Узнав, что мы "много лет жили в космосе", Бурриган вцепился в нас как клещ. Его невероятно интересовало, как обстоят дела с жизнью за пределами Терры. Поначалу я вздрогнула, решив, что он откуда-то знает о Стремительных и Неторопливых. Однако быстро выяснилось, что ему нужны куда более прозаические вещи — описания жизни высших животных в невесомости. Особо порадовать его мы не смогли. Я знаю только одно поселение — Верхний свет, где живет кошка, вернее, даже три кошки. Они заплатили бешеные деньги одной из генетических лабораторий в Периоде Полураспада, чтобы те подправили животным шерсть и приспособили системы выделения к специальным туалетам. Шерсть у них действительно перестала выпадать, но побочные эффекты оказались крайне неприятными, даже если оставить за кадром нерасчесываемые колтуны и необходимость трудоемкой регулярной стрижки. Что-то при правке генома яйцеклетки пошло не так, разладился обмен веществ, вышли из строя почки, и попытки коррекции на поздних стадиях развития проблему до конца так и не исправили. Кошки жили в специальных агрегатах жизнеобеспечения, и хотя вполне приноровились в них двигаться, эксперимент повторять не стали. Бурриган задумчиво покивал истории и отстал от меня.
Зато Алекс оказался для него сущим сокровищем. Как техник систем СЖО он очень много знал о паразитах и прочих сожителях поселений. Мутации бактерий, амеб и прочих простейших, плесени и грибков, микроскопических клещей и паучков, мушек, клопов, тараканов, моли и даже москитов — всего, что человечество занесло в безвес вместе с личными вещами — он знал великолепно. Способы борьбы — тоже. От его познаний в санитарной микробиологии содрогалась даже я. Как хорошо жилось в неведении! А теперь я, наверное, никогда не избавлюсь от привычки менять фильтры вентиляции раз в два вдня, а то и чаще. Глаза учителя горели от восторга, когда он после уроков записывал рассказы — точнее, настоящие лекции Алекса. Человек весьма тактичный, он никогда не навязывался, но каждый раз расставался с нами, полный плохо скрываемого сожаления. Он ни разу не задал вопроса, откуда Алекс столько знает и, главное, когда в своем якобы подростковом возрасте успел такому научиться. Он просто отнесся к чужому мальчику как ко взрослому. По широте познаний и отсутствию специфических терранских комплексов он сильно напоминал внеза, и я бы без колебаний приняла его партнером в семью хоть сейчас. Ну, при условии, разумеется, что сама бы имела решающий голос хоть где-то.
Вторым любимым преподавателем оказался, как ни странно, тот же самый Кэндзи Накадзава — наш классный руководитель, сухой и нудный на древнеисторических предметах, по совместительству ведущий еще и новую историю. Он не блистал яркими выступлениями в классе и не пользовался любовью, несмотря даже на свою роль классного руководителя. Его древняя история сводилась к монотонным рассказам о том, как очередной даймё (ниппонский генерал древности) в очередной раз собрал армию и героически захватил очередное укрепленное сооружение или, наоборот, погиб в сражении, а также о разнообразных браках между повелителями древнего Ниппона. Однако как-то раз после занятий, помогая ему отнести в учительскую высокую стопку листов (он не признавал нормальные технологии тестов и требовал писать ответы стилом на пластике), я задала ему вопрос, касающийся Большого террора. Вышагивая по коридору, он покосился на меня и ничего не сказал, так что я решила, что развивать тему он не намерен. Однако в пустой учительской, положив листы на свой стол, он попросил меня сесть и сам уселся напротив.
— Рэна-кун знает, что доступ к каналам внезов является нелегальным? — осведомился он бесстрастно. — Что он требует специального разрешения от уполномоченного агентства? И что за незаконный обход блокировок можно понести серьезное наказание?
— Но я не обходила...
Он остановил меня поднятой ладонью.
— Я догадываюсь, что на космических станциях гораздо легче подключиться к релейным устройствам колонистов, чем на Земле — просто потому, что они гораздо ближе и не экранируются атмосферой. Я также догадываюсь, что для молодежи в возрасте Рэны-кун такое нарушение является бравадой, своеобразным подростковым бунтом против навязанных условностей окружающего мира. Я также не знаю, как администрация станций относятся к таким нарушениям — в конце концов, они имеют дело с колонистами регулярно и наверняка закрывают глаза на многое, что на Земле является серьезным проступком. Однако Рэна-кун должна понимать, что последствия глупой подростковой бравады могут осложнить всю оставшуюся жизнь. Сбор досье на политически неблагонадежных граждан является нелегальным, но большинство спецслужб — и Ниппон не исключение — занимаются этим в глобальных масштабах. Понимает ли Рэна-кун, о чем я говорю?
Из обычно сонного и рассеянного его взгляд вдруг стал острым и пронизывающим, словно лазерный бур.
— Понимаю, — покорно сказала я, проклиная себя за несдержанность на язык. — Хонто-ни гомэн насай.
— Сомневаюсь, — сухо сказал учитель. — В таком возрасте старших обычно ни во что не ставят, их советы пропускают мимо ушей. Однако у меня нет намерения порицать Рэну-кун или доносить на нее в полицию. По моему мнению, существующие запреты и конфронтация с колонистами наносит серьезный вред не только колонистам, но и Земле. Мы должны договариваться, а не враждовать. Однако я слишком плохо понимаю в технике, а также слишком стар и труслив, чтобы самостоятельно добраться до их каналов. Я знаю, что Рэна-кун является помощником школьного техника, а значит, хорошо разбирается в компьютерах. Мы можем заключить договор.
— Какой договор? — осторожно спросила я.
— Рэна-кун рассказывает мне все, что знает о колонистах, а если возможно, то и подключит меня к ним. В обмен я рассказываю, что знаю о политике и действиях земных правительств во времена Колониального бунта — то, о чем не принято писать в официальной истории. Разумеется, мы держим наши беседы в секрете. Если о них кто-то узнает, нам обоим, скорее всего, придется покинуть школу, несмотря на весь либерализм директора-сама.
Само собой, я согласилась. И само собой, договор распространился и на Алекса.
К внешним каналам подключить его не удалось. [Закрытая секция — старт] Сирасэ сделал круглые глаза, заявил, что и сам рискует раз в месяц и ради других подставляться не намерен. [Закрытая секция — финиш] Но вечерами, когда мы не занимались в гоночном клубе, не возились с подработкой и не занимались готовкой пищи на несколько дней вперед, мы встречались с Накадзавой-сэнсей. Иногда — в школе на якобы дополнительных занятиях, иногда за ее пределами, в многочисленных парках, пронизывающих Кобэ-тё и его окрестности, либо в небольших ресторанах с местной едой. Еду мы предпочитали не трогать, кроме самых простых блюд типа жареных комков картофельного пюре под названием "короккэ". Взамен мы упивались поглощением пищи духовной. Даже трудности с взаимопониманием оказались не помехой. Поначалу мы включили переводчики в режим смешанных источников, что в значительной степени устранило проблему. Ну, а потом мы просто приспособились к речи друг друга.
Накадзава-сэнсэй рассказывал о тайных договоренностях государств территориальных и корпоративных, о монополизации космической промышленности и исследований внешнего пространства. О красивых рекламах, заманивающих работников в светлые, просторные и безопасные поселения. О кабальных трудовых контрактах с гигантскими штрафами за досрочное расторжение, официально неодобряемых судами и правительствами, но неформально не имеющих альтернативы. О запретах и "лицензировании" космических стартов и создания новых поселений, сменивших предпринимательскую вольницу второй трети века, формально ради повышения безопасности, фактически для закрепления монополий. О странной негласной цензуре, когда научные статьи и заявки на патенты, облегчающие и удешевляющие космические путешествия, просто исчезали не только из официальных каналов, но и вообще изо всей Сети, включая кэш поисковых систем. О истерии лета терранского две тысячи семьдесят второго года (двадцать второй вгод новой эры), когда масс-медиа захлестнули потоки официальных пресс-релизов и публицистики, живописующие отвратительных космических пиратов, угоняющих космические станции в неизвестном направлении и жестоко убивающих мирных поселенцев. О фильмах о космических бандитах, захвативших исследовательские лунные и марсианские базы и держащих в заложниках сотни ученых и членов их семей. О мобилизации военно-космических сил. О введении драконовских эмбарго на торговлю и общение с независимыми поселенцами. О победных реляциях и рапортах о возвращении угнанной собственности и освобождении рабов, от которых за десять кликов несло фэйками и пропагандой. О странных внезапных падениях астероидов на североамериканский континент, уничтоживших Объединенный командный центр ВКС под горой Шайенн. О том, как весной-летом семьдесят восьмого года на несколько месяцев победные фанфары внезапно утихли, а потом в августе вдруг начали появляться обычные пресс-релизы — о новых технических разработках на космических станциях, новых поставках сверхчистых материалов и просто металла в чушках, о возобновляющихся туристических полетах не только на орбитальные платформы, но и в Пояс...
В ответ мы рассказывали о том, что знали сами. Я благоразумно помалкивала, поскольку на момент начала Большого террора мне едва исполнилось три терранских года. Да и по нашей легенде я родилась много позже его начала. Однако Алексу к тому моменту было семь влет. Его память сохранила очень многое, и еще больше он знал из исторических материалов. И его, казалось, совершенно не беспокоила легенда. Он говорил о чудовищных условиях в поселениях, больше напоминавших терранские трудовые лагеря. О беспрестанной эксплуатации "колонистов" едва ли с перерывами на еду и сон. Об опасных, постоянно ломающихся комбезах и технике, не соответствующей никаким нормам и правилам безопасности. О многочисленных несчастных случаях, скрываемых даже от той ленивой трудовой инспекции, что Терра держала в Поясе. О полиции, ведущей себя как тюремные надзиратели. О осведомителях и провокаторах, тайно, а иногда и явно убивавших особо громкоголосых недовольных. О неправедных судах и отправке в лунные и марсианские пенитенциарные колонии за самые незначительные провинности. О грошах, остающихся от заработной платы после всех вычетов, не позволявшим даже купить билет обратно до Терры. Об антисанитарии, эпидемиях, отравлениях загрязненными продуктами ферм, массовых недоеданиях и даже голодных смертях. О бунтах и угонах станций с известных орбит, чтобы спрятаться от карательных отрядов, сначала единичных, а потом, в двадцать втором, массовых. О начале Большого террора — рейдах устрашения терранских военно-космических сил, после которых в пустоте оставались лишь разгерметизированные остовы жилых модулей, забитые окоченевшими трупами. О том, как рейды лишь подстегнули массовые восстания, к которым присоединились лунные колонии. О бомбежках военных объектов на Терре баржами с пустой породой, разгоняемым с поверхности Луны гигантскими катапультами. О боевых лазерах, переделанных из дробильных установок, и гауссовых пушках, на скорую руку склепанных из почти что металлолома, в конце концов нанесших сокрушительное поражение десантным кораблям и дестройерам ВКС.
О том, как в конце концов терранские корпорации, успевшие изрядно подсесть на поставки материалов, создаваемых исключительно в вакууме и невесомости, решили, что худой бизнес лучше его полного отсутствия, и надавили на территориальные правительства, чтобы закончить войну.
О том, что никогда не знали или успели забыть даже внезы моего поколения.
Накадзава-сэнсэй внимательно слушал и часто задумчиво кивал головой.
— Все сходится, — сказал он однажды в заведении, где готовили суси — рисовые комки с морепродуктами. — Я проверял ваши рассказы по... другим источникам.
Традиционные ниппонские блюда полагалось есть пальцами либо специальными деревянными палочками, зажатыми в пятерне и работающими на манер щипцов. Я уже слегка освоилась с ними и сейчас боролась с глубокой миской вермишели в бульоне, называвшейся здесь "рамэн". Вылавливая какое-то вареное растение, я внимательно ждала продолжения.
— Все сходится, — повторил Накадзава-сэнсэй. — Я историк и хорошо знаю, как в новейшей истории человечества государственная пропаганда манипулировали массами. То, что мы... я знал раньше, носило отчетливые признаки такой пропаганды. Зачастую — по принципу "чем чудовищнее ложь, тем охотнее в нее верят". Да, социумом на Земле явно манипулировали.
— Очевидно, — согласился Алекс. — Не думаю, чтобы широкая публика поддерживала то, что творилось в Поселениях во время Большого террора. Люди... ну, они разные. Добрые, злые, мягкие, жесткие, альтруисты и откровенные мудаки — но в большинстве своем они не поддерживают убийство других людей.
— Не до конца верно, — усмехнулся учитель. — Достаточно заявить, что определенная группа людей не является людьми, и в ее отношении можно оправдать все, что угодно, в том числе геноцид. И толпа радостно поддержит. Но в данном случае ты прав. Однако же по твоим рассказам я вижу, что и... внезы, такое сейчас самоназвание?.. пали жертвой точно такой же пропаганды.
— Не понял? — нахмурился Алекс.
— Как минимум половина описанных тобой ужасов просто не могла иметь место. Не по этическим и даже не по экономическим соображениям вроде невозможности добиться битьем молока от коровы. В конце концов, разработка пояса астероидов являлась чисто коммерческим предприятием, а вся история человечества показывает, что рабский труд является крайне неэффективным и невыгодным. Нет, дело в другом. Ты описываешь катастрофическую ситуацию, якобы существовавшую десятилетиями. Но ты почему-то не учитываешь, что за такой срок в космосе побывали и потом благополучно вернулись на Землю десятки миллионов человек. Никакая пропаганда, никакая цензура, никакие репрессии не в состоянии заткнуть рот и полностью уничтожить рассказы такого количества народу. А их повествования послужили бы надежной антирекламой. Между тем, независимая статистика показывает, что поток колонистов со временем только увеличивался. Боюсь, значительная часть твоих рассказов основывается на фальсифицированных данных.
— Но я сам!.. — Алекс резко осекся.
— Ты сам помнишь, верно? — снова усмехнулся учитель. — Сколько тебе лет, Арэкс-кун? Я имею в виду, по-настоящему, а не то, что записано в личном деле.
Я внутренне сжалась. Вот нас и спалили снова.
— Особо похвастаться не могу, мано, — хладнокровно ответил Алекс. На его лице не дрогнул ни один мускул. — Только двадцать три. Двадцать три вгода, я имею в виду.
— Год колонистов на шестьдесят процентов длиннее земного... — задумчиво покивал учитель.
— Верно. Пятьдесят гигасекунд, идентичных терранской. Сто внедель, пятьсот вдней и так далее. Как ты нас вычислил? Мы опять слишком много болтаем?
— Я понял, что вы не дети, с первого взгляда. Ну, возможно, со второго или третьего. Как думаешь, Арэкс-кун, сколько мне лет? Рэна-кун?
