— Эксперимент проведен по всем правилам. Это бомба в науке о веществе. Восстанавливается только в форме шара. Такую форму задали ему при рождении. Можно и кубом сделать, да чем угодно. Суть не изменится.
— Влияют ли электричество, излучения?
— Ничего не влияет. Собрали вот, а как разложить на прежние составляющие, понятия не имеем.
— Значит, сверхдиэлектрик?
— Даже не диэлектрик — маленький монстрик. Мы ему названия до сих пор не дали, потому что нет ему имени. Подкинь, если что-то в голове мелькает?
— Я не верил. Клянусь. Чистосердечно раскаиваюсь,— Сашка поднял руки.— Думал — так, из области фантастики.
— Что ты! Реальность. А про второй объект мне даже сказать нечего. Сам боюсь. Нет, не его, он безопасен, как новорожденное дитя. Страшно мне от того, что создали "это",— Иванович закатил глаза.
— Значит, не разлагается,— определил Сашка.
— Хуже. Шар хоть плавится, а этот в форме своей — вечен.
— Взрыв ядерный пробовали?— спросил Сашка, улыбаясь, но Иванович не поддержал его веселья.
— Не смеши меня, Александр, я ведь не идиот, кое-что кумекаю. Но если притащишь заряд, ухнем обязательно. Истина в науке дороже жизни.
— Значит и бомба не возьмёт,— Сашка взял куб, он был такой же невесомый, как и шар.— В ядерной энергетике ему место.
— Вещь без износа — где хочешь применить можно.
— Дорогой?
— Дело, Александр, не в цене.
— А всё-таки?
— Два года беспрерывного процесса,— пояснил Иванович.— Если хоть на одной из миллиона с лишним ступенях построения даже на йоту изменится показатель — а их фиксировали больше полусотни, всё — не получишь.
— Сложный цикл,— восхитился Сашка.
— Потому что собираем из обрывков, из миллиардных комбинаций... Это долго объяснять,— Иванович махнул рукой.— Тебе не обязательно совать нос в это.
Сашка не обиделся ни капли. На Ламберга он не мог бы обидеться никогда. Вытащив этого человека из Союза ещё в восьмидесятом и поселив его тут, под Бирмингемом, под вымышленной фамилией, Сашка в течение года построил корпуса института, оснастил всем необходимым. А через год застал Ивановича в сильнейшем потрясении. Тот так исхудал, что стал похож на мумифицированного фараона, потому что его невозможно было вытащить из лаборатории. Пришлось приложить максимум такта и умения, чтобы внушить этому фанатику от науки прописные истины.
— Иванович, а в термоядерном синтезе "это" можно использовать?— задал Сашка свой последний вопрос, видя, что учёный посматривает на часы.
— Я над этим думал. В верхней части куба гравитации нет. Можешь сам проверить. Вон листик оторви и подсунь,— Сашка последовал совету и обомлел. Клочок бумажки повис в нескольких миллиметрах от поверхности чуда.— Видишь, как она плавает,— Иванович стал подправлять клочок бумажки к центру.— Вверх — вниз, вверх — вниз. Ты мне скажи, кто её изучал? Гравитацию. Как сердце бьётся.
— В дальнейшем работа по какому направлению?
— Создание полимера с аналогичными характеристиками, но без веса. И задача эта, возможно, отдалится на века. Я собрал молодых ребят, сейчас с ними лично занимаюсь, чтобы было кому передать. Всё, Александр, извини. Мне пора. Ты сразу не уезжай, походи тут по лабораториям, пообщайся с помощниками моими, а я побегу.
— Порадовал ты меня, Иванович. За твоё дело я спокоен,— произнёс Сашка прощаясь.
Иванович направился к двери и оттуда крикнул:
— В сейф бросишь, когда насмотришься.
Сашка остался один. И сразу спрятал "монстриков" в сейф, подальше с глаз. От них веяло чем-то бездонным, чёрным, как смертью, какой-то могильной сыростью. Затем направился в обход помещений. Он тут был редким гостем.
В поезде, идущем в Лондон, Сашка размышлял над увиденным: "Собрался талантливый коллектив, видящий далёкую перспективу. От него, как от материнского дома, уже отошли в самостоятельное плавание несколько направлений. Семён Иванович оказался в жизни мужиком надёжным, в работе ему равных нет, мне неясно, почему он пришёлся не ко двору советской науке? Его не интересует богатство, от тщеславия остались только воспоминания. Усидчивости и терпения такого, как у него, нет даже у меня. Ну, и сравнение,— передразнил Сашка сам себя.— Я за пистолет хватаюсь без всякого повода. Да, Иванович счастлив тем, что видит перспективу, и его понимают с полуслова его сотрудники. Это счастье — хоть в теории представлять то, чего хочешь достичь, а я как-то потерялся в последнее время. Цели, которые ставил, исчезли, растворились. Не скорби, вот посидишь в тайге годика три, тогда и цели, и идеи придут. Желательно бы". Сашка откинул голову на подголовник и задремал.
Глава 4
Всё лето Сашка промотался по европейским весям, навещая перед долгим отходом от дел своих знакомых, друзей, соратников. Возвращался через Москву, где Демид сообщил о смерти Петровича, о прибытии и разгрузке транспорта на Охотском побережье, и о том, что Скоблев находится в подмосковном закрытом пансионате, куда КГБ выделил ему путёвку для поправки здоровья (на которое тот никогда не жаловался). Сашка решил навестить Скоблева и потом уже ехать с поклоном к праху Петровича.
Сашка запасся липовым пропуском и с утра направился в элитный лечебный санаторий, числящийся на балансе четвёртого главного медицинского управления Минздрава, где поправляли своё здоровье сидящие у кормушки власти чиновники и члены их семей.
В комнате со Скоблевым находился на лечении генерал-лейтенант танковых войск. Сашка представился далёким родственником Скоблева, потому что тот его не узнал. Генерал-лейтенант хотел было выйти, чтобы не мешать, но Сашка, одетый в форму майора ВВС его удержал:
— Никуда я вас не отпущу. Что вы? Товарищ генерал-лейтенант, бросьте. Вы нам не помешаете, наоборот, втроём пить веселее. Или не потребляете?— и стал выставлять на стол бутылки и закуску.
Генерал-лейтенант посмотрел на этикетки коньяков, махнул рукой и сказал:
— Ну, если Анатолий Давыдович не против, то присоединюсь. Где наша не пропадала. Броня крепка и танки наши быстры,— он потёр руки от предвкушения застолья и добавил:— Пока крепка, пока.
— Да брось ты, Борисович. Племяш — наш человек, свой в доску, хоть и из авиации, но они там спирт пьют, как коктейль. Летят и посасывают через трубочку прямо из системы охлаждения.
— Нет. Из системы охлаждения не пьём,— опроверг Сашка.— Но наши техники — умельцы великие, перегоняют. Так что, дядя, не каждый день коньяк пьём, но случается. Нынче плохо стало в городке.
— Это-то богатство у тебя откуда?— ополаскивая виноград, спросил Давыдович.
— Я, дядя, сейчас из Фанборо, с выставки. Что купил, что у лётчиков других стран на спор выиграл — на наши ведь суточные особо не разгуляешься. Но мы их отбрили в пилотаже, и они выставили в знак уважения,— стал врать Сашка, не имевший к авиации ни малейшего отношения, ибо был всю жизнь только пассажиром, но на авиасалоне в Фанборо действительно был, ездил посмотреть.
— Вот так, Борисович. С такими орлами, а разоружаемся. Куда им потом идти?— Скоблев выставил стопки и фужеры.
— Им-то работа найдётся. Поля опрыскивать, которые мои ребятки пахать будут,— сказал генерал-лейтенант и рассмеялся.
— Вот то-то и оно, что поля,— Давыдович закрыл на ключ двери, чтобы никто не мешал и произнёс:— С чего начнём, мужики? Может, вот с этих, испанских кровей,— он взял бутылку, отвинтил пробку и стал наливать в фужеры.
— Сколько, Анатолий, у тебя племянников-то?— выпив залпом, спросил Борисович, бросив в рот ягодку винограда.— Это уже третий за последнюю неделю и самый бойкий. И все военные.
— Глупые были. Я один из всей родни отговаривал, не послушались меня тогда, старика, пусть теперь в безработные идут. Много их у меня, семья-то большая,— Давыдович налил второй раз и, когда выпили, сказал:— А что! Ничего дрянь, а? Пить можно.
Сидели до обеда, на который генералы идти не собирались, но Сашка сделал знак Давыдовичу, что ему пора, и поднялся. Скоблев пошёл провожать.
— Анатолий,— попросил его Борисович, порядком захмелев.— Как вернёшься, разбуди меня, я пока прилягу. Вздремну.
— Только сильно не храпи, а то сосед опять скандалить будет,— предупредил Давыдович.
— Пошёл он в задницу. Посидел бы с моё в танке. Из принципа буду храпеть, назло. Мне три дня до выписки.
Сашка и Скоблев вышли.
— И тут вам покоя нет?— спросил Сашка.
— Сидит здесь гад один, за стенкой. Из аппарата ЦК. Молодой ещё — одуванчик, но гонору, как у члена Политбюро. Сам в прислугах, но в господа уже лезет,— Давыдович выматерился.— Вон идёт по коридору,— он показал на идущего им навстречу партийного деятеля.
Когда тот поравнялся с ними, Сашка обратился к нему, представился, для убедительности показав удостоверение, сказал:
— Что, товарищ. Храп тебе не нравится? Сука.
— Я попрошу вас в мой адрес не выражаться,— ответил тот. Скоблев стоял рядом, молчал.
Сашка врезал партийцу кулаком в левый глаз, тот упал.
— Встать!— заорал Сашка.— Смирно!— из соседних комнат стали выходить отдыхающие.— Власть тебе не нравится, не подходит, говоришь? Стоять в струнку и не шевелиться, пока я говорю. А то так отделаю, что мать родная не узнает. Если тебе плохо тут, вали на запад, но людей трогать не смей. Понял?
— Товарищи,— обратился партиец к подошедшим.— Прошу вас засвидетельствовать, что он меня ударил.
— Дурак! Будешь трепыхаться, я тебе голову оторву прилюдно, гад ползучий. Иди в свой номер и сиди тихо, пока построение не объявят. Кругом,— приказал Сашка деятелю, а окружающим пояснил:— Извините товарищи, не сдержался. Он в адрес Михаила Сергеевича бранился.
— Было,— подтвердил, кивнув головой Скоблев.— И как таких берут в аппарат ЦК, ума не приложу.
Все моментально набросились на партийца, который порядком, как понял из обстановки Сашка, всем надоел своими желаниями лучшего к себе отношения со стороны персонала, и тот счёл за благо ретироваться в свой номер. Сашка спокойно двинулся по коридору, Скоблев шёл рядом и сдерживал смех, как мог. На выходе из здания он сказал Сашке:
— А вы ещё и хулиган.
— А что! Испугались?
— Да нет. Я сразу не сориентировался. Уж очень вы как-то быстро всё сделали. А если бы скандалом окончилось?
— Исключено. Мне хорошо знаком здешний контингент. На эту породу людей у меня жуткий нюх. По роже его никогда не били. Он же бывший комсомольский вожак, а они с виду прыткие да после первой же оплеухи скисают. Ещё знание психологии. Бить надо уметь и знать когда и где.
— Накатит бумагу на вас.
— Тот, кому его писанина попадёт на стол, его же и выгонит на периферию. Анатолий Давыдович, я пустяками не занимаюсь. Он сотрудник НОРа, привлечённый в эту организацию со стороны, ну какое, скажите, надо лечение, если ему тридцать всего?
— Хрен с ним. Идёмте в парк. Погода располагает,— предложил Скоблев.
— Согласен. Вы вовремя отползли из КГБ.
— С вашей помощью,— сказал Скоблев.— Мне нравится, что сделали вы это оперативно и чисто.
— Умею держать данное слово, но, честно говоря, не думал, что придётся сделать так скоро это. Момент был не самый подходящий.
— Армейская разведка?
— Да. Вот вам пример хорошей работы. Им скинули дело в январе, по моим прогнозам, и они быстро и точно взяли след Давыдова. Не ваш, заметьте, а его.
— Для меня это хорошо или для Давыдова?
— Для армейских. Они уже знают, что вы тут ни при чём.
— Ко мне в госпиталь приходил их человек.
— Евстефеев?
— Да. Он и здесь навещал меня дважды.
— Делал вам предложения?
— Нет, что вы! Расспрашивал подробности. У меня впечатление сложилось, что они там что-то замышляют.
— Они ещё будут приходить. Не часто, но обязательно. Это хорошо, что вы не работали вместе с Давыдовым, а Ронд попал к вам не по вашей воле.
— А Ронд тут причём?
— Ронд, Анатолий Давыдович — агент немецкой разведки, но его внедрили сюда по линии Моссад так, что даже он сам не знал, на кого он работает.
— Вы меня не пугаете?
— Не для того я сюда к вам приехал, чтобы стращать. Это правда. Ронд — "чужак". Поэтому Евстефеев к вам и приходил.
— Вот те раз!— Давыдович поперхнулся, закашлялся. Сашка стукнул его по спине.
— И он от них ушёл. Вместе с Давыдовым.
— Куда?
— На запад.
— А Кириллов?
— Этого я вытащил, чтобы от вас подозрения отвести. Куда эти жуки подались, можно предположить, поэтому я сбросил Кириллова к ЦРУ. Теперь у армейских много работы. К ним нелегально подключилось ГРУ, держит их работу под контролем.
— Немец этот чей?
— Ронд?
— Ну да.
— Концерн один есть. "Бош" называется. Возник сразу после войны. Основу составили сотрудники промышленной разведки Абвера. Сейчас это сильная контора, основательная. Они питаются здесь по линии технических разработок и, получив их, внедряют на своих производствах. Давыдов — из фирмы конкурентов, он ведь в СС служил и хорошо. Вот "Бош" и заслал своего агента в Союз для выхода на Давыдова. И тот вышел. Зачем "Бошу" Давыдов, я не знаю, тут вопросов много, только дело не сладилось.
— Почему?
— Давыдова и Ронда убили в мае в Швейцарии. ГРУ это сделало.
— Прискорбно.
— Очень. Нет, правда. Что вы смотрите на меня с сомнением. Я имел виды на них обоих. Не сталось.
— На меня тоже виды имеете?
— Нет. Принуждать не собираюсь. Вопрос у меня один. У вас не болит за нашу страну, за народ?
— Болит. Режет,— Скоблев полоснул ребром ладони по шее.
— Не стану убеждать, что делаю многое для блага народа нашего. Хотелось бы больше, да вот рангом и рожей не вышел. Кровей, опять же, не тех. Но это действительно так, я для себя ничего не приобретаю. Вас не зову пускать кровь неугодным, я вообще считаю, что в нашей стране таких нет, какой бы идеологической "маме" люди не служили. Я не предлагаю вам ничего. Не уговариваю. Просто вы хороший опер, не обижайтесь на это слово. Вы сами вскоре почувствуете, что надо что-то делать. Со временем выстрадаете.
— Я хоть сейчас готов ловить тех, кто Родину продаёт,— Скоблев сжал кулак.— Мне уже надоело видеть это паскудство.
