А затем грифон остановился у залива над армией, оказавшейся в ловушке и неспособной добраться до моря, которое было ее конечным пунктом назначения. Волны врагов надвигались все ближе, окружая последних воинов сетью из окровавленной стали. Отчаянные вылазки наносили удары по рядам окружения только для того, чтобы отступить или умереть. Изможденная кавалерия наполовину прорубила путь сквозь атакующих, но лошадям подрезали сухожилия, а всадников поволокли вниз. Менее чем один из десяти конных рыцарей дожил до отступления.
Защитники падали снова и снова, устилая траву и кровавую грязь своими врагами. Но командиры их врагов не заботились о жизнях своих собственных солдат. Эти жизни ничего не значили по сравнению с их ненавистью ко всему, за что боролись защитники, и каждая жизнь, которую они тратили, чтобы сокрушить своих врагов, только подпитывала силу Тьмы, которой они служили. Опять и опять они теснили последних воинов грифона, пока крошечная кучка воинов не встала у залива на вершине холма, отчаянным кольцом окружив высокого человека, чей меч сверкал во тьме колдовства. Этот меч вырос, заполнив поле зрения Кенходэна, гудящий и рычащий, сияющий яростью солнца, холодный, как звезды, в то время как кровь шипела и поднималась паром с его острого лезвия. Лезвие пылало неугасимо, незапятнанное пролитой кровью, затягивая его сердце в горло и разрывая его рыданиями.
Музыка была панихидой, когда тьма поглотила холм, подавляя знамена грифонов, сокрушая смертью то, что никогда не могло быть побеждено в подчинении. И пока арфа плакала, Кенходэн снова увидел опоясанный морем остров, когда холодная слава разрушения спиралью поднималась от его стен и башен над морем, подобно сверкающему зеркалу. Но на этот раз... на этот раз он увидел, как вспыхнул огонь.
Вспыхнуло сияние, жизненная сила последних белых волшебников Контовара с ревом взмыла в небеса миллионом пылающих вершин. Они разогнали облака в стороны и обрушились на завоеванный континент, и там, где они касались, было разрушение. Почва и камень вспыхивали, как трут, текли, как воск, и клубы пылающего дыма скрывали неописуемое опустошение. Города горели, как смола, превращаясь в руины вымирания. Крепости коротко зашипели, как только что брошенный в топку уголь, а затем взорвались паром и щебнем. Армии рабов кричали единым ужасным голосом, отвратительным предсмертным криком целого континента, когда их пожирали, но разрушения были слишком масштабными, слишком ужасающими, чтобы их можно было понять.
Кенходэн съежился перед ним, когда музыка прогремела до своего крещендо, обрушиваясь на весь мир ураганом потерь, разрушений, горя, воспоминаний и невыносимой утраты... а затем, к счастью, между одной нотой и следующей, все закончилось.
Наступила тишина, и Кенходэн вздрогнул, втягивая воздух, спасаясь от древнего ужаса. Пот пропитал его, а мышцы превратились в воду.
Он медленно открыл глаза. Чернион лежала ничком, сцепив руки на затылке в хрупкой защите, ее плечи вздымались. Базел все еще стоял, но только сомкнутые челюсти удерживали его на ногах. Его глаза были полны ужаса, они смотрели в никуда, в то время как уши были плотно прижаты к черепу. Каким-то образом он вытащил свой меч, несмотря на заклинание музыки, но лезвие дрожало в его руке, и свет костра волнами отражался от стали. Скакуны стояли как каменные, великолепные конные скульптуры, вырезанные из сердца вечности песней арфы. Даже Венсит опустился на колени, сбитый с ног арфой, и его плечи вздрагивали, а слезы пламенем покрывали его щеки.
Кенходэн покачал головой и попытался подняться... и его мышцы повиновались ему, как будто ничего не случилось. Он чувствовал себя заключенным в собственном теле, но это тело двигалось легко, со всей своей привычной гибкостью. Он выпрямился и встал, глядя на покрытый кольчугой чешуи утес драконьей глотки, наблюдая, как пар из его пасти освещает луну, а огромные глаза Торфрио были полуоткрыты, из-под тяжелых век струился неровный зеленый огонь.
Затем голова медленно опустилась. Извилистая шея изогнулась, наполовину обхватив его там, где он стоял, и прижав могучий подбородок к земле. Зеленые глаза были не более чем в ярде над головой Кенходэна, и они медленно открылись, чтобы показать ему невероятную глубину этих древних зрачков.
— Я чувствую бурю времени, — медленно прогрохотал дракон. — Правда проходит через годы, юный убийца.
— Ты знаешь меня, — сказал Кенходэн, и его голос прозвучал твердо и размеренно в потрясенной пустоте ночи. — Ты тоже знаешь название этой мелодии?
— Да, юный убийца. Я знаю "Падение Хакроманти".
— Ты знаешь это, Сын Огня, но что это значит для тебя?
— В смысле, молодой убийца? — зеленые глаза вспыхнули, как костры. — Как странно, что ты спрашиваешь меня об этом! Но момент временной бури еще не наступил. Еще нет!
Кенходэн проглотил отказ. Ему хотелось задать еще несколько вопросов, но он не осмеливался. Тайна и опасность окружали его; если он когда-либо сомневался, то больше не мог. Не после того, как он во второй раз попробовал эту разрушительную музыку. Если он мог добиться этого только с помощью арфы, что еще он мог сделать? Какие еще секреты скрывались внутри него, ожидая слишком скорого пробуждения от одного-единственного неразумного ответа? У него был только Венсит, чтобы направлять его, и если волшебник не мог ответить на его вопросы, Кенходэн не осмеливался нарушать его планы, задавая их другим. Впервые он принял это полностью... и, к своему собственному удивлению, без горечи.
Молчание длилось, казалось, целую вечность, прежде чем Торфрио, наконец, нарушил его еще раз.
— За то, что ты сделал, сделаешь и можешь сделать, юный убийца, — прогрохотал дракон странно формальным громом, — я к твоим услугам. Я перенесу тебя через Беллуотер.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Планы волшебников
Кенходэн обнаружил — не совсем к своему удивлению — что это было не так просто. Торфрио мог бы унести их в своих когтях, но не без того, чтобы серьезно их не поранить, если предположить, что лошади просто не умерли от страха, что делало такой подход несколько нежелательным. И, к сожалению, у них не было ни времени, ни инструментов, ни материала, чтобы построить такие платформы, которые порабощенные драконы черных магов несли в Контоваре. Торфрио оставалось предложить последнее средство, хотя он сделал это с явным отвращением.
— Ты должен сесть мне на спину, юный убийца — ты, твои друзья и кони. Я не могу лететь с тобой, чтобы не закрывать свои крылья, поэтому я поплыву.
— Но...
— У меня толстая чешуя, широкая спина. Я не могу пострадать от таких, как ты, нападающих на меня, и ты не можешь упасть. Это единственный способ.
— Я... понимаю.
Кенходэн беспомощно повернулся к Венситу, но волшебник только улыбнулся и кивнул в знак согласия. Казалось, он оправился от арфы, хотя Базел все еще был потрясен, а Чернион... Кенходэн боялся, что ее рассудок сломался. Она проявляла не больше воли, чем новорожденный ребенок, позволяя им толкать или вести ее с места на место, но совершенно не двигаясь по своей воле. Венсит увидел тень вины на лице Кенходэна и тихо отвел его в сторону.
— Не беспокойся о пограничнице, Кенходэн. Она поправится.
— Но почему она была так сильно затронута? Почему она сейчас не выздоравливает?
— Возможно, потому, что у нее было меньше предупреждений, — предположил Венсит. — Ты знаешь, в отличие от Базела или меня, она никогда раньше не слышала "Падение Хакроманти". Или, возможно, у нее меньше защиты от своих мертвых. Но она поправится, хотя это может занять еще несколько часов.
— Если ты уверен, — с сомнением сказал Кенходэн. — Но насчет этой поездки на драконе...
— Это должно сработать. В конце концов, спина Торфрио длиннее и шире, чем палуба "Повелительницы волн". И он умеет плавать, как бы сильно ему ни была ненавистна сама мысль об этом.
— Почему он должен это ненавидеть?
— Красные драконы — огненные драконы, самые могущественные из всех драконов, но все они ненавидят воду. — Венсит усмехнулся. — Ее достаточно, чтобы погасить огонь даже князей-драконов. Конечно, для этого потребовалось бы много воды, но различия между их природой и сферой действия и природой воды проникают прямо в кости, поэтому Торфрио идет на большие жертвы, чтобы помочь нам.
— Но выдержат ли это лошади?
— Скакуны понимают нашу нужду так же хорошо, как ты или я, и Глэмхэндро достаточно готов. После того, как я поговорю с остальными, они даже не поймут, что происходит. И, — волшебник продолжил более оживленно, — мы должны сделать это быстро. Скоро рассветет, и для Торфрио было бы гораздо лучше оказаться подальше, прежде чем кто-нибудь увидит его и догадается, где мы пересекли границу.
— Это имеет смысл, — сказал Кенходэн и решительно повернулся к Базелу.
Венсит наблюдал за ним с меланхолическим внутренним весельем. Кенходэн каким-то образом принял командование — немалое достижение, особенно учитывая многолетний опыт и достижения Базела. И все же перемена была неизбежна, потому что скрытая часть его души зашевелилась, выводя его за пределы понимания кого бы то ни было, кроме самого Венсита.
Базел Бахнаксон был сильной, жесткой личностью, способной стоять непокоренной перед лицом демонов, дьяволов и самих Богов Тьмы, но он тоже признал новую силу Кенходэна. В речи или манерах градани не произошло никаких изменений, но теперь именно Кенходэн привел в движение всю их группу, проследил за перегрузкой вьючных животных и решил, как поступить с Чернион... и сделал все это так естественно, даже не осознавая, что дает указания защитнику Томанака — двум защитникам Томанака, считая Уолшарно — и последнему белому волшебнику во всем мире.
Базел поднял глаза, когда по указанию Кенходэна расседлывал одну из вьючных лошадей, и встретил улыбку Венсита своей собственной ухмылкой. Он был воином, реалистом и защитником Томанака. Ни один защитник бога войны не был застенчивым и склонным к уединению типом, а Базел был еще менее застенчивым или склонным к уединению, чем большинство избранных Мечей Томанака. Но при всех его собственных выдающихся достижениях, при всей сосредоточенности, стальной целеустремленности его личности, в Базеле Бахнаксоне было очень мало высокомерия. Там, где он был способен руководить, он будет руководить; там, где казалось, что следовать лучше всего, он следовал, не теряя собственной уверенности, своей непоколебимой верности целям и обязательствам, которые были его собственными. И на данный момент, как бы то ни было, Кенходэн был человеком, лучше всего подходящим для командования.
Волшебник тщательно подготовил вьючных лошадей и кобылу Чернион к переправе, по очереди прикладывая руки к их ушам и мордам. Его глаза блестели, когда он что-то шептал им, и их пот от страха высыхал, и они становились такими же послушными, как Чернион.
Успокоив лошадей и упаковав их снаряжение, Базел подтянул седло кобылы и посадил в него убийцу. Чернион не сопротивлялась, когда он поднял ее легко, как ребенка, и спокойно села в седло, но и не попыталась взять поводья.
Торфрио неуклюже спустился к реке, и они последовали за ним, держась подальше от увенчанного остриями хвоста. Приземленный дракон казался неуклюжим, но этот внешний вид не обманул Кенходэна. Для этого он слишком хорошо помнил смертоносную скорость черного дракона.
Голова Торфрио покачнулась, когда он приблизился к воде. Его глаза блестели ярче, чем когда-либо, а дыхание в ноздрях свистело, как ураганный ветер, когда он собрался с духом и опустил одну переднюю ногу в холодную реку.
Пар поднимался с шипением доменной печи Дварвенхейма, но Торфрио неуклонно продвигался вперед, пока вода не коснулась его огромных плеч. Белые облака пара, пронизанные многоцветным блеском его чешуи, перламутром переливались под умирающей луной, и он повернул голову и посмотрел в ответ нетерпеливыми, сияющими глазами. Его могучий хвост свернулся в виде пандуса, и путешественники перебрались по нему ему на спину.
Жесткая чешуя не поддавалась даже копытам скакунов, и путешественники садились верхом, чтобы сэкономить место, поскольку плоская поверхность массивной спины была ограничена, несмотря на огромные размеры дракона, выпуклыми мышцами крыльев и остро зазубренным позвоночником. Кенходэн и Глэмхэндро ехали у основания шеи дракона, остальные растянулись позади, и Торфрио скользнул вперед. Его голова была высоко поднята, а шея рассекала воду, как нос корабля, в то время как волны били его по бокам, их гребни при прикосновении превращались в пар, хотя ни одна из них не достигала путешественников.
Кенходэн тихо улыбнулся, прислушиваясь к свистящим звукам дыхания Торфрио и глубокому, ворчливому грому того, что почти наверняка было произнесено — по крайней мере, по драконьим стандартам — проклятиями всей воде, но комментировать их казалось невежливым.
В самые засушливые месяцы ширина Беллуотера составляла более мили, а сейчас стала намного шире. Вода булькала, когда Торфрио продвигался к дальнему берегу, но это было долгое дело. Пар окутывал их на протяжении всего перехода, и это озадачило Кенходэна, потому что чешуя Торфрио не была особенно горячей. Теплой, да, но не горячей. Была ли антипатия между его внутренней природой и водой еще глубже, чем предполагал Венсит?
Когда они наконец добрались до дальнего берега, Торфрио едва мог сдерживаться достаточно долго, чтобы они могли высадиться. Как только последнее копыто коснулось земли, дракон выскочил из воды, взмахнув массивным хвостом, и окатил изумленного Базела волной, отливающей лунным золотом. Кенходэн подавил смешок, когда Торфрио встряхнулся, как рассерженный кот. Только когда он пролил последнюю, неприятную каплю, дракон снова повернулся к Кенходэну.
— Что ж, юный убийца. Ты переправился... и сухим.
Юмор мог — а мог и не быть — объяснить акцент на последних двух словах, подумал Кенходэн.
— Мы благодарим тебя, Сын Огня.
— Не благодари меня. Сделка честная и справедливо заключена. Пока наши пути не пересекутся во время шторма времени, пусть твой меч сияет в победе. Прощайте!
Последнее слово исчезло во внезапном порыве ветра, когда дракон взмыл в ночное небо. Могучие крылья сотрясали реку, обдавая их лица своим прохладным дыханием, словно ураган, приправленный острыми специями. Кенходэн пошатнулся, отброшенный на три шага назад ударом этих огромных крыльев, а Торфрио стрелой устремился вверх, к полудиску заходящей луны, с невероятной скоростью. Он уменьшался с той же поразительной быстротой, и Кенходэн повернулся к Венситу.
— Что дальше? — сухо спросил он во внезапно наступившей тишине.
— Я предлагаю уединенный лагерь, — ответил Венсит с улыбкой. — Нам всем не помешает немного отдохнуть после этого... напряженного вечера.
— Слушайте, слушайте, — тихо пробормотал Базел Бахнаксон.
* * *
Вулфра из Торфо сидела в своем саду камней и с кислым неудовольствием наблюдала за утром. Ее окружали идеальные статуи мужчин и женщин, на каждой из которых было выражение ужаса и шока, и она неприятно улыбнулась, протягивая руку изящно вырезанной фрейлине, с безнадежным лицом стоявшей рядом с ее изысканно вырезанной деревянной скамьей. Яростное голубое пламя заплясало на кончике пальца волшебницы, играя на каменной руке, и ее улыбка стала ярче, когда пронзительный крик заполнил ее разум.
