— Да. Я — Панфилов,— качнув головой, подтвердил тот.
— Суровцев Пётр Игнатьевич, 1895 года рождения — ваш отец?
— Да,— на лице Панфилова застыло удивление. Такого хода он не ожидал. Присутствовавшие нервно заёрзали, никто из них не ведал о том, что у их начальника есть отец, да ещё под другой фамилией, все знали, что батя погиб в бою на границе.
— Приговорён в 1938 к десяти годам?
— Именно так.
— Ваш отец мостостроитель?
— Совершенно верно.
Проня подтолкнул Сашку, тот полез во внутренний карман, извлёк оттуда портсигар, раскрыл и передал Проне содержимое.
— Тут в соседнем посёлке, в 1957 году умер один матрос. Участник восстания в Кронштадте. Он был солагерником вашего отца в Чёрной Горке под Омчиканом, это Магаданская область. Просил он перед смертью выполнить просьбу друга, передать весточку сыну. В те годы не решились, узнав, что вы по линии разведки Генерального штаба служите. Не хотели навредить. Так вот и пролежало послание это до сего дня. Ныне времена не те, да и вы в чинах больших, кто вас осудит? Отец ваш — не враг народа, быть он им не мог. Он умер в ноябре 1954 года на руках человека, изображённого на фото,— Проня подал снимок.— Второй, стало быть, ваш отец. Они вместе держались на пересылках и в лагере, оба коренные питерцы, а это много значило. Так вышло, что на одном из пересыльных пунктов в их бригаде умер человек, его обменяли с вашим отцом. В те годы так поступали часто. Ваш отец умер под фамилией Ботанюк Евсей Прокопьевич. Архив поднимете, вам это просто, проверите. Ещё есть письмо,— он подал два листка,— и обручальное кольцо. Внутри надпись: "Любимой моей Тоне". Вот эти три послания я вам и передаю.
Панфилов положил фотографию, развернул листки письма и стал читать. Сашка встал и дёрнул Проню за рукав, приглашая выйти. В коридорчике к ним присоединились остальные, сгрудились молча у печи, прикуривая папиросы и сигареты, зажав лейтенанта в угол, к самому жару. Минут через десять Панфилов вышел, взглянув на стоящих красными, влажными глазами, он сказал:
— Извините, мне надо побыть одному.
Все вернулись в комнату, где на столе остались лежать фотография, колечко и листки письма. Сашка стал распаковывать мешок, вынимая харчи, которые Проня складывал на стол. Валерий тоже выскочил и притащил из вездехода свои. Говорить было не о чем. Лейтенант внёс заваренный чайник и, увидев заставленный стол, стоял, переминаясь с ноги на ногу. Сашка взял у него ношу и пристроил в углу комнаты. Воздух в комнате согрелся, стёкла запотели и стали прочерчиваться стекающими каплями. Полчаса спустя Панфилов вернулся. Проня стал разливать из фляги спирт, выставил на краю стола гранёный стакан, наполнил его до половины, положил сверху ломтик хлеба. Все встали и Проня сказал:
— Земля ему пухом.
Выпили, стали закусывать, воды запить не было.
— Вот чего не ожидал уже в этой жизни узнать, так о судьбе отца,— Панфилов посмотрел на Проню.— Там кладбище-то хоть есть?
— Не был, не знаю. Но то, что было у всех лагерей, несомненно. А вот хоронили или просто камнями прикладывали, или в общую, не скажу. Там на оборотной стороне фотографии есть надпись карандашом, её ещё видно. Это номер, под которым похоронен. Обнадёживать вас не хочу, но думаю, что от 1954 года должна сохраниться.
— Спасибо вам. Не знаю, кто вы, но спасибо. За то, что сохранили. Мать моя, она жива, восемьдесят восемь скоро, про это кольцо мне с детства рассказывала. Спасибо.
— Не нам. Кронштадскому матросу спасибо. Он сберёг. Ему и поклон,— Проня стал снова наливать.— Давайте, мужики, и его безгрешную душу помянем, долю его тяжкую. Родился он в 1902 году, а с 1921 — бессменный лагерник. Тридцать четыре года на каторге. Он не намного отца вашего пережил. Умер в 1957, через два года после освобождения, от туберкулёза.
Военный народ закусывал мороженой квашеной капустой, которая чуть оттаивала, но была со льдом и похрустывала. Сашка и Проня, как бывалые выпивохи, только нюхали хлеб.
— Как вы насчёт того, чтобы продолжить переговоры?— спросил Панфилов после паузы.
— Нам к вчерашнему добавить нечего. Наш человек с дороги не прибыл. Давайте начнём, только вы — первые,— Проня встал и принёс чайник.
— Что, Юрий, тебе слово,— обратился Панфилов к Гунько.
— То, что вы вчера сказали, нас удовлетворило,— начал тот.— Не буду скрывать, мы вели запись. Возникли вопросы. И ещё, мы предполагаем, что о событиях на железной дороге вы узнали много раньше, чем мы появились в Охотске.
— Слухами земля полнится,— ответил Проня.— Мы не скрывали от вас, что знаем это.
— А не пойди мы в ваш регион, вы бы к нам на переговоры не пришли?
— И это правда. Зачем нам в чужие дела соваться, башку подставлять. Но вы настойчиво стали искать, мы и решили встретиться, время своё и ваше сберечь. Нам ведь прятать нечего,— отвечал Проня во вчерашнем духе.
— Мы перебрали всё и пришли к выводу, что вы знаете много больше, чем сказали.
— Это ваши предположения. Хотите большего, давайте факты.
— Хорошо. Обработка ваших голосов дала интересные результаты,— Гунько посмотрел на Сашку в упор, но тот не отреагировал.
— Вы нам результаты звукоскопии не суйте. У нас в тайге телефонов нет. Говорите прямо, что вас не устраивает?— Проня пошёл ва-банк.
— У вашего напарника очень характерный голос.
— И что?
— Да в общем-то ничего, но нам хотелось бы получить объяснения, для укрепления доверия.
— Спрашивайте,— предложил Сашка, вступив в разговор.
— Сколькими языками вы свободно владеете?— спросил Гунько.
— Скажем, 50... Поверите?
— Вполне.
— Если вы хотите выяснить ещё что-то, давайте, чтобы не возвращаться,— предложил Сашка.
— Вы знаете, что у вас с голосом?
— Конечно. Если имеете в виду модуляции.
— Именно они нас и насторожили.
— Вам объяснить не могу. Научно это недоказуемо. Меня ловили, пытались ловить на этом спецслужбы в Индокитае. Я в курсе существования такой экспертизы. А что ваша "машина" выдала?
— Что вы — нелюдь.
— Хорошая аппаратура. Я считаю быстрее, чем ваш головной компьютер, в любых системах.
— В темноте видите?
— Увы. Этим качеством не обладаю. Пользуюсь фонариком, как и все.
— А ещё есть какие-то аномалии?
— Я не считаю это ни сверхспособностями, ни аномалиями.
Наступило продолжительное молчание. Все сидели в задумчивости. Инициативу взял на себя Панфилов, он сказал Евстефееву:
— Павлович, расскажи им кратко суть дела, доставшегося нам из КГБ. Если они причастны, не помешает, а нет — тоже не велика потеря.
Двадцать минут Евстефеев рассказывал уже известные Сашке события, участником которых он был. Промелькнули и фамилии Давыдова, Скоблева, Ронда. Упомянуты были и алмазы. Сашка прервал монолог Евстефеева словами:
— Да, мои люди транспортировали алмазы. Именно они и были убиты в поезде Москва-Свердловск в 1981 году. В купе вкачали какую-то химическую гадость, а потом застрелили, но на этом мои отношения с той группой закончились. Я снял три партии алмазов и сказал им до свидания. Больше мы не общались.
— Вот это кое-что проясняет,— заметил Гунько.
— Вам,— сказал ему Сашка.— Вам, не мне. Хочу вам заметить, что "клан" к этим транспортировкам не имел отношения никакого. Это моё личное дело. Я организовывал сеть доставки и после убийства своих людей счёл за благо убраться подальше. В этом деле были замешаны крупные люди, даже вы со своей армией им не соперники. Сотрут в порошок.
— Но взять у них не побоялись?— с улыбкой спросил Панфилов.
— А это не зазорно. Они давали гарантии безопасности, слова не сдержали, стали торговаться о сумме возмещения, я плюнул на них и взял столько, сколько посчитал нужным. Жадность не впрок им стала. Это чисто уголовная специфика подпольного мира, так поступают все без исключения. Только риска в том, что я их надул, не было. Мы в контакт вступали заочно. По лесному телеграфу. А вот то, что вы нам рассказали по поводу цепи убийств, так это уголовная разборка. Вам это проверить просто. Вы информацию сумеете извлечь, у вас все каналы под рукой.
— Вы в курсе, что КГБ занимается делом по алмазам?— спросил напрямую Панфилов.
— Знаю об этом, но меня это мало пугает. Да, мои возили ворованное, и что? Сами мы к алмазам не прикасались, как их проводили мимо кассирования — нас не касалось. Мне КГБ дать нечего. Абсолютно.
— Другие какие-то услуги вы оказывали? Заказные убийства?— совсем в лоб спросил Гунько.
— Нет. Могли бы, но не решились. Это очень солидный след оставляет, нам этого не надо,— Сашка сказал правду, заказных убийств он не брал.
— След в чём?— спросил Гунько.
Ему ответил Евстефеев:
— Юра, тот, кто заказывает, может подставить под камеру, а потом держать на поводке.
— Совершенно верно. Хомут на шею вешать — резона нет,— подтвердил слова Евстефеева Сашка.
— Валерий, покажи им новинку,— приказал Панфилов Потапову, тот нехотя извлёк из кармана целлофановый пакетик и протянул Проне, тот сидел ближе. Проня развернул и высыпал содержимое в ладонь. Это были Сашкины капсули от силиконовых пистолетов, он не стал брать в руки и произнёс:
— Надо это было ещё вчера нам в нос сунуть и не ходить вокруг да около. У этой гадости есть хозяин. Я с ним не знаком, но оружие видел. Очень дорогое. Полмиллиона ствол стоит. Как оно тут оказалось, сами выясняйте, нам с западными спецслужбами дел иметь не хочется, мы ведь в Европе кое-что имеем, а они там правят бал, не политики. Информацию на это оружие можно получить через ИНТЕРПОЛ. Оно уж года полтора как стреляет по миру. Пресса пишет, что это не по линии уголовно — мафиозной, а той, где правят сверхденьги.
— Часто бываете в Европе?— спросил Гунько.
— Юрий Ефимович,— назвал его Сашка по имени и отчеству.— Не надо меня тянуть за хвост. Я работы у вас не прошу, наниматься не намерен, мне своих забот хватает.
— Значит, вы занимаетесь финансами?
— Допустим, так. Даже если я вам скажу, что оказывал услуги вашим агентам в Европе, и вы меня заочно знаете, это не поможет вам меня подцепить.
— Вот оно как!— удивился Гунько.
— Я же вам сразу сказал, что в Союзе мы чисты. Добычу свернули, дело наше в Европе.
— Что так?— полез в разговор Евстефеев, это была его вотчина.
— Климат ухудшается. Металла меньше не стало, но условия так накатывают, что стало тяжко со снабжением. И в грязных делах участвовать не хочется.
— Совсем не понял,— Евстефеев замотал головой.— Поясните.
— Что тут неясного. Перестройка. Плюрализм. Новое мышление,— голосом Горбачёва ответил Сашка и продолжил уже своим.— Вы что, на Луне живёте? Сводки вам перестали подавать ваши аналитики?
— Саш. Не надо им про это говорить. Они ведь армейские. Они в политику не играют,— Проня встал.— Пойду чаёк согрею, пообедаем и двинемся стрелять, если желаете посмотреть.
— Нет, вы посмотрите на него,— Сашка указал на выходящего из комнаты Проню.— Их не касается. Ещё как касается. У нас на Севере почти всё исчезло. Голодным много накопаешь? А доставить необходимое тоже не дадут. За каждым углом с ломом поджидать будут.
— У вас отнимешь!— рассмеялся Евстефеев.— Шиш с маслом дадите.
— Так ведь потому и сворачиваем. За углом-то стоять будет тот, кто вынуждено разбойником станет. Жрать-то и семью кормить надо. Простой работяга и будет этим бандитом.
— Всё верно. Нам, военным, эту кровь лить и придётся,— Панфилов смахнул крошки со стола.
— Мужики,— Сашка вытащил из мешка бутылки.— Это вам в коллекцию,— протянул Евстефееву "белую головку",— мы слово держим. А эти выпьем, — он поставил на стол три бутылки "Посольской".— Мы отвлеклись. Не по теме диалог пошёл. Я вернусь обратно, а то у этой темы скользкая дорога, суток не хватит, чтобы обсудить, да и не докажем мы друг другу ничего, время рассудит. Итак, пока я в транспортировку не влез, всё чисто у нас было.
— А влез зачем?— Гунько был настырный.
— Платили вперёд и наличными. Кто же откажется. Валюта мне нужна была, вот и взялся. Я хозяина этого большого не знаю, но партии, изъятые мной, лежат мёртвым грузом до сих пор. Если они вам в расследовании помогут, готов предоставить, но не бесплатно. Этого позволить себе не могу.
— Вы что, не реализовали?— не поверил Гунько.
— Нет. Не решился. Партии эти в Союзе. Боялся я след оставить.
— Разве сложно реализовать?
— Дело в том, что в мире существует монополия на алмазы. Её контролирует "Де Бирс". И как не крути, с таким объёмом, как наш, на их скупщика попадёшься. Концерн же этот и советские реализует, а определить, откуда наши — пара пустяков. К тому же, я думаю, что они партии, что давали в перевозку, описывали, и не исключено, что сам концерн был причастен к кражам. Смекаете?
— Велика ли партия?
— Пятьдесят миллионов долларов. Если огранить, то полмиллиарда. Я цен не выяснял. Монополист не разглашает своих тайн. Примерно говорю. На готовый товар ценники в любом ювелирном магазине есть, технология огранки известна, тут секрета нет. Я вам пятьдесят называю по ценам чёрного рынка, они ниже диктуемых "Де Бирс" втрое.
— Прилично вы их обокрали,— Гунько охнул.
Сашка посмотрел на него и ответил:
— Далось вам это слово. Ещё раз акцентирую. В нашей среде воров нет. А если один отнимает у другого — это не кража. Это плата за отсутствие мозгов.
— Что ж, беру обратно,— Гунько замахал рукой в свою сторону.— Однако цена?! За такие деньги мы не можем купить.
— Я готов к обмену.
— Вам надо оружие?
— Что вы! Я вам — алмазы, вы мне — германий на пятьдесят миллионов долларов по курсу мирового рынка.
— Германий вам зачем?
— Электроника просит. Его продать проще. Купить всё можно в мире, продать тоже.
— Что, Сергей Сергеевич,— Гунько обратился к Панфилову.— Металл хоть и стратегический, но не уран.
— А как будем обменивать?— Панфилов был согласен на такой вариант.
— Я дам вам точное место, где лежат партии алмазов, вы их забираете и сбрасываете на станцию к Пешкову германий. Желательно упаковать в ящики. Под тушёнку.
