— Что?.. — оторопело переспросил охотник. — То есть... ты же сам сказал — чтобы его ослабить и не дать вмешаться. И у этих ублюдков, должен сказать, все получилось на отличненько.
— Зачем — обряд? — повторил он с расстановкой. — Почему попросту не разрушить статую? Куда легче-то — пробраться ночью в собор и разнести ее на куски. Зачем эти ухищрения, Ян?
— Значит, это просто не помогло бы, — раздраженно отозвался тот. — Не о том думаешь, думай о том, что делать!
— Ты прав, — кивнул Курт серьезно. — Отец Людвиг, в подсобке такого собора просто обязаны быть хозяйственные орудия на все случаи жизни. Там есть лестница и кувалда?
— Что ты задумал? — напряженно шепнула Нессель.
— Кувалда?.. — переспросил священник растерянно. — Да... Должна быть... Но зачем?!
— Ян, сейчас мы прогуляемся вместе со святым отцом в кладовую и поищем там все, что сойдет для разрушения — кувалду, кирку, лом, молот — неважно, что; все достаточно массивное, что подвернется под руку.
— Достаточно — для чего?
— Чтобы разбить песчаник.
— Ты собрался разрушить Всадника? — выдавила Нессель тихо, и священник попятился снова, пробормотав:
— Я не стану в этом участвовать... Вы сошли с ума...
Мгновение Курт стоял на месте, глядя в нездорово блестящие глаза отца Людвига, потом прошагал к нему и аккуратно, кончиками пальцем, взял его за ворот казулы, не дав отступить дальше.
— В таком случае, — негромко, но четко произнес он, — на вашем месте я бы не спорил. Вы ведь должны понимать, каково это и чем может обернуться — спорить с буйными сумасшедшими? Вдруг я сорвусь и сделаю с вами что-то нехорошее за отказ потакать моим безумным идеям. А раз так — наилучшим выходом будет проводить нас в подсобный подвал и дать все, что потребуется, а не тратить время и не провоцировать меня на дурные поступки. Я доходчиво объяснил, отец Людвиг?
— Да, — судорожно шепнул тот, и Курт кивнул, опустив руку:
— Славно. Тогда бегом; и это буквально. Сколько кварталов успела уже пройти эта тварь, пока мы здесь точим лясы — неизвестно.
— Ты уверен? — шепотом уточнил Ван Ален, когда священник и вправду рысью устремился прочь, и, увидев, как Курт лишь молча передернул плечами, обреченно вздохнул и зашагал следом.
Нессель, спотыкаясь, торопливо пошла рядом, косясь на майстера инквизитора тоскливо и настороженно; он видел, понимал безошибочно, что ведьма хочет спросить о том же, и за то, что она все-таки промолчала, Курт мысленно от души ее поблагодарил. Разумеется, уверен он не был. Разумеется, это было очередное наитие, и, разумеется, никто не мог поручиться (и в первую очередь — он сам), что это именно наитие, а не, напротив, помрачение...
Кувалда в огромной подвальной комнате нашлась — старая, с потемневшим бойком и твердой, как камень, заполированной ладонями рукояткой. Когда и с какой целью ею пользовались, сказать было невозможно; впрочем, выстроивший над нею вместительное благоустроенное жилище паук самоочевидно мог бы выступить свидетелем давности оного события. Увесистый лом обнаружился в чуть лучшем виде — его, вероятно, употребляли минувшей зимой, чтобы сколоть лед со ступеней собора. Здесь же было и несколько веревок разной длины — от обрезков до длинных, когда-то новых, но так и состарившихся в этом подвале тяжелых мотков. Один из них Курт навесил на плечо, прихватив лом, кувалдой нагрузил охотника, а Нессель и святому отцу досталась в качестве ноши приставная лестница — длинная, массивная, с широкими дощатыми перекладинами. Громоздкая конструкция замедляла обратный путь, отказываясь вмещаться в повороты коридоров и проемы дверей с первого раза, однако без нее было не обойтись.
— Ты уверен? — снова спросил Ван Ален, когда, возвратившись к Всаднику, Курт прислонил лестницу к пилону, подперев нижний край одной из опрокинутых скамей.
— Должен справиться, — отозвался он, взвесив кувалду в руке и окинув лестницу придирчивым взглядом. — С ней не залезу; как поднимусь — подашь.
— Я не об этом. Ты уверен, что раздолбать в куски статую неведомого святого — это хорошая идея? Божье покровительство — это, конечно, штука хорошая, однако ты уверен, что твоя хваленая интуиция на сей раз тебя не подвела?
— Я Hexenhammer, — с сухой, неискренней усмешкой отозвался Курт, демонстративно качнув кувалдой. — Поверь мне, я знаю, что делаю.
— И для многих это были последние слова, что они слышали в жизни? — угрюмо поинтересовался Ван Ален и, вздохнув, отмахнулся. — Бог с тобой, Кувалда Ведьмина, хуже точно уже не станет... Или, может, лучше я?
— Лучше я, — возразил Курт уже серьезно. — Как знать, в самом деле... Если вдруг что — мне и отвечать.
— Сумасшедший... — тоскливо и едва слышно пробормотал священник, и Ван Ален зло шикнул:
— Кто бы мычал еще!
— Да замолчите вы все, — с внезапным ожесточением потребовала Нессель. — Мы, может, доживаем последние минуты жизни! Мир, весь мир вот-вот скатится в яму, а вы!..
— А он хочет это ускорить! — выкрикнул отец Людвиг панически.
— Тише, — оборвал Курт. — Все. И молитесь-ка лучше, чем препираться. Не помешает.
Вокруг воцарилась тишина, однако майстер инквизитор сомневался в том, что все трое последовали его совету; разве что Нессель в меру своих скромных познаний могла мысленно возносить какие-то молебствия, текста которых, как он подозревал, некоторым особенно ретивым его собратьям лучше и не слышать...
Стараясь не думать о шагающем по городу вестнике смерти, о том, сколько уже миновало времени и где он теперь может быть, Курт смерил взглядом невозмутимого каменного всадника и скептически поморщился. Если легенда, гласящая, что эта реликвия была принесена и тайно установлена Ангелами, имела в себе частицу правды, то служители небесные явно постарались сделать все, чтобы это выглядело как дело рук человеческих. Скульптура крепилась к пилону за одну из конских ног металлическим штырем, а кроме того, одной ноги всадника не существовало: часть конского бока по левую руку от него составляла с телом пилястры единое целое.
— Тут не справиться, — усомнился Ван Ален, приподнявшись на первую перекладину лестницы. — Целиком разрушить все равно не выйдет, разве что провозиться весь день.
— Думаю, достаточно разбить самого всадника... Не тратим время. Поехали.
Охотник лишь молча вздохнул и забрал у Курта веревку. Единственное, в чем был несомненный плюс — прочие архитектурные изыски собора облегчали хотя бы сам предстоящий процесс. К опоре, украшенной изваянием Всадника, примыкала ведущая наверх широкая каменная лестница, поднявшись на которую, Ван Ален без труда перебросил утяжеленный арбалетным болтом конец веревки через карниз ограды хора, которая соединяла этот пилон с соседним. Обвив опору петлей, Курт взобрался по лестнице, молясь о том, чтобы перекладины этого древнего монструма оказались такими же прочными, какими выглядели, и крепко, затягивая каждый узел от души, привязался к веревочной петле прямо за ремень.
Упершись одной ногой в изощренную консоль под конскими копытами, он отклонился назад, осторожно качнулся вправо-влево, проверяя прочность и удобство обвязки; ремень не врезался в тело, хотя и давил весьма ощутительно. Поданная охотником кувалда показалась почему-то вдвое тяжелей, чем прежде, а вся эта затея — дурной фантазией, грозящей закончиться неведомо чем, но точно чем-то скверным; сейчас все еще была возможность отказаться от этой мысли, передумать...
— Уверен? — с явной безнадежностью в голосе спросил Ван Ален.
— Совершенно, — отозвался он твердо и, изо всех сил размахнувшись, саданул кувалдой по каменному боку Всадника.
Из-под металлического бойка брызнула крупная острая сечка, отдача ударила по рукам до самой шеи, от прострела где-то в затылке потемнело в глазах; нога соскользнула с консоли, рукоятка вывернулась из ладоней, и кувалда тяжелым снарядом унеслась назад. Курта развернуло в воздухе, мотнув в сторону и ударив о камень опоры, и во рту появился неприятный сладковатый привкус крови. Нессель и священник испуганно вскрикнули, громко ругнулся Ван Ален, а где-то, судя по звуку, одна из опрокинутых скамей превратилась в дрова.
— Pardon, — пробормотал Курт, ощупывая лицо и пытаясь понять, на месте ли зубы и не расплющился ли о камень нос.
На крайне эмоциональный ответ Ван Алена, от которого в приличном обществе он решился бы повторить разве что предлоги, майстер инквизитор никак не отреагировал и упрекать его не стал: вряд ли на месте охотника он сам выразился бы иначе.
— Ну, — поудобнее перехватив вновь поданную ему кувалду, заметил Курт, — зато мы выяснили, что гром небесный меня поражать не намеревается... Отойдите-ка от греха. Я все ж не каменотес.
При втором ударе вместо того, чтобы ухватить рукоятку крепче, он попытался, напротив, расслабить пальцы, сжимая их только в момент удара и доворачивая кисти рук, как при рубке дров или ударе лезвием меча по крепкой кожаной броне. При каждом соприкосновении с камнем отдача все равно шла по всему телу, отзываясь в суставах и даже где-то в висках, а ремень давил на поясницу, и Курт мысленно отметил, что сегодня наверняка насчитает с пяток кровоподтеков. Если, разумеется, сегодня еще будет кому и на чём считать...
Песчаник крошился под ударами куда легче, чем он ожидал, разлетаясь крошкой и крупными, с палец, обломками; при очередном ударе широкая трещина пошла наискось, и на пол обрушились конская голова и часть правой ноги всадника, грохотом о каменный пол заглушив испуганно-жалобный вопль отца Людвига. Сам всадник отчего-то оставался на месте; то ли каменотес из майстера инквизитора и впрямь был никудышный, то ли в таком положении просто не удавалось приложить силу в нужную точку. Кувалда оттягивала руки, удары становились все реже, и начало казаться, что охотник оказался прав даже больше, чем предполагал, и здесь впрямь придется провести остаток дня...
— Да ну чтоб тебя! — в сердцах выдохнул Курт, размахнувшись от плеча и врезавшись кувалдой в неровную выбоину между покалеченным бедром каменного человека и конской спиной.
Под бойком хрястнуло, где-то в сводах собора отозвалось эхо, похожее на болезненный стон, и остатки венценосного всадника, перевернувшись в воздухе, рухнули на пол.
Курт на миг замер, подобравшись и на всякий случай прижавшись к опоре всем телом, ожидая неведомо чего — то ли и впрямь грома небесного, решившего, наконец, поразить святотатца, то ли разверзшихся врат Ада или Рая, то ли потусторонних полчищ — ангельских или демонских — ринувшихся в этот мир...
Но в соборе была тишина. Каменное тело, разлетевшееся на крупные куски, лежало у подножия пилона, вокруг него застыли в неподвижности охотник, ведьма и священник, и в совершенном безмолвии медленно оседали облачка каменной пыли.
— И... что теперь? — осторожно спросил Ван Ален.
— Да ничего, — уныло пробормотал отец Людвиг, глядя на обломки реликвии взглядом отца у постели умершего ребенка. — Вы серьезно? Чтобы спасти город и мир, вы решили осквернить святыню — и ждали, что это поможет?
Курт бросил кувалду на пол, и от удара тяжелого бойка о каменную плиту все вздрогнули, обратив взгляды к майстеру инквизитору и выжидающе наблюдая за тем, как он спускается вниз.
— Готтер, — позвал он, на слова святого отца никак не ответив. — Что-то изменилось?
— Кажется, да, — отозвалась она не сразу и, помявшись, добавила: — Мне кажется. Но я не знаю, что именно и почему, и не в Ангеле ли дело... Всадник еще здесь, если ты о нем. Еще жив и слышен.
— Так что теперь? — повторил охотник, вяло поведя рукой над обломками. — Статуя разрушена, ничего не происходит... Что дальше?
Курт медленно приблизился к разбросанным по полу обломкам, оглядывая их с тоскливым, мерзким чувством, которого не испытывал давно, очень давно, слишком давно — чувством фатальной, непростительной ошибки, которую уже не исправить. Отколотая голова Всадника лежала на боку, глядя мимо ног майстера инквизитора незрячими каменными глазами, будто здесь, в этом пустом разгромленном соборе, свершилась скорая и неправедная казнь...
— Хм, — послышался в тишине собора чей-то спокойный, задумчивый голос. — Н-да, неловко получилось.
Глава 31
Курт развернулся, сорвав с плеча арбалет, и замер, задержав палец на спуске, держа на прицеле человека, сидящего на спинке перевернутой скамьи. Незнакомец смотрелся в этом соборе чуждо, как самоцвет на побитой молью крестьянской шапке; сухощавый смуглый старик был облачен в странного, непривычного покроя далматику с накинутой поверх казулой, но не такой, какую Курт привык видеть на священниках, а чем-то похожей на греческую ('фелонь' — подсказала память охотно), но пошитой в какой-то своеобразной, незнакомой манере. Неуместно чистая, белая, как молочная пена, альба почти скрывала ноги в легких башмаках.
— Кто ты? — отчего-то не сразу совладав с собственным голосом, бросил Курт резко.
Старик вздохнул, медленно огладив курчавую длинную бороду, в которой сквозь седину все еще упрямо пробивалась былая чернота, и стало видно, что окантовка его белых рукавов расшита узором, изображающим смутно знакомое и вместе с тем никогда прежде не виденное то ли животное, то ли птицу — нечто среднее между сфинксом и виверной...
— Неправильный вопрос, — отозвался старик, и насмешливый взгляд миндалевидных темно-карих глаз уставился на майстера инквизитора с каким-то отеческим сожалением. — Вернее было бы спросить, зачем я здесь. Ведь правильно заданный вопрос — это уже половина ответа, уж вы-то должны знать.
Мгновение Курт стоял неподвижно, по-прежнему направив на незваного гостя острие арбалетного болта, и, наконец, медленно выдохнул, опустив оружие.
— По крайней мере — не для того, чтобы немедленно меня убить, — как можно спокойнее констатировал он. — Иначе ты уже это сделал бы, так?
— Вот теперь ваши мысли приняли верное направление, — кивнул тот одобрительно. — Еще немного — и вы заметите другие обстоятельства, сопровождающие нашу беседу; скажем, вы заметите, что беседа эта и впрямь только наша с вами, майстер инквизитор.
Нессель... Ван Ален...
Курт рывком обернулся, снова застыв на месте и сжав пальцы на прикладе арбалета так, что заныли суставы.
Ведьма и охотник стояли на своих местах — там же, где и были меньше минуты назад, когда свершилось это странное явление; оба замерли, глядя на обломки Всадника остановившимися взглядами. Охотник — растерянный, хмурый, сжав кулак, Нессель — печальная и явно испуганная, но вместе с тем — отстраненно-сосредоточенная, сложившая руки с зажатым в пальцах розарием в молитвенной позе. Отец Людвиг стоял рядом, оцепенев в какой-то патетической горестной позе, сам похожий на каменное изваяние, водруженное на городской площади. Поднятая вокруг каменная пыль висела в воздухе вокруг, не взвиваясь к потолку и не пытаясь опасть на пол, будто Иисусу Навину, случайно заглянувшему в этот собор, внезапно понадобилось остановить именно ее, а не солнце.
А чуть поодаль, на полу, лежал его, Курта, арбалет, который он снял перед тем, как забраться на лестницу, к статуе на консоли.
