Он не мог охотиться — для охоты требуется ясный рассудок, даже у зверя. Лишь пару раз прямо на дороге ему попадалась добыча — равнинная дрофа и крошечный олененок. Они были растерзаны мгновенно.
Мальчик с пепельными волосами, стянутыми на затылке в узел, гордился собой. Он только что убил большого самца йука, не опасную добычу, но очень вкусную. Опираясь на короткое копье, мальчик рассматривал жесткие щетинки на морде йука и думал, как обрадуется мать — она любит сладковатое сочное мясо этих зверей. Акки всего девять весен, но его уже считают хорошим охотником — а ведь он рожден не в племени. Сейчас он покажет добычу, а потом потащит ее в стойбище — сам, хоть йука и тяжелый. Женщины племени таскают тяжести, но она — особенная; как и он, рожденная вне, и она — Лунная Тень. А ее настоящее имя, Соль, может выговорить только Акки.
— Мама! — крикнул он, и голос негромкий, но звонкий был услышан.
— Иду! — женщина бежала к сыну, легко, будто молоденькая девушка, и улыбалась — среди дня, неподалеку от стойбища, им почти нечего было опасаться.
Энихи слышал человеческие голоса. Чувствовал запах только что убитой добычи, и, почти обезумев, свернул в ее сторону и полетел по густым зарослям папоротника.
Акки увидел, как вырвалось из кустов черное тело зверя. Вскрикнула женщина — а черный метнулся к ней, и Акки, защищая мать, бросил копье и попал зверю в бок. С рычанием, похожим на стон, энихи взвился в воздух и всем весом обрушился на мальчика, раздавив ему грудную клетку и разодрав лапой ногу.
Хрипло рыча, оглянулся — женщина бежала к нему. От нее пахло йука и молоком... она бежала прямо на зверя, и тот отступил. Хвост забил по бокам, но энихи пятился, не сводя глаз с женщины, которая упала на колени возле тела ребенка. Кричала протяжно, с надрывом, словно это ей он нанес рану, и не обращала внимания на черного хищника.
Развернувшись, энихи нырнул в заросли и помчался прочь от поляны, где осталась желанная пища.
Астала
Небо выглядело необычно — пришла рыжеватая хвостатая гостья, не звезда, что-то большее. По вечерам гостью видно было сквозь гаснущее пламя заката.
Так бывает, говорили старики. Это всего лишь заблудившееся дитя солнца — ищет мать. Огонек лепил из рыжей глины маленького зверька с пушистым хвостом, похожего на лисицу, и выносил под дневное солнце — пусть мать вспомнит, где ее дитя.
Он пытался снова пристроиться к целителю, но тот лишь покачал головой, беззлобно — нет, сейчас ты не здесь. Толку не будет...
Завязались почки ореха ашот, из которых добывают зеленую краску — красивую, но не очень стойкую. Рынки завалены были зеленым холстом, и посуда, плетеная и глиняная, гордилась нарядными узорами цвета молодой хвои.
Вернулись несколько человек, с которыми Къятта покинул Асталу. Никто не знал его планов. Он наверняка направился на север — большой отряд означал бы объявление войны. Но ведь... какая война, если юг едва ли не благодарен эсса за смерть... своего.
Огонек давно знал, что товарищ жив, и ему плохо. Но по-прежнему ни с кем не поделился этим, кроме Шиталь. А время шло, и до полукровки никому не было дела... как и до пропавшего. Шиталь заверяла, что ее люди стараются разведать, что могут, но, видно, могли мало что.
Мелькнула мысль — пойти к человеку, которого Кайе так ненавидел. Он казался тем, кто поверит, и уж точно тем, кто не станет сидеть сложа руки. Но Шиталь, которой об этом обмолвился, отговорила.
— Ты никогда не узнаешь, может, этим известием своего друга убьешь.
— Я знаю, что Кайе его терпеть не мог. Но тот... нет. Он не притворялся — я понимаю, когда мне врут.
— Разве ненависть обязательна? Есть множество других причин, чтобы желать кому-то смерти.
Ночью все тело свело судорогой. Огонек сначала не понял, зато, осознав, чуть не свалился с кровати и кинулся со всех ног в комнату Шиталь. Ее покои не охраняли, только прислужница спала на циновке у входа.
— Он возвращается! — закричал с порога, и перескочил через ничего не понявшую девушку, видя, что Шиталь только перевернулась на другой бок. Но она тут же села, вырвавшись из-под власти сна.
— Где он?
— Он где-то вблизи Атуили. Нет, не так быстро, у Атуили он будет утром...
Внутренний голос говорил Огоньку — Кайе очень устал, и ему плохо, как никогда раньше.
— Жди меня здесь. — Шиталь встала, не обращая внимания на то, что обнажена; Огоньку тоже было не до того, есть ли что на хозяйке дома.
— Я с тобой!
— Ни в коем случае. К тому же я побегу в виде зверя, это быстрее.
Она кончиками пальцев коснулась его макушки:
— Спасибо! — вмиг собралась и выбежала из комнаты. Огонек высунулся в окно — через лужайку скользнула не человечья тень, но волчицы-итара.
Утро выдалось довольно холодным. Розовую кайму на восточном горизонте не было видно за строем деревьев, и небо казалось монотонно-серым.
Зверь медленно шел, пошатываясь. Он был измучен, и тусклые глаза почти ничего не видели. Шиталь чувствовала — у него не хватит сил даже перекинуться.
Женщина сделала несколько шагов вперед, остановилась.
— Здравствуй. Я знала, что ты будешь здесь.
Энихи стоял, слепо глядя мимо нее.
— Огонек чувствовал твое приближение и сказал мне.
Черный зверь, не в силах больше держаться, лег на слой старой полусгнившей листвы, из которой бурно росли молодые побеги. Шиталь подошла еще ближе, сказала тихо:
— Ты ведь слышишь меня сейчас, хоть и не понимаешь, как понял бы человек. Знаешь, я всегда питала к тебе теплые чувства... даже тогда, когда мы схватились с тобой. А теперь...
Энихи поднял голову. Глаза прояснились немного, в них была человеческая тоска. Он не мог кинуться. Он устал.
— Уже всё, — Шиталь покачала головой, присела на корточки, не сводя взгляда с энихи. — Я не знаю, что с тобой произошло, но это неважно. Обойдусь без этого знания. Помнишь, я сказала тогда, что тебе многому надо учиться? Ты ведь не подумал серьезно о моих словах. Прости. Так будет лучше для всех.
Она уколола его длинной иглой; на острие осталась капля крови. Поднялась, сжала иглу в руке, достала черное кольцо из поясного мешочка.
— Я не знаю обрядов крови — никаких, кроме этого. Узнала о нем, пока ты был еще мал, изучала долгие годы, и надеялась, не пригодится. Тебе лучше остаться зверем. Это подлинная твоя сущность. Тебе незачем возвращаться в Асталу.
Энихи смотрел на нее. Потом тоже поднялся — с трудом. Ничего не происходило, ветерок гулял по листве. Ничего не происходило, только невидимый нож резал тонкие ниточки, отнимая другое обличье. Зверь стоял и смотрел на Шиталь.
Даже когда она повернулась и пошла прочь, все смотрел.
Шиталь умылась ледяной водой из фонтана, окунула в него руки по плечи. Саднящий осадок не смыть...
Переступая порог, встретилась взглядом с мальчишкой. Тот ждал, готовый и к радости, и к печали, лицо заострилось — что-то почувствовал, только понять ничего не мог. А Шиталь увидела эти глаза, эту готовность, и не смогла солгать. Мальчишка слушал на диво спокойно, только место живого тепла занял в нем холодок. И подобное отчуждение царапнуло женщину, как если бы ручная птица, день за днем бравшая крошки с ее ладони, даже головы не повернула на призыв.
— Не сомневаюсь, что он отыщет себе место в лесу, — закончила Шиталь, с виду уверенная в себе, а на деле зависимая от слов полукровки.
— Верни его! — прозвучало. Не просьба, а требование.
— Пойми. Ему так легче. Половина Асталы желала ему смерти, а так он сумеет быть счастлив.
Тевари вспомнил грудной мелодичный смех, мягкие стремительные движения тела, которое наслаждалось каждым прожитым мигом. Стрекозу — там, у ручья — на руке. Губы сжались:
— Верни.
— Нет. Я не хочу войны. А Кайе Тайау, сам или его брат, развяжет ее, хотя бы в отместку за пребывание у северян, — положила руки ему на плечи, — Я благодарна тебе, мальчик. Ты многое сделал для Асталы... И для Тейит, это должно быть важно тебе.
— Ты даже не знаешь, где он пропадал... Может быть, Къятта ошибся, и север ни при чем.
— Я не могу рисковать.
— Ты... меня обманула.
— Да, — Шиталь смотрела серьезно, почти как на равного. — Но у меня не было выбора. Ты можешь жить здесь, продолжать обучение...
— Я ухожу к нему.
Шиталь рассмеялась:
— Не шути так. Если хочешь на север... до Чема или Уми я отправлю тебя. Ты прав, наверное — в Тейит твои друзья и родня. Если боишься за них, их можно вывезти в Срединные земли.
Бабушка... теплые легкие руки, одинаково ловко лечащие рану или пекущие медовые лепешки... Ила, стремительная, острая на язык. Хараи, учивший владеть оружием... Атали... И он сам — пусть слабый, но целитель. Огонек внезапно охрип:
— Я пойду к нему.
— Мальчик, ты не выживешь в лесу в одиночку!
— Я жил с дикарями. Много лун бродил в самой чаще. Можно сказать, я родился в лесу, — Новые нотки прозвучали в голосе. Совсем взрослые.
— Не испытывай свое везение чересчур часто. Если даже сумеешь выжить, где ты найдешь его?
— Найду. Не тебе сомневаться.
— Но он убьет тебя. Это хищник отныне, Тевари. Человек перестал быть.
— Ты не можешь знать это наверняка. Он всегда гораздо лучше понимал своего зверя и управлял им, чем думали окружающие. По крайней мере, я уверен в этом.
Шиталь обняла подростка, но тот остался неподвижен, словно статуя.
— Тебе вовсе не нужно...
— Хочешь держать меня на виду, у вас или у них? Тогда лучше убей.
— Тевари...
— Я делал, что мог, и просто хотел приносить пользу — и мира. Но я лишний на юге и севере.
Вывернувшись из ее объятий, полукровка шагнул прочь из комнаты, но на пороге остановился, сказал медленно, но все так же уверенно:
— А он... будет мне рад.
