— Тоже верно. Но лучше погляди на трупы, — Хрисаоф показал на покойника, которого пытался вытащить Катакалон.
Боец, завидев Ириника, остановился. Без излишнихз сантиментов повалил тело на пол, устланный соломой. Перевел дух.
— Тяжелый, что две бочки селедки. И разит селедкой.
— Может, он и есть селедка? — с непонятной интонацией произнес Хрисаоф.
— А что, вполне возможно, — глубокомысленно изрек Катакалон.
В свете развешенных по всему помещению масляных фонарей (опять эта гадость!) легко было заметить, что "ночник" испачкал руки кровью.
Филофей склонился над телом. Точно, на туловище виднелись раны, характерные для топора. Одежда — плотная полотняная рубаха, рукава которой можно было легко закатать, для удобства переноски всяческих вещей — в местах ударов было густо пропитана кровью. Ее было много, очень много: натекли целые лужи. Солома — где осталась — пропиталась кровь. Глинячный пол был покрыт алыми потеками то тут, то там. Легко можно было разглядеть следы борьбы: засечки на ящиках, которыми здесь было загромождено практически все пространство до самого потолка, разбросанная солома, кусочки дерева...
— А это интересно, — Филофей показал на щепу, прежде явно принадлежавшую посоху либо топору. — Хорошее дерево. Качественная обработка. Дорогое.
— И?.. — Хрисаоф торопил Филофея.
Ириник, кроме всего прочего, ценился за умение изучать следы. Не те, что оставляют звери или, скажем, калиги, а следы людских дел. Очень нужный талант при такой работе.
— И я такие уже видел. Это навершие посоха. Готов выставить на скачках годовое жалованье, однады эта деревяшка была навершием посоха. Смотри.
Филофей поднял щепу повыше, так, фонарный свет упал на нее. Точно: можно было различить букву, одну-единственную букву "р".
— Да явит свою волю Аркар, — произнес Ириник. — С такими ходят "ручники".
— Из офицеров, — на военный лад исковеркал звание Хрисаоф. — Точно. А это значит, это они нас обогнали.
— Скорее всего, унесли всех своих. Если кто-то погиб, — кивнул Филофей.
"Пожар в башке" действовать переставал: иголки легонько покалывали виски, выискивали брешь в непонятной преграде. Вскоре отыщут, и тогда боль вернется с удвоенной силой.
— А рубка здесь была знатная, — заметил Филофей.
И точно: если присмотреться, легко отыскать следы боя. Даже глиняный пол — и тот хранил на себе отметины. Сколы, бороздки, пятна крови — вот только небольшой их перечень.
— Надо бы отыскать следы за домом. Может быть, кого-то из "ручников" поранили. У них пока не отросли крылья, должны были что-то оставить, — хмыкнул постукивавший по переносице Хрисаоф.
— Ежели не затоптали, — покачал головой Катакалон. — Людей здесь ходит уйма.
— Понятливых. Как только драка затевается, тут же улицы пустеют, — заспорил Хрисаоф.
— Значит, требуется опросить. Всех. Должны быть какие-то концы! Пусть самые слабые и неявные! — Филофей вспылил, и тут же в голове разгорелся настоящий пожар.
Он покачнулся.
— Отдохнуть бы Вам, игемон, — вовремя подоспел Катакалон и подхватил Ириника под руки. — Отдохнуть.
— Некогда, — зевнул Филофей. В глазах потемнело.
Не он провалился в сон — это сон проглотил его по самую макушку, живьем.
Глаза жгло. Он поднялся...на кровати. Огляделся. Сглотнул. Глаза из-за яркого света, закрывавшего мир болью, все никак не могли сфокусироваться. Страх — настоящий, самый что ни на есть страшный страх — обуял Филофея. Ему показалось, что он вернулся в темницу "ручников", и теперь никогда не выпустят. Холодный пот залил глаза. Филофей зарылся в ладони. Он устал, невероятно устал. В голове было тяжело, во рту всю ночь плясали куры, набив самое нутро острыми перьями. Сглотнул. Вкус был противный и горький, точно эти перья достали из фонаря, где те пропитались прогорклым маслом.
Пошарил рукой. Простыни свалялись и пропитались потом. Ага, он, значит, дергался и волновался ночью. Такого с ними не бывало с самого детства.
Глаза потихоньку привыкли к свету. Сквозь окно пробился солнечный зайчик. Именно он жег глаза. Зрения постепенно возвращалось (а пожар все не пропадал). Филофей проснулся в штаб-квартире, в специально отведенной для него комнатке. Крохотная, шага четыре на четыре, достаточная для того, чтобы разместить походную кровать и для нехитрого костюма сундучок. На крышке последнего стоял кувшин. Рука сама собой потянулась. Филофей с недоверием принюхался. Пахло...Молоком. Хлебнул, покатал на языке. Зубы свело от холода. Молоко! С ледника!
Ириник, не задумываясь о последствиях, хлебнул. Голова обратилась в ледяную глыбу. Но это было так приятно, как никогда прежде! Филофей отставил в сторону в миг опустевший кувшин. Было хорошо. Было очень хорошо, как никогда прежде.
Он повалился на подушку. Долго, как никогда прежде, смотрел в потолок. В одну точку. Деревяные перекрытия таили в себе столько тайн, и почему он никогда об этом не задумывался? Все эти дефекты, оставленные жучками, чернота, принесенная временем. Это было прекрасно.
— Старею, — вслух произнес Филофей.
Стареть было рано, но и о молодости говорить — поздно. Темница и поиски Знания заставили его серьезно задуматься. Что он делает? Куда он влез? Зачем было устраивать противоборство с "ручниками"? А ведь стоило только отыскать колдуна. Разве это много? Иллюстрий поставил совершенно ясную задачу. А он, как всегда, провалил такое простое дело. Вдруг начнется конфликт между двумя "кабинетами" — "ночной стражей" и Дланью веры? Что же тогда делать? Ведь император может просто пожертвовать кем-то. И это вряд ли будут "ручники", уж слишком важна поддержка патриарха в такой ситуации.
Что же делать?..
Раздался стук в дверь. К великому удивлению Филофея, голова не отозвалась колокольным звоном. Это уже хорошо.
— Заходите. Я здесь, — только потом он понял, насколько это смешно прозвучало.
— Замечательно, — в проеме появился Хрисаоф. — Филофей, нас ждут. Паракикомен опочивальни велел явиться.
Ириник застыл бы на месте, если бы стоял. Но сейчас мощная волна холода прошла от самых кончиков пальцев до вставших дыбом волос. Паракикомен опочивальни — служитель дворца, ведавший приемами чиновников. Приглашал на разговор по душам нынешний паракикомен, Захария, иным образом. Следовательно, оставалось только одно — вызывают по делу. И скорее всего, то была воля дважды благословенного.
— Я сейчас соберусь! — сглотнул Филофей.
— Давай-давай, торопись. Захария злится, когда опаздывают на прием.
Хрисаоф выглядел чернее тучи. Даже нет, не так — грозовая туча выглядела не такой темной, как офицер "ночной стражи". А это был очень, очень плохой знак.
Собрался Филофей в мгновение ока. Рывком распахнул сундук, отчего пустой кувшин упал на пол. К счастью, керамика выдержала, даже трещины не дала. Впрочем, будь иначе, Ириник не обратил бы внимания. В глубине сундука отыскался парадный хитон. Ага, и еще штаны, на северный манер. Хорошая вещь для приемов: в меру строгая, в меру парадная.
— Еще? Ах, да! Пояс!
Узкий, с бронзовой бляхой. И конечно же, плащ. Черный. Безо всяких украшений. Символ "ночной стражи". Его вручил Филофею лично василевс, в прошлый Аркаров день. Часть жалованья. Дорогой шелк. Еще дороже было то, что руки самого дважды благословенного касались ткани. Это придавало особое значение подарку. Кажется, Филофей неделю боялся прикоснуться к плащу, по поводу чего Андроник дико хохотал. Но иллюстрию, видать, такие подарки были привычны! Что говорить о скромном служителе василевса?
И, конечно же, сапоги. А это уже его собственное приобретение. Проклятье! Подошва оказалась дырявой: через трещину Филофей разглядел пол. Что же делать? А, демоны с ним! Ириник натянул сапоги. Ага, трещина только в левом. Чуть повыше пятки. Значит, не заметят. Главное не шагать размашистым шагом, и все будет хорошо. Лишний раз ногни не подымать.
— Так, не подымать, не подымать, — Филофей кое-как пригладил непослушные волосы (пред очи одного из царедворцев лучше было предстать в лучшем виде — добрая память лишней не будет) и рванулся из комнатки.
Основной зал пустовал. В соседней комнате — казарме — похрапывали отсыпавшиеся после ночной смены бойцы. Не будь здесь Хрисаофа, можно было бы подумать, что вся "ночная стража" в едином порыве дрыхнет. Что бы мог подумать посыльный от паракикомена!
— Пошли, что ли, — пожал плечами Хрисаоф.
Верно, это была не первая его встреча с Зосимой — либо же потомок айсаров просто умел скрыть волнение.
Шли галереями. Большой Императорский дворец, состоявший из множества выстроенных в самое разное время зданий, соединялся либо подзеными ходами, либо же надземными галереями. Иногда они переходили друг в друга, что вызывало осложнения. А уж если подземный ход открывался каким-либо механизмом — мороки с ним было так много!
Филофей за все проведенное здесь время пока не научился ориентироваться в хитросплетении всех этих ходов-выходов. Предпочитал он пребывать в штаб-квартире "ночной стражи", в иное же время находился в городе. Когда только он ступил на территорию Большого Императорского дворца, поклялся — никогда не станет похож на бесчиленных слуг и прихлебал. Они были ему омерзительны, ползавшие на пузе перед обладавшими крошками силы и денег людьми. Каждый чиновник гнул спину перед вышестоящим и помыкал менее удачливыми. Знать плевать хотела на проблемы "черни". Последняя лебезила в лицо и плевал в спину. Словом, обычное состояние гадюшника.
Галереи стояли призраками собственного величия. Во времена ранней Аркадской империи на каждом шагу стояли избранные бойцы. В самую темную ночь горели лампы, распространяя вокруг аромат ладана. Слуги бегали туда-сюда, содержа великолепие в должном виде. Ныне все изменилось. Потолки и углы оплела паутина, в некоторых местах толщиною в ладонь кулачного бойца. Мозаика, занимавшая все свободное пространство, пообвалилась. Кусочки смальты лежали в пыли либо же были раздавлены ногами редких прохожих. Филофей с трудом мог взирать на это. Сердце обливалось кровью. Неужто империи больше не подняться с колен? Даже восточные варвары — огнары — перестали считаться с волей дважды благословенных. Аркадцы отдают замуж за их вождей своих лучший дочерей — и это без смены веры! Язычникам-многобожцам на поругание прекраснейших дев земли аркадской...Ириник шел, понурив голову. С великим трудом он удерживался от того, чтобы взглянуть наверх — поднять взгляд и увидеть прежде дивные потолки. Великое чудо мира! История, выложенная смальтой, долженствующая храниться в веках. Смальта опадала — история пропадала. Что будет, когда он осыплется окончательно? Падет империя? Или...Но о том, что империя может пасть еще раньше, Филофей думать не хотел. Ведь Андроник! Андроник сейчас освобождал временно занятые конными варварами земли. Все здоровые силы Аркадии с надеждой смотрели на этого человека. Сам Филофей, чего уж таиться, поддержал бы...А впрочем, лучше о том не думать. Не здесь. Не под самым боком у дважды благословенного.
Наконец, переходы обрели более-менее ухоженный вид. Стало больше фонарей и факелов, паутины было почти не видно, да и пыль старались подметать. Либо же в этом деле помогали полы одеяний посетителей — кто мог бы в том поручиться?
Добрым знаком служило также присутствие стражников. Подтянутые (видно, частые гости мешали вздремнуть или хотя бы ослабить шнуровку брони) легионеры зыркали по сторонам. Так, для формы. Поприветствовали уважительными кивками Хрисаофа. Потомок айсаров (надо ли говорить, что истинный аркадец?) пользовался определенной популярностью и почетом в среде дворцовой гвардии: прежде там служил. Не очень доло, правда, но оставил по себе добрую память. Да и как не зауважать воина, когда постоянно видишь заплывших жиром поклонцев? Так прозвали чиновников и слуг, заполнявших Большой Императорский дворец за традицию сопровождать поклоном едва ли не каждое слово в присутствии вышестоящего начальства. Плевать в таких было стыдно, да и нельзя. Поклонцы с их чернильными душами владели настоящей властью в стране, куда там победоносным легионам!
— Как там в степях? Может, весточка от Иллюстрия пришла?
За Андроником прочно укрепилось это произвище. Если поминали этот чин, не прибавляя имени — значит, речь шла о первом мече империи. Император уже давным-давно знал от скифантах об этих разговорах, но до поры до времени их не пресекал. Интересно, что будет, когда Андроник вернется из нынешнего похода? Доживет ли до следующего? Если бы...Филофей поймал себя на мысли, что думает о слишком опасных вещах. Такого делать нельзя. Совершенно нельзя. Но...что еще делать? Что делать?.. Проклятое дело с этой "Дланью веры". Лезут всякие глупости в голову!
Но, право, не думать же о судьбе учителя?.. Италл...Что-то там с ним?
— Рвется к столице, — коротко ответил Хрисаоф, но остановился. Пусть чинуша подождет, с него не убудет.
— А разве степнякам она важна? Налетел — улетел, налете — улетел, — мрачно отозвался тот, что справа от дверей. Обветренное, загорелое (это был тот загар, что въедается в кожу многими годами и после никогда не выводится) лицо выдавало уроженца южных диоцезов. —
Одна лига равняется двумя тысячам шагов.
Пластинчатая броня аркадского легионера.
Это звание носили аркадские придворные, занимавшие самые разные должности, от командующего боевым флотом до командира "ночной стражи" — тайной полиции. Андроник Ласкарий как раз руководил последней.
Гвардия.
Бог-хранитель дверей в загробный мир и проводник человеческих душ у огнаров.
Мидраты нередко под этим словом подразумевали пустую говорильню.
Прозвание служителей виглы среди жителей империи.
Пожалованное дворянство. Владелец не мог передавать по наследству своим потомкам, разве только выслужившись.
Локоть — аркадская мера длины, примерно равная полуметру.
Верховный бог огнаров
Бог магии огнаров
Тронгард состоит из двух частей: древней — Белого города, и старой — Чёрного города в котором селится беднота и многочисленное ремесленничество.
Государственный язык Ксариатской империи.
Магов, тяготевших к огненной стихии, за глаза звали "огневиками", к воздушной — "воздушками" или "воздушниками", к земной — "земляками", к водной — "водяными", "водярными", "водярами".
См. "Глоссарий".
Одно из имён города Аркадии.
Глава Белой длани на тот момент.
Всеобщее, конечно, сильно сказано. Скорее, кто сумел добраться до Гильдии, вошёл в неё живым и при этом не потерял зрения — тот получил и возможность полюбоваться на скелет дракона футов шестьдесят длиной, с раздробленными в пяти местах крыльями и проломленным черепом. Правда, никто не мог припомнить, откуда эта штука взялась в одном из залов Гильдии.
Свеча Дофина — точнее, Свечи, слепленные из специально обработанного воска и заряженные магической энергией. При совершении определённых действий помогают магу связаться с удалёнными на короткие расстояния (от двадцати до тридцати лиг) коллегами. Правда, у возможных "собеседников" также должны иметься Свечи Дофина.
