонь в черной перчатке. Молча развернувшись, Курт приблизился к связанному и разрезал удерживающие его веревки, отступив назад. Когда Йегер уперся в пол, поднимаясь, затекшая рука соскользнула, и Курт подхватил зондера под локоть, не дав завалиться на бок. От благодарственного кивка внезапно заныли зубы, и пальцы на рукояти невольно сжались до боли в костяшках...