— Мда-а. Переубеждать-то там у себя за морем вы, конечно, научились. Но и восемь трехсоткилограммовых бомб это вам тоже не заяц чихнул. Две с лишним тонны как-никак, плюс ваши бочки с огнесмесью. Вот только бьют они пока недалечко всего-то метров на семьсот, а жаль... Стукнуть бы такими по Берлину!
— А что, налет 'Хейнкелей-111' на вражью столицу в штабе уже согласовали?
— Гм... Что? А, нет. Пока не до этого... Обернитесь ка пан Адам, кого это вы там видите?
Павла удивленно уперлась взглядом в лицо стоящего в отдалении незнакомого майора запенсионного возраста. Что-то в его лице было знакомым... На быстро всплывшей в памяти фотографии, этот мужчина был моложе лет на десять...
'Ну, держись пан разведчик! Пришел-таки сюда один из критиков нашего спектакля, свое фи высказывать. Мдя-я. Но на враках ему меня не словить. Подумаешь, в пять лет он Адама видел, и письмами с Софией обменивался. Нам, 'всепольским героям летчикам' не до всяких там мелочей, мысли наши в горних высях обитаются. И ни хрена этот дед подмены просечь не должен. Ну, с Бо... э-э... в смысле с боевым кличем советских воинов, и вперед на амбразуру...'.
— Пан Залесский?
— Это, с каких же пор, мой внучатый племянник стал звать меня по фамилии? Ну, здравствуй, пропащая душа. А-адам. Подумать только! В два десятка лет и уже капитан. Ты глянь Стась!
— Не перехвалите... э-э... дедушка. Кто его знает, как оно там выйдет. Война ведь дело непредсказуемое...
— Нашел время скромничать! Ну ка, не мешай ка мне твоему двоюрному деду радоваться за наш род! Наград у хлопака на груди столько, сколько у нас с тобой Стась и вдвоем не наберется. А? Каков орел?!
— Да Вацик. У Софии, не смотря на все совершенные ею глупости, сын вырос настоящим воином и рыцарем. Даже швабы его уважают... и побаиваются.
— А говорить-то по-польски почти совсем разучился, и не узнал бы его по говору. Возмужал. Ну, оно и понятно. С пятнадцати лет ведь всего сам добивается... А где ты Йоганна похоронил?
— На лютеранском кладбище в Чикаго, пан Вацлав...
— Пусть покоится миром...
— Вы простили его?
— Бог ему судья...
— Вы тут поболтайте пока, а мне в штаб пора. Поздравляю вас со встречей.
— Благодарю пан подполковник.
— Не забудьте, у вас скоро вылет, пан капитан.
— Не забуду...
— Я тебя Станислав потом сыщу. А ты, ну ка покажись ка, мой мальчик. Красавец! Кабы не кровное родство отдал бы за тебя Анну мою дочь и твою тетку... Хорош! Кстати хоть, сейчас и война, но и помимо Анны другие партии, достойные такого героя найдутся...
'Этого еще мне не хватало! У меня тут последний, можно сказать, 'дембельский аккорд' остался. Уже совсем скоро 'узника фашистких застенков' играть буду, а он мне 'амурные партии' предлагает исполнять. Вот уж хрен! Аусвайс свой перед Загсом съем, и прочими папирами закушу, если силой меня к алтарю потянут...'.
Бодро оттарабанив заученный еще в Москве набор 'воспоминаний' и вопросов о здоровье родни Адама, разведчица включила терпение. Вытерпев неумеренные восторги Вацлава Залесского, Павла договорилась встретиться с ним сразу после своего доклада о результатах вылета. Впереди еще ждал высотный полет на 'Хейнкеле-111' над районом контрнаступления...
* * *
Слух все никак не мог привыкнуть к противному завыванию хейнкелевских "ЮМО". В кресле пилота сейчас сидел Мирон Христенко, из второго набора в дивизион 'Сокол', помимо него и 'американцев' в состав ополченцев попало еще двое советских агентов. Но Мирона Павла сразу стала готовить на командира звена. В рейде на Восточную Пруссию он летал на RWD-11 одного из чехов в качестве штурмана. А в этом полете штурманом был сам командир дивизиона, а Терновский исполнял роль стрелка и одновременно наставника у Христенко. Но терпения дождаться от командира ответов Анджею и в этот раз снова не хватило...
— Радио отключено?
— Именно так.
— Теперь ты расскажешь нам с Мироном для чего вся та возня с бомбами и ракетами?
— Ты решил разыграть тут третью партию, и думаешь, что вам двоим я скажу больше, чем тебе одному наедине?
— Дело не в этом. Просто времени почти не осталось. Нам давно уже пора в плен попадать. А ты все крутишь... Мы ждем, Адам. Но пора бы тебе объяснить, для чего мы тут теряем время. Так как, скажешь?
— А для чего ты думаешь, я вас в этот вылет вытянул? Скажу... Но скажу, только если вы с Мироном, кроме развешивания ушей, будете хорошенько смотреть за воздухом, чтобы нас тут не прищучили!
— Командир иду вдоль реки, переправы скоро будут под нами.
— Вот Мирон молодец, сразу врубился в тему. Ладно уж, приобщайтесь к тайному знанию... Шучу и сам хотел вам рассказать, но до утренних испытаний нашей 'первой ласточки' все как-то недосуг было. Вот эту недостроенную ниточку видите, а за ней у самых болот маленький пятачок, где костры горят. По нам они не стреляют, самолет-то немецкий. Вот здесь завтра утром мы своими ракетными талантами во всей красе и сверкнем...
— А старых наших 'талантов', что уже мало?
— Зря ты Андрюша меня все время дергаешь, но причины твоих опасений мне видны. Вроде бы немцы про наши реактивные полеты уже много чего знают и пора нас уже в плен сдавать. Ан нет, не пора. Допреж нужно боевые испытания новых ракет провести. Да так это сделать, чтобы никакой тевтонский гад в плену даже не вздумал нас поскорейча в расход пустить. Что б пылинки они с нас там сдували...
— Хм. И ты думаешь, что твои ракеты их к этому вот так легко и сподвигнут.
— Безо всяких сомнений. Это тебе не стартовые ускорители. Это боевые, хоть и собранные изо всякой хрени, системы. Восемь... Гм... Уже девять ракет практически готово. Что носами крутите? Да, вроде бы ерунда полная. Всего-то по семь пороховых стартовых ракет навешенных на сварной каркас из уголков и стальных полос, со вставленными в него трехсоткой и баком огнесмеси. И вся эта хрень взлетает с треноги. Но сегодня утром местное начальство от этой "ерунды" было в шоке. Немцы я думаю, тоже все это оценят. Вот для чего ребята мы с вами на этом 'Хейнкеле' сегодня над речкой крутились. И другого столь же удобного случая, "задеть за живое" германских ракетчиков, нам уже видимо не представится...
— Хочешь по немцам их испытать.
— А то ж. И местечко подходящее нашлось. То самое. Видели, как они большой понтонный мост у края болот достраивают? Там, где развилка дорог с нашей стороны.
— Ну.
— Так вот рядом посреди болот малюсенькая полосочка имеется, это гать. Я утром по одной старой карте года 1915 углядел. С их стороны там кроме кустов и невидать-то ничего. Вот если на лодках доставить туда наши ракеты и утречком когда на этой стороне станут кучковаться первые танки и заправщики, по ним треснуть, то такого немцы точно не забудут.
— Но переправа-то быстренько свежих сюда доставит.
— Не доставит. Но это уже отдельный разговор. Мирон разворачивай этого 'коршуна' в сторону дома.
— Слухаю.
— Я тебе дам 'слухаю'!
— Виноват. Так, ест!
— Ну, то-то же...
Набрав еще сотню метров высоты, разведчик над верхним краем кучевых облаков развернулся в сторону Львова. Все трое молчали...
//Черновое обновление от 14.12.13/
Замаскированный командный пункт расположенный вблизи Мёнихкирхена готовился к переезду в Краков, но сроки передислокации уже дважды переносились. И хотя часть штабного персонала уже упаковывала второстепенное имущество, основные помещения штаба работали в обычном режиме. А поезд 'Америка' оставался на запасных путях. Роммель вернулся из радиовагона в штабной салон и сразу был замечен Фюрером...
— Что там, Роммель?!
— Радиограмма от командующего фронтом под Кутно генерал-полковника Рундштедта. Мой фюрер.
— Есть новая информация?
— Да, мой фюрер. Генерал-полковник сообщает, что момент дезорганизации уже завершился, в войсках наведен порядок. Сейчас генералы Бласковиц и Рейхенау своими армиями уже выдавливают поляков из-под Кутно и из Бзурской поймы.
— Пусть поторопятся. Мы не можем до скончания времен возиться с окруженными польскими частями.
— Всего несколько дней, и...
— Слишком долго! Почему мы потеряли столько времени на отражение этого дерзкого флангового удара?
— Мой фюрер. Дело в том, что после того 'звездного налета', на пару дней снизилась активность нашей авиации. За это время поляки могли почти беспрепятственно пользоваться дорогами для передислокации, и даже заняли ряд второстепенных населенных пунктов...
— Геринг, это в ваш сад камень! Вы добавили самолетов для разгрома армии Кутшебы?
— Да мой фюрер. По полученным сведениям, как раз сейчас в небе над Бзурской поймой сошлись около сотни наших самолетов и вполовину меньше поляков. Можно не сомневаться, что это последние польские резервы...
— Мне бы ваше спокойствие... Вы уверены, что в этот раз справитесь с польским 'Летництвом', и сможете сковать врага, лишив его маневра?!
— К сожалению, мой фюрер...
— Опять это ваше 'к сожалению'!
— Я только хотел заметить, что по докладу синоптиков Люфтваффе, завтра погода будет не летной, и поляки могут получить еще один день для маневра...
— Браухич. Уже через два дня все силы нужно собрать для захвата Варшавы. И пусть Рундштедт не забудет, что те 'недобитки' могут помешать нам где-нибудь в другом месте. Их нужно пленить или уничтожить! Никто не должен вырваться из кольца!
— Да, мой фюрер! Как раз сейчас Фон Клюге со своей 4-й армией почти отрезал их от направления на Модлин вот в этом районе. У него достаточно танков и автотранспорта чтобы блокировать их растянутый фланг и тыл. У поляков временно останется лишь одно направление отступления через Кампионский лес к Варшаве, но я уверен и это ненадолго. Главное, что они не станут отступать на восток...
— Господа, эту кампанию пора заканчивать. Роммель, что там от Риббентропа о вступлении в войну России?
— Мой фюрер. Из последнего сообщения можно сделать вывод, что русские тянут время, и пока не желают нести потери. Видимо им нравится, когда каштаны из огня таскает кто-то другой...
— Роммель не смейте так шутить! А Сталин еще поплатится за свое азиатское коварство!
Строгий взгляд рейхсканцлера скользнул по лицам генералов, и хмуро уперся в кружок на карте, обозначающий Варшаву. Этот окруженный стрелками направлений ударов плод многолетних усилий, уже почти созрел, и вскоре должен был упасть в германскую ладонь. И прорвавшееся в последних речах нетерпение Фюрера, снова уступило свое место настоящей арийской выдержке...
* * *
В львовском ресторане 'Венская кофейня' играла музыка. В этот день не было налетов Люфтваффе, и даже сам командующий ПВО города дивизионный генерал Янджеевский сегодня был здесь вместе с большой группой офицеров. А Кэтрин сегодня отдыхала душой. Наконец-то за большим столом собралось достойное ее круга и талантов общество коллег по перу. Помимо неё самой и Поля Гали сегодня здесь наслаждались отдыхом и обсуждали последние новости трое итальянцев из 'Ла Мессаджеро', двое румынов из 'Ромыния Ноуэ' и 'Басарабия', а также большая компания венгров из 'Унгар Ревю' и других издательств соседнего государства. Посыльный из штаба сообщил, что пресс-конференция будет перенесена на час позже, что вызвало недовольный гомон. Несколько человек покинули заведение, но Кэтрин решила еще посидеть. К этому моменту многоязычная светская беседа уже давно успела разбиться на отдельные диалоги, и сейчас американка терпеливо выслушивала свою венгерскую коллегу.
— Завидую вам Катрин. Нам с Милошем не удалось такого увидеть...
— Ну что вы, Агнес. Просто я вовремя приехала. Кстати вы же видели самое начало этой кампании.
— Да нам тоже повезло. Но мы просто случайно оказались в Гданьске, когда германцы пришли наказывать поляков. И на главный участок фронта нас так и не пустили. Немцы хоть порой и блещут галантностью, но так надоедают своими смешными запретами...
— Сочувствую. Но Агнесс, вы упомянули какое-то 'наказание Польши'. А разве это грубое нападение, не является нарушением всех международных законов со стороны Германии.
— О чем вы, Кэтрин? Договор о ненападении между этими странами расторгнут уже давно. Так что Адольфи в своем праве. И честно говоря, поляки со своим гонором мне уже тоже порядком надоели. Такие же зазнайки, как и чехи со словаками. С последними мы, кстати, воевали совсем недавно. Я как раз успела тогда сделать один из первых репортажей.
— Мне казалось, что чехи довольно миролюбивая нация. Разве они часто воюют?
— Да как вам сказать... Гонора-то у них много, а воины они так себе, за это чаще и получают на орехи. Вот и в прошлом году им досталось, и от Адольфи, и даже от здешнего маршала Смиглы. И хозяйственная Польша в тот раз прибавила себе земли за счет трех бывших чешских провинций...
— Гм. Но как такое может быть?! Ведь сейчас сами чехи воюют за Польшу.
— Вот такие они тут все странные. Говорят, когда хозяин часто бьет собаку, та сильнее к нему привязывается... Не пытайтесь понять все эти глупости, милочка. Лучше еще расскажите мне о ваших знакомых американцах. Да-да, мне это безумно интересно...
— Гм. Все самое важное вы уже слышали. Ну, что еще можно про них сказать? Воспитаны они довольно дурно. Кроме, пожалуй, аристократичного поручника Терновского. Вот в ком чувствуется рыцарская кровь! Всегда готов услужить даме. Зато командир дивизиона капитан Адам Моровски, мне совсем не симпатичен. Груб, как настоящий солдафон. Даже в Китае, среди русских, я не сталкивалась с такими хамами... Пыжится, и строит из себя много повидавшего мужчину. Хотя на самом деле — просто зазнавшийся мальчишка, задравший нос, из-за того, что за ним бегает эта польская девчонка...
— Сто-стоп-стоп, Катрин. Уж не ревность ли в вас заиграла? Познакомьте ка меня с ним...
— Ревность?! Вот еще! Хотя он и довольно красив. Но вот его холодность и презрение в глазах...
Потом американская журналистка интересовалась несколькими мужественными и молчаливыми киношниками, прибывшими вместе с Агнес, и с удивлением узнала, что они из шведско-датской частной кинокомпании. К их компании продолжали подсаживаться и заводить свои разговоры другие персонажи... Кэтрин продолжала болтать с коллегами на разные темы, но так и не смогла сама себе ответить на этот странный вопрос. Все-таки что же ее так расстроило в поведении главного героя их с Гали приключения? Несмотря на всю свою грубость, парень, действительно, был достоин восхищения... Всего за пару недель про него узнала вся Польша. Даже генералы отзывались о нем с уважением. Сейчас, по словам Гали, он выполнял какую-то жутко секретную миссию, после которой они, возможно, снова смогут взять у него интервью. Причем это интервью может состояться на замаскированном полевом аэродроме, среди секретной боевой техники! Этот репортаж мог оказаться самым крупным бриллиантом их командировки. Но Кэтрин почему-то гораздо больше думала о безнадежно влюбленной польской девушке. И даже немного завидовала ей...
