Она позволила пламени гореть в течение долгих минут, изысканно наслаждаясь криками, которые могла слышать только она, затем закрыла ладонь, чтобы погасить его. Тихие, прерывистые рыдания затихали медленно-медленно, и Вулфра вернулась мыслями к своим проблемам.
Будь проклят старик! Где он был?
Она медленно провела руками по гладкой поверхности полированной скамьи, размышляя. Сейчас она знала о местонахождении Венсита не больше, чем неделю назад, а ее покровитель хранил полное молчание. Он не связывался с ней уже несколько дней. Если уж на то пошло, он проигнорировал ее собственные робкие попытки связаться с ним, и это молчание было еще более пугающим, чем его ледяная ярость. Она больше ничего не могла сделать без помощи, которую он мог бы оказать, но никакой помощи не последовало, и в дни его молчания мрачная правда становилась все более очевидной. Ее смерть послужит его целям так же, как и ее победа, но если она хочет выжить, она должна каким-то образом убедить его дать ей больше власти....
Ее мысли были прерваны нерешительным кашлем, и она подняла внезапно вспыхнувшие глаза. Ее внутреннее беспокойство обострило гнев из-за нарушения ее приказа не беспокоить ее, и капитан ее охраны вздрогнул, когда эти пылающие глаза встретились с его.
— Ну, Тенарт? — ее голос был мягким. — Я надеюсь, у тебя есть причина?
— Прошу прощения, баронесса, — быстро сказал Тенарт, — но...
— Лучше бы это было отличное "но", мой друг, — промурлыкала Вулфра, — или ты можешь провести следующие несколько лет здесь, в моем саду.
— Пожалуйста, моя госпожа! Я... Это... срочное дело, миледи! Очень большой срочности!
Пот выступил на лбу Тенарта. Для сердечной души, возглавлявшей охрану Вулфры, были вознаграждения, но подобные моменты, не входили в их число. Он вздрогнул и отвел взгляд от живых, страдающих статуй.
— Например? — голос Вулфры был бархатисто-ледяным.
— Наблюдатели послали сообщение, моя госпожа!
— Наблюдатели?
Брови Вулфры приподнялись, и Тенарт позволил себе робкий вздох облегчения, когда ее лоб нахмурился в раздумье. Наблюдатели достались ей в наследство от отца, хитрого человека, который создал секретную сеть вооруженных гелиографами наблюдателей на своих землях... и далеко за их пределами. Покойный барон использовал их экономно, чтобы сохранить их существование в секрете, но их предупреждения информировали его лучше, чем большинство дворян в Энгтире.
Вулфра сохранила эту систему по нескольким причинам. Ее существование, на которое намекали в нужных кругах, покрывало большую часть ее тайного шпионажа, поскольку она могла приписать ей так много своего почти всеведения. И хотя она могла видеть дальше и яснее, чем они, она могла смотреть только в одном направлении одновременно. Ее наблюдатели иногда улавливали лакомые кусочки, которые она, возможно, пропустила.
— Ну, Тенарт? Что это было за важное сообщение?
— Они сообщили о драконе, миледи — красном драконе. Он покинул пределы Скарту прошлой ночью и вернулся сегодня утром.
— И ты прервал меня, чтобы сказать мне это? Из тебя получится отличная купальня для птиц, Тенарт.
— Нет, моя госпожа! Пожалуйста! Там было кое-что еще!
— Тогда скажи мне, прежде чем я вставлю солнечные часы тебе в пупок!
— Да, моя госпожа! Один из наблюдателей видел странный свет на севере — как далеко, он не мог сказать, — но дракон летел в том направлении до того, как был замечен свет, и пришел с того же направления сегодня утром.
— А?
Вулфра задумчиво откинулась назад, и Тенарт возобновил дыхание.
Странный свет, не так ли? Вулфра постукивала по зубам изящно наманикюренным ногтем, размышляя. Итак, что бы это могло быть? Она вмешалась в драконий род — совершенно определенно, она вмешалась. Теперь все драконы были бы ее врагами, но они не могли пересечь Драконью защиту, чтобы причинить ей вред. Или, по крайней мере, не напрямую; вполне возможно, что один из больших драконов все еще мог найти способ нанести ей косвенный удар. И в сообщении говорилось, что дракон направился к свету до того, как его увидели, так что маловероятно, что Венсит вызвал его через защиту. Во всяком случае, ее разум был настолько настроен на дикого волшебника, что она вряд ли могла пропустить такое мощное заклинание, как это.
— Красный, ты говоришь? — задумчиво спросила она.
— Так говорят наблюдатели, миледи.
— Хмммм...
Итак, какой же это мог быть красный цвет? Шиколо и Дормандос были слишком замкнутыми, а большинство остальных были либо слишком молоды, либо слишком стары для подобных махинаций. Торкрач? Возможно... он был немного староват, но они не зря прозвали его Огненным Клыком. Или, возможно, Торфрио? Он был самым могущественным красным в эти дни, но обычно он уделял мало внимания событиям за пределами Скарту. Если только ее вмешательство...?
Она раздраженно покачала головой. Красные были опасны. В отличие от своих меньших собратьев, они понимали дикое волшебство в своей крови. Они могли даже использовать его в ограниченной степени, так что, возможно, красный цвет мог блокировать ее восприятие. Но почему? Если только это не было из-за этого проклятого черного!
С другой стороны, то, что произошло на самом деле, было неважно. Ей нужен был предлог, чтобы потребовать дополнительной помощи, и дракон мог ее предоставить. Она не была ровней волшебнику с кошачьими глазами, но и не была дурой. Если она нужна ему живой достаточно долго, чтобы заманить Венсита в какую-нибудь ловушку, которую он расставил, он мог бы, по крайней мере, дать ей тем временем дополнительную защиту от драконов. И заклинания, достаточно сильные для этого, тоже могут оказаться полезными против Венсита.
Она кивнула. Она сообщит о том, что видели ее наблюдатели. Если он достаточно занервничает, чтобы помочь ей, что ж, прекрасно, но если он откажется, она ничего не потеряет.
— Ты можешь идти, Тенарт. На этот раз.
Она добавила угрозу почти рассеянно, потому что ее разум был занят, а глаза были мечтательными, когда она обдумывала свои следующие действия.
Капитан стражи быстро попятился, испустив огромный — но очень тихий — вздох облегчения при своем отступлении. Решение побеспокоить ее далось нелегко. На самом деле, только тот факт, что смерть была бы неизбежна, если бы он не смог передать сообщение, которое позже оказалось важным, отправил его к ней. Теперь он вытер вспотевший лоб и глубоко вздохнул. Жизнь была намного спокойнее, когда был жив ее отец! Он подумывал о дезертирстве, но снова отбросил искушение. Он знал слишком много. Если он побежит и ему повезет, он кончит на клинке убийцы. Если бы ему не повезло...
Он вздрогнул и убежал из ужасного сада. Только Фробус знал, на какое дьявольское дело пустилась баронесса, и Тенарт искренне надеялся, что Темный оставит это при себе. Он был простым солдатом, он был пойман в паутину волшебницы не по своей воле и устал от этого в придачу. Что ему действительно было нужно, так это глоток вина, и он поспешил за ним.
Позади него Вулфра медленно шла к своей башне и ожидающему ее грамерхейну.
* * *
Чернион проснулась, когда солнечный свет обжег ей веки, и лежала неподвижно, копаясь в своей памяти и устанавливая свою личность на место, прежде чем проявила какие-либо признаки осознания. Затем ее глаза медленно открылись, и она уставилась вверх, на навес из кружевных листьев. Бузина и ивы колыхались на ветру, отбрасывая тонкие тени на мох, на котором она лежала, и она моргнула и повернула голову.
Кенходэн посмотрел на нее сверху вниз, его голова была перевернута в ее положении лежа. Ее глаза расширились при воспоминании, и она сбросила покрывавшее ее одеяло и вскочила на ноги, держа одной рукой кинжал. Она поднялась по-кошачьи быстро и сердито, ее глаза сузились, и полдюйма стали выскочило из ножен.
— Доброе утро, Элрита, — спокойно сказал он.
— Не трать на меня свое доброе утро! — прорычала она, еще дальше вытаскивая кинжал из ножен. — Я была сыта по горло фокусами волшебника!
— Волшебник? — Кенходэн покачал головой. — Я не волшебник, пограничный страж.
— Фу! Ты одурачил меня — я признаю это! Но если ты не принадлежишь Карнэйдосе, я съем это!
Она выхватила кинжал и повернулась к нему лицом, несмотря на его острую угрозу.
— Это вызвало бы у тебя несварение желудка, — сказал он, откидываясь на пятки и, по-видимому, совершенно непринужденно.
— Живот заболит не так сильно, как у тебя, если ты будешь давить на меня! — выплюнула она, подозрительно глядя на него. Но даже когда она зарычала, она поняла, что этот улыбающийся мужчина был не тем Кенходэном, которого, как она думала, она узнает. Старый Кенходэн был бы обижен и извинялся, но этот человек — нет. Была ли его неуверенность такой же маской, как и ее собственная роль пограничницы?
— Тогда я, конечно, не буду на тебя давить, — сказал он. — Я только подумал, что ты, возможно, потрясена своим опытом. Мне показалось, что лучше всего попытаться объяснить, если это так.
— Я не хочу никаких объяснений! — вспылила она. — Ты поймал меня на заклятии, но ты не сделаешь этого снова!
— Заклинание? — Он сорвал стебель травы и задумчиво пожевал его. — Полагаю, что да, — признал он через мгновение, — и за это я прошу у тебя прощения. Но это было не намеренно. Если ты мне позволишь, я бы хотел попытаться объяснить, что произошло.
— Ха! — фыркнула она, но его поза была красноречиво безобидной, и она позволила себе слегка расслабиться в ответ. Ужас ее сна был менее реальным в этом мирном солнечном свете, и ее хищные инстинкты подсказывали ей, что одного испуга недостаточно, чтобы отказаться от силы, которую, как она чувствовала, предлагал Кенходэн.
— То, что я сыграл, — очень осторожно сказал Кенходэн, — это очень старое музыкальное произведение под названием "Падение Хакроманти". Я не помню, когда я этому научился, но это примерно конец Контовара, и, по-видимому, оно обладает какими-то очень странными способностями само по себе. Силой, которые воздействуют на любого, кто это слышит.
— Колдовство, — выплюнула Чернион. — Ты волшебник.
— Совсем нет, и я не знаю, колдовство это или нет.
— Мужчины, которые творят заклинания, — волшебники, — сказала она категорично.
— Только если они делают это намеренно и сознательно, — возразил Кенходэн.
— Не фехтуй со мной! Либо ты сотворил заклинание, либо нет — и я говорю, что ты сотворил!
Кенходэн признал справедливость ее обвинения и потянул себя за мочку уха, ища столь же справедливую защиту.
— Позволь мне сформулировать это так. Ты слышала музыкальное произведение, которое я бы предпочел вообще не играть, но именно его мне пришлось сыграть, когда Торфрио потребовал мелодию в качестве платы за то, что перевез нас через реку. В этом смысле, я полагаю, на меня было наложено заклятие даже в большей степени, чем на тебя. Мне жаль, что это было неприятно для тебя, но это было неприятно и для меня — и почти так же неожиданно для меня, если уж на то пошло.
— Это был подлый трюк, — сказала она спокойно.
— Это не так, — тихо сказал он. — Я не разыгрываю подобные шутки со своими друзьями, Элрита. Видения, которые открывает эта песня, ... ужасны. — Он спокойно встретил ее взгляд. — Я думаю, они разные для разных людей. Что касается меня, то я вижу видения самого Падения. Для Базела это в основном воспоминания о его собственных битвах — и боги знают, что они были достаточно плохими! Венсит не скажет, что он видит, что является его правом, и никто не спросит, что ты видела сама. Я обещаю.
Он казался таким серьезным, что ей пришлось поверить ему, хотя она и не собиралась рассказывать ему, что ее собственные видения оживили все ее убийства. Она внутренне содрогнулась. Последнюю часть своего сна, когда ее жертвы восстали, чтобы преследовать ее с Эшваном во главе, она никому не рассказала, даже самой себе.
Она смотрела на него еще одну напряженную, бесконечную минуту. Затем она вздохнула и медленно вложила кинжал в ножны.
— Хорошо, — сказала она наконец. — Я верю тебе, и я приму твои извинения. Ты хороший товарищ и лучший боец, и я могу простить все, кроме попытки изнасилования, когда это правда. Но если ты когда-нибудь, — она подняла указательный палец, — и я имею в виду, когда-нибудь, сделаешь это снова, я спущу с тебя шкуру, чтобы накрыть свое седло! Это ясно?
— Ясно и устрашающе, — заверил он ее. Его губы дрогнули, и ее собственный юмор пробудился в ответ. Ее глаза заплясали, когда утреннее солнце и пение птиц прогнали остатки ее подкрадывающегося ужаса, и он улыбнулся. — И я действительно сожалею, Элрита. Я бы никогда добровольно не причинил тебе несчастья.
Она пристально посмотрела на него, затем быстро отвела взгляд. Конечно, Шарна не стал бы играть с ней такую шутку! Ей не нужна была такая эмоциональная болтовня, как дружба. И все же его слова каким-то образом пробили ее броню целесообразности.
Она взглянула на него краем глаза. Ах, нет! Конечно, нет. Это было невозможно — этого не могло быть! — для того, чтобы она эмоционально привязалась к цели. Сама мысль об этом потрясла ее, и она боролась за душевное равновесие, пытаясь понять, что с ней произошло.
Нет, внезапно поняла она. Не для нее. Перемена произошла в Кенходэне; единственной переменой в ней было то, как она отреагировала на его перемену. Он всегда был сильной личностью, независимо от того, осознавал он это сам или нет. Теперь эта внутренняя сила была еще более сосредоточена, с магнетизмом, который проникал даже в сердце убийцы, и было страшно созерцать такую мощь. Но ее врожденное упрямство не могло избежать вывода... или, что еще хуже, того, что ей понравились перемены.
Он встал и иронично поклонился, когда горько-сладкая боль осознания пронзила ее. Он протянул ей руку, и почти против своей воли она взяла ее, причудливо подражая придворной даме, присев перед ним в ответном полупоклоне. Ее глаза внезапно засмеялись с незнакомой ей теплотой, и они вдвоем выбрались из ее укрытия в густых зарослях, чтобы найти остальных.
Ни один из них не почувствовал запаха трубочного дыма, плывущего от ближайших ив, поэтому ни один из них не взглянул в ту сторону, чтобы увидеть Венсита... или боль в его глазах, когда он смотрел им вслед.
* * *
Кошачьи глаза задумчиво прищурились, а их владелец тихонько присвистнул, обдумывая последнюю жалобу Вулфры. Происходили странные вещи, признал он; вещи, которых он не ожидал и которые не допускались его планами. Конечно, этого следовало ожидать, и попытка учесть все непредвиденные обстоятельства приводила к неуклюжести, вот почему он обычно допускал определенную... гибкость в своих стратегиях. Слишком много лазеек, к сожалению, могло быть смертельно опасным, и он видел сквозь полуправду Вулфры суть ее отчета. Он понял ее мотивы и отверг их, но то, что она сообщила, все еще могло стоить его внимания.
Дракон пересек Драконью защиту. Это было редкостью, и к этому нельзя было относиться легкомысленно, но и неслыханным это тоже не было, и он мысленно перебрал список красных драконов, как и Вулфра. Торкрач или Торфрио, решил он, и у него пока не было желания вступать в бой с этой парой отца и сына. У драконов долгая память, и, возможно, со стороны карнэйдосцев было неразумно заставлять их служить на войне. Тем не менее, Драконья защита заперла их в их маленьком безопасном убежище на холмах Скарту, бессильных причинить вред кому-либо за его пределами, кроме как в целях прямой и личной самообороны. Лучше всего принять несколько дополнительных мер предосторожности, но пока защита стояла, угроза была незначительной, даже со стороны Торфрио.
