Вторично на крыльцо выполз Евлампий.
— Бес, бес меня попутал. Совсем плохой я стал,— запричитал он, ковыляя к стоящим и отстранив деда Павла, рухнул Сане на грудь.— Что ж это деется? Как же это я оплошал. Глаза совсем видеть перестали. Иль ты, Санька — оборотень.
— Он, Сань, помирать собрался. Скрутило его с осени. Всю зиму, почитай, с нар не слазил,— стал объяснять дед Павел.— Радикулит пополам его сложил. Тут архаровцы твои налетели, чисто вурдалаки, стали его иглами колоть, кровь отворять, потом бить, где попало, но пошло на поправку, однако.
— Ох, Сань, где ты их подобрал,— смахивая слёзы, заговорил Евлампий.— Это не люди, это бестии о двух ногах. Что они со мной утворили, слов нет. Инквизиторы. Так ломали, что всех мишек раньше срока из берлог поднял болью кричащей.
— Ты, До, над стариком медицировал?— спросил Сашка.
— Я. У него отложения такие, как снега на Тибете. Ты же сам сказал, чтобы были здоровы до твоего прихода.
Евлампий замахнулся на До, но тот отскочил.
— Кто тебе сказал, что я помирать собрался? Дьявол. Сгинь с глаз моих. Нехристь.
— Было, что ты брешешь,— дед Павел стал на сторону справедливости.— Он, Сань слезу пустил, всё говорит, помираю, Саньку не повидавши. Я уж свечку достал, а тут эти хуйвэйбины нагрянули, ну и огрели его. И поделом.
— Счас как огрею,— Евлампий поднял на деда Павла свою клюку.
— Ты посмотри на него, костлявая его только с рук пустила, и он туда же. Махает ещё,— засмеявшись ответил дед Павел.— Хватит тебе, старый, урчать. Дело старое, прощаем тебя, спишем на года твои. Тебя-то уж, могеть, нет на этом свете, душа твоя добрая отлетела, а в тело чёрт вошёл, и бродит в тебе за грехи твои.
— Точно, Сань,— держась за Сашкину руку и ковыляя к дому, сказал Евлампий.— Есть он во мне. Это вот от него, будь он проклят, азиат безбожный, он в меня впустил. Я его из себя гоню, а он, рогатый, хохочет, пляски свои шаманские танцует, спасу нет.
— Сань, мы ему алкалоид делаем, галюцинарный. Он первые дни спать не давал, всё чертей по дому ловил. Дед Павел, тот вообще ушёл в баньку жить, отходить, говорит, будет, кликнете. Не могу, мол, смотреть, как он брыкается,— пояснил Мик.
— Любим мы тебя Санька, ты нам, как сын. Не гадали мы на этом свете столько усидеть, не чаяли, а ты появился и в нас вдохнул ещё силёнок, да подмог нам на старости. Братуха твой справно посылки нам привозил. Мы за тебя все эти годы молились, чтоб хоть как-то помочь тебе в делах твоих, к веку вот и подобрались. Евлампий вот десятый десяток разменял недавно, а я последнюю пятилетку в августе зачну. Покоптили белый свет-то смрадом своим,— дед Павел засмеялся в густую бороду.— С тобой-то кто пришёл?
— Сын брата Лёхи. Мамка просила, чтобы ко мне определили, вот я и забрал.
— Он на тебя чем-то схожий. Такой же глазастый,— дед Павел стал наливать в кружки настойку.— Евлампию можно чуть, аль пусть слюни цедит?— спросил он у До.
— Ты его не пытай, право своё я ему не передавал, лекарю этому раскосому,— воспротивился такой постановке вопроса Евлампий.
— Эту можно, только в меру,— дал рекомендацию До.
— От чертяка, ну, чистый супостат,— подсаживаясь к столу, сказал недовольный Евлампий.— Ему царём быть. Вылитый Тимур Узбекский.
Выпив за встречу и поужинав, Сашка произнёс:
— Дед Павел. Завтра наряд собирай на строительство. Я тут у вас осяду жить. Не сам. Надо дом новый поставить.
— Тогда с утра за дело. И не скулить, работа любит, чтобы кости трещали. Соскучился я по настоящему делу,— распорядился дед Павел, его глаза светились радостно.— Тебе, Евлампий, кухней править. Как поправишься, на крышу полезешь, в тебе веса мало, апостол.
— Я к тому времени подхарчусь,— беззвучно смеясь, ответил Евлампий.— Иль я не повар?
Работа спорилась. Сашка вспоминал давно забытые навыки, Мику и До было интересно, им ещё в жизни не приходилось строить. Иван же был в этом дока, поставив в таёжных глубинках два десятка заимок. Как и рассчитывал дед Павел, успели выставить сваи и сложить четыре нижних венца, когда снег окончательно сошёл и из зазеленевших зарослей жимолости появился брат Лёха.
— Сань,— сказал он.— Дело сделали. Место подобрали. Ждём. Германий, что военные доставили, тоже на побережье.
— Мик,— позвал Сашка.— Тебе в дорогу. Собирайся. Лёш, когда германий на станцию привезли?
— Полтора месяца назад.
— Ясно. Проню увидишь, передай, чтобы бросал пить и топал сюда, приглашаю. Чего ему там торчать?
— Готов?— спросил Лёха подошедшего Мика, тот кивнул.— Тогда пошли. Всё, братан. Проне передам. Бывайте.
Они исчезли в кустах.
— Вот леший. Хоть бы отобедал. Он, Саня, к нам также приходил: принесёт груз, положит и шасть в тайгу,— обиделся Евлампий.— Ох, и батя у тебя, Иван, как ты с ним ладил?
— Так и ладил. Я его видел, что ль? Он же из тайги не появлялся почти,— ответил Иван.
— Сань,— подошёл дед Павел.— И ты, значит, пойдёшь?
— Пора уж. И так засиделись. Утром двинем, но без прощаний, а то опять лет на десять расстанемся.
— Иди, Евлампий, готовь отходную трапезу, мы с тебя ещё вахту у печи не сняли,— забирая пилу из его рук, сказал дед Павел.
Утром, до восхода солнца, Сашка и Иван ушли не прощаясь в сторону китайской границы.
Глава 2
Европа встретила ярким солнцем. Париж благоухал. В аэропорту ждал Поль Мюнжу. Иван, впервые оказавшись во Франции, жадно вглядывался и, растопырив уши, ловил булькающие гортанные звуки французской речи.
— Александр,— обратился к Сашке Поль, когда отъехали.— Тебя куда? У меня работы море.
— Выйду по дороге. Иван у тебя тут подсобит недельку. Новости мне кратко скажи.
— Новости такие. Технический отдел собрал два спутника. Европейское Космическое Агентство ракетой "Ариан" вывело их на орбиту. Наши сейчас ориентируют их на околоземной, обещали дня через три поставить на работу. Покрывает всё северное полушарие. Будем иметь надёжную связь посредством радиотелефона. Это раз. Давыдова похоронили неделю назад. Старик упрямый оказался, не пожелал тебя дождаться, выскочил из квартирки, в которой мы их вместе с Рондом поселили, и его застрелили наповал люди ГРУ. Ронд следом бросился, его нашпиговали, как рождественского гуся, свинцом, но Игнат вытащил его из госпиталя тихо и перевёз к себе в Швецию. Жить будет, но останется калекой — прострелили позвонок. Это главные. Всё остальное в порядке. Давай хоть пообедаем,— предложил Поль.
— С Иваном отобедаешь. Меня уволь, времени нет, высади тут. Бывайте,— и Сашка покинул машину.
Таксист быстро домчал до небольшого аэродромчика, где Сашка сел на чей-то частный самолёт, идущий в Лондон, оплатив по тарифу. Так поступали многие владельцы самолётов, ибо обслуживание стоило дорого и чтобы сократить расходы, брали попутно пассажиров. По прилёту в Лондон шеф-пилот поблагодарил Сашку, улыбнулся, получив сверх стоимости билета ещё пятьсот долларов и протянув свою визитную карточку, сказал:
— Если будет необходимо, позвоните мне по одному из этих телефонов. Я к вашим услугам.
"Вот так,— направляясь к автостоянке, думал Сашка.— Это и есть сервис. Мои деньги — его услуги. Так поступает каждый, чтобы не упустить выгодного клиента. Сам не сможет в силу какой-то причины, то получит проценты, передав заказ на услугу знакомому пилоту".
Первым, кого посетил Сашка в Англии, был Вильям Локридж.
— Ты прекрасно выглядишь, Александр,— встретил его на пороге Вильям.
— Чего не скажешь о тебе. Вид покойника, пролежавшего под палящим солнцем неделю, не украшает аристократа таких кровей.
Вильям покачал головой и ответил:
— Запаха нет, но процесс гниения ощущается. Заметно?
— Как реагируют близкие?
— Обратили внимание. Я надеюсь — пройдёт. Не смертельно. Идём перекусим, тебе полезно с дороги.
— Подцепили, значит, "бильярдистов"?
— Да. Ты был прав на все сто процентов.
— Так что ты переживаешь? И чёрт с ними. Воровать можно, но у богатого, а тащить последнюю корку у нищего — не то, что грех — это безнравственно. Её Величество в курсе?
— Был на аудиенции, как и ты.
— Ругала? Только не скрывай.
— Очень. Потому и вид у меня такой. Но жалеть не надо, поделом: всё забросил, пустил на самотёк, и только ты, вдруг появившись, ещё даже не друг, меня предупредил. Выяснилось, что многие были в курсе и там кормились. Я уже две трети номеров телефонов своих друзей вычеркнул из своей записной книжки. Навсегда. Их предательство больше всего меня и расстроило.
— В отставку подавал?
— Её Величество не приняла. Посоветовала больше не попадать в такие переплёты. Сейчас сижу и жду, когда комиссия закончит работу. Ты — единственный, кто меня посетил. Давай пить.
— Вильям, я приехал не соболезновать тебе, помилуй. Моё посещение чисто дружеское, и я сделал бы это, даже будь ты в тюрьме. С каждым могло случиться, главное — не опускать рук,— Сашка стал наливать в бокалы вино.— Быстро пьём и едем в театр, у меня два билета в ложу.
— Ты настоящий друг, Александр. Ты не пробовал лечить?
— Нет. По этой стезе я бы не пошёл. Лучше быть хорошим другом, чем приличным лекарем. Согласись, что я прав?
— Это верно. Умереть на руках друга спокойнее, чем в присутствии врача и священника. Аксиома. Я переоденусь и едем,— Вильям скрылся в коридоре. Его плохое настроение исчезло, он возвратился через двадцать минут во фраке, цилиндре.— Я готов.
— Вперёд,— Сашка указал на выход.
По окончании спектакля они отправились в один из ресторанов Сити, где кутили до трёх часов утра, собрав вокруг себя огромную компанию и забавляя её рассказами об НЛО и прочих чудесах. Спать отбыли к Вильяму, где ещё выпив, дошли до полной невменяемости и стали стрелять из пистолета Вильяма по заводным серым мышкам, которые Локридж коллекционировал, чем привлекли в квартиру наряд полиции, после ухода которого, выбившись из сил, повалились спать.
В полдень, опохмелившись и оправившись от ночного разгула, поехали завтракать, откуда собрались было направиться на бега, но пришёл нарочный и предупредил, что Вильяма ждёт в его квартире брат Джон и просит срочно прибыть. Уже слегка навеселе они поехали к Джону. Вид у брата Вильяма был суров.
— Сэр Александр. Брат мой Вильям,— сказал Джон.— О ваших похождениях пишет лондонская "Таймс". Слава тебе Господи, что нет фото, это был бы огромный скандал. Ресторан — ладно, с кем не бывает, но стрелять в квартире — этого не поймут.
— Сэр Джон,— взял огонь на себя Сашка, сделав виноватое лицо.— Вильям был в жутком кризисе, и я его вылечил. Больше такого не повторится. Это то, что касается стрельбы, мы, кстати, стреляли по серым мышкам, подразумевая под ними тех, кто Вильяма подвёл. Но что касается ресторана, то дать слова не могу, что не повторится. Не в силах.
— Последнего обещать я тоже не в силах,— Вильям бухнулся на диван.
— Хоть в одну-то попали?— губы Джона растянулись в подобии улыбки.
— Уничтожили всех,— Вильям показал на картонную коробку, в которую горничная сложила то, что осталось от мышей, не решившись без разрешения хозяина выкидывать.
— Я был только что у Королевы, и она, узнав о ваших похождениях, пожурить велела проказников, сказав, что коль такое вытворяет, значит всё в порядке, а вам, сэр Александр, велела напомнить, что принимает в вас участие.
— Благодарю вас, сэр Джон, за ваши предостережения. Я буду осторожен. Передайте Её Величеству мои заверения на будущее.
— Вильям,— Джон повернулся лицом к брату.— Комиссия работу закончила, тебе завтра надо быть в комитете по финансам Палаты лордов. Пропуск на тебя выписан,— Джон откланялся и вышел.
Пообещав друг другу больше не пить сегодня, Сашка и Вильям решили, что завтрашние дела не повод пропустить бега, и отправились на ипподром.
Глава 3
Утром следующего дня Сашка приехал в Бирмингем, на такси добрался до научного центра Ламберга, прошёл через систему охраны, поднялся на лифте в офис.
— Знаю, знаю,— обнимая, стал говорить ему Семён Иванович Куть, он же Ламберг Георг.— И вы абсолютно правы. Вам надо отдохнуть. Обязательно привести в порядок себя и мысли. Раз уж вы приехали, то выделю вам сорок минут своего времени, больше не могу,— Иванович посмотрел на часы.— Там реакция идёт у меня важная. Больше не могу, друг мой, не могу. Вы не переживайте, при Пирсе и Лин Ши можно быть спокойным на все сто. За меня тем более не волнуйтесь, уж кто-кто, а я вне опасности, тут охрана ещё на подступах всё живое уничтожает.— Куть полез в сейф, достал пенал и положил перед Сашкой не раскрывая.— Я, Александр, вы же знаете, политикой не интересуюсь, но последние события и эта перестройка меня немного повергли в шок. Всё-таки мы — русские, как не крути, и где-то боль за то, что там происходит, ощущается. Горько. Очень.
— Иванович, и мне горько, но я не Господь, мы все бессильны, это ведь народные массы, они становятся неуправляемыми. Катятся, куда несёт, да ещё руководство подливает масло в огонь своими бездумными действиями. Нам всем пока не везёт. Судьба.
— Правы, правы, но гордости от осознания своей принадлежности к русскому народу нет.
— Какая уж тут гордость? Не до неё. Больная это тема, Иванович, может оставим её?— тот кивнул соглашаясь.— А это что?— Сашка постучал пальцем по пеналу.
— В пенале?— Иванович улыбнулся.— Смотрите. Это не опасно. Можно даже проглотить, безвредно. Полимер. Тот, о создании которого я говорил.
— Ещё бы не помнить,— Сашка открыл коробочку.— Первая ступенька к перевороту мира.
Перед Сашкиным взором предстали матовый жёлтого цвета куб с размером ребра в пять сантиметров и синий шарик диаметром в три сантиметра. Осмотрев объекты и потрогав их, Сашка спросил:
— Характеристики совпали?
— Иначе я не стал бы показывать. Шар можно проверить нагревом.
Сашка вынул зажигалку, положил невесомый шарик на пластину, поданную Ивановичем, поднёс пламя. Шар растаял, образовав лужу. Секунд через пять, лужица стала стягиваться и превратилась в синий шар. Он повторил операцию несколько раз и, убедившись, что результат всегда один, спросил.
— Если при нагреве разделить на части?
